Константин Константинович Случевский - все стихи автора. Страница 8

Найдено стихов - 517

Константин Константинович Случевский

Дай мне минувших годов увлечения

Дай мне минувших годов увлечения,
Дай мне надежд зоревые огни,
Дай моей юности светлого гения,
Дай мне былые мятежные дни.

Дай мне опять ошибаться дорогами,
Видеть их страхи вдали пред собой,
Дай мне надежд невозможных чертогами
Скрашивать жизни обыденный строй;

Дай мне восторгов любви с их обманами,
Дай мне безумья желаний живых,
Дай мне погаснувших снов с их туманами,
Дум животворных и грез золотых;

Дай — и возьми всю уверенность знания,
Всю эту ношу убитых страстей,
Эту обдуманность слов и деяния
В мерном теченьи и в знаньи людей.

Все ты возьми, в чем не знаю сомнения,
В правде моей — разуверь, обмани, —
Дай мне минувших годов увлечения,
Дай мне былые, мятежные дни!..

Константин Константинович Случевский

В лаборатории

Из темноты углов ее молчащих
И из приборов, всюду видных в ней,
Из книг ученых, по шкапам стоящих,
Не вызвать в жизнь ни духов, ни теней!
Сквозь ряд машин, вдоль проволок привода,
Духовный мир являться не дерзнет,
И светлый сильф в обьятьях кислорода
В соединенье новом пропадет...
О, сколько правды в мертвенности этой!
Но главный вывод безответно скрыт!
Воображение — бред мысли подогретой,
Зачем молчишь ты и душа молчит?
Лги, лги, мечта, под видом убежденья —
Не все в природе цифры и паи,
Мир чувств не раб законов тяготенья,
И у мечты законы есть свои;
Им власть дана, чтоб им вослед пробились
Иных начал живучие струи,
Чтоб живы стали и зашевелились
Все эти цифры, меры и паи...

Константин Константинович Случевский

Бандурист

На Украйне жил когда-то,
Телом бодр и сердцем чист,
Жил старик, слепец маститый,
Седовласый бандурист.

В черной шапке, в серой свитке
И с бандурой на ремне,
Много лет ходил он в людях
По родимой стороне.

Жемчуг-слово, чудо-песни
Сыпал вещий с языка.
Ныли струны на бандуре
Под рукою старика.

Много он улыбок ясных,
Много вызвать слез умел
И, что птица Божья, песни
Где приселось — там и пел.

Он на песню душу отдал,
Песней тело прокормил;
Родился он безымянным,
Безымянным опочил…

Мертв казак! Но песни живы;
Все их знают, все поют!
Их знакомые созвучья
Сами так вот к сердцу льнут!

К темной ночке, засыпая,
Дети, будущий народ,
Слышат, как он издалека
В песне матери поет…

Константин Константинович Случевский

Было время, в оны годы

Было время, в о́ны годы,
К этим тихим берегам
Приплывали финикийцы,
Пробираясь к янтарям.

Янтари в песках лежали...
Что янтарь — смола одна,
Финикийцы и не знали;
Эта мудрость нам дана!

И теперь порой, гуляя
Краем моря, я смотрю:
Не случится ль мне, по счастью,
Подобраться к янтарю.

Говорит мне как-то море:
«Не трудись напрасно, друг!
Если ты янтарь отыщешь, —
Обратишь его в мундштук.

Он от горя потускнеет...
То ли было, например,
Попадать на грудь, на плечи
Древнегреческих гетер!..

Отыщи ты мне гетеру,
А курить ты перестань,
И тогда тебе большую
Янтарем внесу я дань».

С той поры хожу по взморью,
Финикийцем жажду быть,
Жду мифической гетеры,
Но — не в силах не курить...

Константин Константинович Случевский

Из тяжких недр земли насильственно изяты

Из тяжких недр земли насильственно изяты,
Над вечно бурною холодною волной,
Мурмана дальнего гранитные палаты
Тысячеверстною воздвиглися стеной,
И пробуравлены ледяными ветрами,
И вглубь расщеплены безмолвной жизнью льдов,
Они ютят в себе скромнейших из сынов
Твоих, о родина, богатая сынами.

Здесь жизнь придавлена, обижена, бедна!
Здесь русский человек пред правдой лицезренья
Того, что Божиим веленьем сведена
Граница родины с границею творенья,
И глубь морских пучин так страшно холодна, —
Перед живым лицом всевидящего Бога
Слагает прочь с души за долгие года
Всю тяготу вражды, всю немощность труда
И говорит: сюда пришла моя дорога!
Скажи же, Господи, отсюда мне куда?

Константин Константинович Случевский

Не может юноша, увидев

Не может юноша, увидев
Тебя, не млеть перед тобой:
Ты так волшебна, так чаруешь
Средневековой красотой!

И мнится мне: ты — шателе́нка;
По замку арфы вкруг звучат,
К тебе в плюмажах и беретах
С поклоном рыцари спешат.

И я в раздумьи: как бы это
И мне, с лоснящимся челом,
В числе пажей и кавалеров
Явиться в обществе твоем?

И я решил: стать звездочетом,
Одеться в бархат — тьмы темней,
На колпаке остроконечном
Нашить драконов, сов и змей;

Тогда к тебе для гороскопа, —
Чтоб остеречь от зол и бед, —
В полночный час в опочивальню
Я буду призван на совет.

Тогда под кровом ночи звездной,
Тебе толкуя зодиак,
Я буду счастлив, счастлив... Только
Боюсь, чтоб не слетел колпак!

Константин Константинович Случевский

Памяти А. А. Григорьева

(25 сентября 1889 г., на Митрофаньевском кладбище)
Здесь, в полной осени, в листве
С ее смертельной позолотой,
В немых гробах, в сухой траве
Лежат, полегши не охотой, —
Лежат, как стежки на канве,
Рисунок некий выполняя,
Ряды бессчетные людей;
Здесь смерть царит, здесь воля ей, —
Царит, забра́ла не снимая.

Но если где-нибудь, когда,
Во имя сердца и труда,
Во имя долгого страданья,
Глубоко-страстного призванья
Мысль и над смертию царит, —
Так это здесь!.. Григорьев спит
Сном непробудным) Но живая
Его душа, вся огневая,
И сквозь металл, и сквозь гранит
Что день — то ярче проступает...
Да! Темень смерти свет рождает,
И почек будущей весны
Все ветви кладбища полны...

Константин Константинович Случевский

Над морем, помнится, я видел раз утес )

Над морем, помнится, я видел раз утес,
Среди тропической природы.
Он сверху был покрыт кустами пышных роз,
Под ним же бушевали воды...
Пугаясь плеском волн, пеня́щихся окрест,
С утеса птицы улетали,
А в море корабли, дойдя до этих мест,
Его тревожно избегали.
Судьба поставила, казалось, ту скалу
Для гнева, мести и угрозы;
И вдруг по гневному и гордому челу
Взросли, одевшись в пурпур, розы...
Не так ли иногда, средь толчеи людской,
Какой-то непонятной властью,
И сердце тихое найдет себе покой
Близ сердца, дышащего страстью!...
Не так ли иногда, в немолчной суете,
Оно струит во тьме полночной,
Как розы, взросшие на каменном хребте,
Свой запах, нежный и цветочный!..

Константин Константинович Случевский

Во сне мучительном я долго так бродил

Во сне мучительном я долго так бродил,
Кого-то я искал, чего-то добивался;
Я переплыл моря, пустыни посетил,
В скала́х карабкался, на торжищах скитался...

И стал пред дверью я открытою... За ней
Какой-то мягкий свет струился издалека;
От створов падали столбы больших теней;
Ступени вверх вели, и, кажется, высо́ко!

Но что за дверью там, вперед как ни смотри —
Не видишь... А за мной — земного мира тени...
Мне голос слышался... Он говорил: «Умри!
И можешь ты тогда подняться на ступени!..»

И смело я пошел... И начал замирать...
Ослепли, чуть вошел я в полный свет, зеницы,
Я и́наче прозрел... Как? Рад бы передать,
Но нет пригодных струн и нет такой цевницы!..

Константин Константинович Случевский

Три грации

К КАРТИНЕ

Вопрос: как их назвать? Не грации оне!
Зови — прелестницы, весталки иль гетеры,
Зови — три душеньки, коль хочешь! В ясном дне
Счастливой Греции встречалися примеры

Вликих промахов художников, ей-ей!
Но чтобы грация, в гима́тион одета,
Скрывала прелесть форм от солнечного света
От любопытствующих, жаждущих очей —

Такие странности едва ли там случались...
Художник имя тут картине дал спроста.
Но суть не в имени! В живых чертах сказались
Таинственных сестер и мощь, и красота!

И правы те цветы, что подле них упали,
Прав дым курильницы, свеваясь к их стопам!
К бессмертной красоте все в мире припадали,
Так отчего ж, скажи, к ней не припасть и нам?

Константин Константинович Случевский

Воспоминанья вы убить хотите?!

Воспоминанья вы убить хотите?!
Но — сокрушите помыслом скалу,
Дыханьем груди солнце загасите,
Огнем костра согрейте ночи мглу!..

Воспоминанья — вечные лампады,
Былой весны чарующий покров,
Страданий духа поздние награды,
Последний след когда-то милых снов.

На склоне лет живешь, годами согнут,
Одна лишь память светит на пути…
Но если вдруг воспоминанья дрогнут, —
Погаснет все, и некуда идти…

Копилка жизни! Мелкие монеты!
Когда других монет не отыскать —
Они пригодны! Целые банкеты
Воспоминанья могут задавать.

Беда, беда, когда средь них найдется
Стыд иль пятно в свершившемся былом!
Оно к банкету скрытно проберется
И тенью Ба́нко сядет за столом.

Константин Константинович Случевский

Порою между нас пророки возникают

Порою между нас пророки возникают,
Совсем, совсем не так, как думаете вы,
Их в этот мир вещать не степи посылают,
Сиянье не блестит с избра́нной головы.

Нет в наши дни у нас пророков по призванью,
Им каждый может быть, — пустыня ни при чем;
Вдруг замечается — в противность ожиданью —
Огонь, светящийся на том или другом.

Ничтожнейший из нас в минуту ту иль в эту
Пророком может быть; случайно он постиг
Большую истину, и он вещает свету...
Знать, огненный к нему с небес сошел язык...

И скажет он свое, и быстро замолкает,
И, бедный, может быть, всю жизнь свою прождет:
Вот-вот сойдет язык, вновь пламя заиграет...
И, в ожидании, он, чающий, умрет...

Константин Константинович Случевский

Всегда шутник, всегда проказник )

Всегда шутник, всегда проказник,
Срывая яркие цветы,
Как на веселый, вечный праздник —
На все кругом взираешь ты.

Нужда людей, ее заботы,
Ее печаль — не твой удел;
Ты всюду видишь цвет работы,
Ее корней не доглядел.

Растут цветы в тени дубравы,
Полны беспечной красоты;
Цари—в лучах всемирной славы —
Не одевались, как цветы.

Но проникал ли ты сознаньем
Туда, — откуда вышел цвет,
Чтоб нежных красок сочетаньем
Открыто выглянуть на свет?

Рукою мощною природы
На почву брошено зерно,
С тех пор — на счастье и невзгоды —
Оно на жизнь осуждено.

Борьбы не вынесши усилий,
Иное гибнет без следа;
Принявши образ роз и лилий,
Не все пригодны для плода...

Константин Константинович Случевский

В душе шел светлый пир

В душе шел светлый пир. В одеждах золотых
Виднелись на пиру: желанья, грезы, ласки;
Струился разговор, слагался звучный стих,
И пенился бокал, и сочинялись сказки.

Когда спускалась ночь, на пир являлся сон,
Туманились огни, виденья налетали,
И сладкий шепот шел, и несся тихий звон
Из очень светлых стран, и из далекой да́ли...

Теперь совсем не то. Под складками одежд,
Не двигая ничуть своих погасших ликов,
Виднеются в душе лишь остовы надежд!
Нет песен, смеха нет и нет заздравных кликов.

А дремлющий чертог по всем частям сквозит
И только кое-где, под тяжким слоем пыли,
Светильник тлеющий дымится и коптит,
Прося, чтоб и его скорее погасили...

Константин Константинович Случевский

Где только есть земля, в которой нас зароют

Где только есть земля, в которой нас зароют,
Где в небе облака свои узоры ткут,
В свой час цветет весна, зимою вьюги воют,
И отдых сладостный сменяет тяжкий труд.

Там есть картины, мысль, мечтанье, наслажденье,
И если жизни строй и злобен и суров,
То все же можно жить, исполнить назначенье;
А где же нет земли, весны и облаков?

Но если к этому прибавить то, что было,
Мечты счастливые и встречи прежних лет,
Как, друг за дружкою, то шло, то проходило,
Такая-то жила, такой-то не был сед;

Как с однолетками мы время коротали,
Как жизни смысл и цель казалися ясней, –
Вы вновь слагаетесь, разбитые скрижали
Полузабывшихся, но не пропавших, дней.

Константин Константинович Случевский

Невменяемость

Есть в земном творении облики незримые,
Глазу незаметные, чудеса творящие,
Страшно ненавистные, горячо любимые,
Целый мир обманчивый в этот мир вносящие.

В жизни человеческой, в важные мгновения,
Облики незримые вдруг обозначаются,
В обаянье подвига, в злобе преступления
Нежданно, негаданно духом прозреваются.

С ними все незримое видимым становится,
В гробовом молчании разговоры слышатся,
Что-то небывалое в жизнь вступить готовится,
Все основы мыслей, как тростник, колышутся…

Человек решается… и в его решении
Мир несуществующий в обликах присутствует,
Он зовет на подвиги, тянет к преступлению,
И совсем по-своему вразумив — напутствует…

Константин Константинович Случевский

Забыт обычай похоронный

Забыт обычай похоронный!
Исчезли факелов ряды
И гарь смолы, и оброненный
Огонь — горящие следы!

Да, факел жизни вечной темой
Сравненья издавна служил!
Как бы обятые эмблемой,
Мы шли за гробом до могил!

Так нужно, думалось. Смиримся!
Жизнь — факел! Сколько их подряд!
Мы все погаснем, все дымимся.
А искры после отгорят.

Теперь другим, новейшим чином
Мы возим к кладбищам людей;
Коптят дешевым керосином
Глухие стекла фонарей;

Дорога в вечность не дымится,
За нами следом нет огня,
И нет нам времени молиться
В немолчной сутолоке дня;

Не нарушаем мы порядка,
Бросая искры по пути,
Хороним быстро, чисто, гладко —
И вслед нам нечего мести!

Константин Константинович Случевский

Да, да, когда я молод был

Да, да, когда я молод был,
Я так же — как и ты — судил
И точно так же, как и ты,
Бывал игрушкой злой мечты!
Мы — отступающая рать —
Перестаем вас понимать…
Еще потоп не наступал,
Когда брат брата убивал;
Чуть отжил век Мафусаил,
Отец осмеян сыном был!
Вы — верх возьмете, мы — падем,
Как Цезарь, скрыв лицо плащом…
Хоть знают все: Брут честен был,
Когда свой нож окровенил;
Но при Филиппах иногда
Всплывает мщения звезда…
Сегодня при Филиппах — мы!
К нам призрак движется из тьмы,
Он в вас, он — с вами заодно…
Но всем вам то же суждено…
Да, нашей юности вина
В наследство вам передана;
Падете вы, как мы падем, —
Но скроете ль лицо плащом?

Константин Константинович Случевский

На судоговореньи

Там круглый год, почти всегда,
В угрюмом здании суда,
Когда вершить приходит суд,
Картины грустные встают;
Встают одна вослед другой,
С неудержимой быстротой,
Из мыслей, слов и дел людских,
В чертах, до ужаса живых...

И не один уж ряд имен
В синодик скорбный занесен,
И не с преступников одних
Спадают вдруг личины их:
Простой свидетель иногда
Важней судимых и суда;
Важней обоих их порой
Мы сами, в общем, всей толпой!

Но в грудах всяких, всяких дел,
Подлогов, взломов, мертвых тел,
Бессильной воли, злых умов,
Уродства чувств и фальши слов
И бесконечных верениц
Холодных душ и нервных лиц, –
Заметна общая черта:
Незрелой мысли пустота!

Константин Константинович Случевский

Спетая песня

Пой о ней, голубушка певунья,
Пойте струны, ей в ответ звеня!
Улетай, родившаяся песня,
Вслед за светом гаснущего дня!

Ты лети созданьем темной ночи,
В полутьме, предшествующей ей,
За последним проблеском заката,
Впереди стремящихся теней...

Может быть, что между днем и ночью,
Не во сне, но у пределов сна,
По путям молитв, идущих к Богу,
Скорбь земли за далью не слышна!

Может быть, что там, далеко, где-то,
В мирный час, когда бессонный спит,
Гаснет память, не влекут желанья,
Спит любовь и ненависть молчит —

Ты найдешь покой неизяснимый,
Жизни, смерти и себе чужда!..
И земля к своей поблекшей груди
Не сманит беглянки никогда!..