Широким шелестом шуршащий Океан,
Паденье звезд златых, снежинок Сентября,
И вечер удлинил начетистый обман,
Высокая свеча уменьшилась, горя.
О, где вы летние — с зари и до зари —
Прозрачно-светлые утра и вечера?
Я памятки о вас нижу как янтари,
А Ночь глубокая поет: «Уснуть пора».
Вот уж с яркою звездой
Гаснет Месяц молодой.
Меркнет жадный свет его,
Исчезает колдовство.
Скучным утром дышит даль,
Старой башне ночи жаль,
Камни серые глядят,
Неподвижен мертвый взгляд.
Ветер в пропасти встает,
Песню скучную поет.
Между скал, под влагой мглы,
Просыпаются орлы.
Возле башни, в полумгле,
Плачет призрак Джамиле.
Смотрят тени вдоль стены,
Светит Месяц с вышины.
Все сильней идет прибой
От равнины голубой,
От долины быстрых вод,
Вечно мчащихся вперед.
Волны яркие плывут,
Волны к счастию зовут,
Вспыхнет легкая вода,
Вспыхнув, гаснет навсегда.
* * *
Медленно, тягостно, в русла забытыя
Воды вступают уставшия.
Время, пространство, мысли изжитыя,
Снова в сознанье мое перелитыя,
Вместе со мною так ярко мечтавшия,
Счастья не давшия,
Дым от огня,
Бросьте меня, беглецы запоздавшие,
Я уже в царстве нездешняго дня,
Бросьте меня.
Ты знаешь страсть, но чувственности нет
В твоих движеньях, в ходе сновидений.
Исподтишка не глянешь ты на свет,
Но в молнии сгоришь без сожалений.
Не всякий переступишь ты порог,
Но любишь лунный луч в овале свода.
Вдали харчевен, выпьешь полный рог
Хмельного искромечущего меда.
Жгучий полдень. Жаром дышет
Потемневшая земля.
Солнце знойно, солнце пышет,
Брыжжет светом на поля.
По дороге обожженой
Пыль далекая встает,
Веет ветер раскаленный,
Поцелуй земле несет,
Поцелуй земле с лазури,
Где лучи, блестя, бегут,
Где без горя и без бури
Тучки белыя плывут.
Поцелуй. Замиренность двух лиц.
Миг причастия.
Преклониться молитвенно ниц,
В этом — счастие.
Между всех озаренных икон,
Безглагольная.
Но живая, как стихнувший стон,
Вот уж — вольная.
Вот уж в храме — лелеешь мечты,
Но храмовные.
В свете свеч мы с тобой, я и ты,
Безгреховные.
Твои глаза — простор души твоей,
В них вечный бег играющего вала,
В них синий сон загрезивших морей,
Гляжу, гляжу, и все для сердца мало.
Крылатая, ты вся поешь: — «Ликуй!»
И много снов в душе у каждой птицы,
Но лучший миг, — когда чрез поцелуй
На бездну глаз наброшены ресницы.
Узнав, что в плуге лезвие огня,
Я им вспахал, для кругодневья, поле,
Колосья наклоняются, звеня,
Зернится разум, чувства—в нежной холе.
Люблю, сохой разятый, чернозем,
Люблю я плуг, в отрезе раскаленный,
С полей домой, вдвоем, мы хлеб несем,
Я и она, пред кем я раб влюбленный.
С сердцем ли споришь ты? Милая! Милая!
С тем, что певуче и нежно, не спорь.
Сердце я. Греза я. Воля я. Сила я.
Вместе оденемся в зарево зорь.
Вместе мы встретили светы начальные,
Вместе оденемся в черный покров.
Но не печальные, будем зеркальные
В зареве зорном мерцающих снов.
Я ткач, я напевная птица,
Пленен я искусными гнездами.
Во всем мне желанна зарница,
Везде взнесена мной светлица,
С лазурными юными звездами.
Я тку золотые улыбки
На лицах еще не целованных,
И ножки мелькают как рыбки,
И ручки, воздушны и гибки,
Трепещут в руках заколдованных.
Я видел, как ты танцевала мазурку,
Легко ты скользила в волне звуковой,
И вдруг я увидел — Снегурку — Снегурку,
Растаяла — тучкой летит пред Луной.
Не Солнце пресветлый твой лик озаряло,
Лучи серебристой Луны,
И было воздушно твое покрывало,
И бледные пели в свирельностях сны.
Жгучий полдень. Жаром дышит
Потемневшая земля.
Солнце знойно, солнце пышет,
Брыжжет светом на поля.
По дороге обожженой
Пыль далекая встает,
Веет ветер раскаленный,
Поцелуй земле несет,
Поцелуй земле с лазури,
Где лучи, блестя, бегут,
Где без горя и без бури
Тучки белые плывут.
Бродяга я. До холодов, с грозой,
Плясал огнем, и реял стрекозой.
И вот, бездомный, признаюсь я, грешник,
Что с завистью смотрю я на скворешник.
Когда б в такой забраться теремок,
И там в тепле замкнуться на замок.
Ах, рада белка малому орешку.
Подайте пятачок мне на ночлежку.
Бряцать на кимвалах — умерших религий,
Вериги носить — отошедших веков,
И вечно быть в букве, и вечно быть в книге, —
Довольно. Я в бунте. Довольно оков.
Я только оставлю, там в сердце лелея,
Зелено-Перистого Змея себе,
Волшебного Фея, цветистого Змея, —
И вызов бросаю Судьбе!
В тихом заливе чуть слышные всплески,
Здесь не колдует прилив и отлив.
Сонно жужжат здесь и пчелки и оски,
Травы цветут, заходя за обрыв.
Птица ли сядет на выступ уклонный,
Вспугнута, камень уронит с высот.
Камешек булькнет, и влаге той сонной
Весть о паденьи кругами пошлет.
Каждый, ежели дойдет
До сияющих высот,
Нам приносит в бытие
Благовестие свое.
Каждый вступит в звездный счет,
В ком молитвенность течет,
По духовной он Реке
Устремится в челноке.
Каждый цвет весной цветет,
В каждой соте светлый мед,
Так не старостям Зимы
Поучаться будем мы.
Ты помнишь, в нежной ясности,
Равнины, в их безгласности,
И весь сквозистый лес,
Тоскующий, и чующий,
Что вот, теплом чарующий,
Уж близок час чудес.
Все было в ожидании,
И в утреннем мечтании,
И пахло так землей,
Еще вчера оснеженной,
Сегодня же разнеженной
Фиалковой мечтой.
Горлицы белыя, воркуйте поутру,
Горлицы белыя, воркуйте ввечеру,
Голуби белые, спешите им помочь,
Голуби белые, воркуйте целу ночь.
Пить вам захочется, всем будет вам питье,
Есть вам захочется, вот яствице мое,
Светло-духовное пшеничное зерно,
Белому белое для радости дано.
Разсветный свет по пламеням идет,
По облачным он разбросался кручам,
Пылает факел дня, вон тот и тот,
Багряный день велит зажечься тучам.
Повелевает пеньем звонких птиц,
Велит ручью смеяться в звонкой пляске,
Касается загрезивших ресниц,
И манит их раскрыться к новой сказке.