— Что ты делал, где ты был
За туманами могил?
— Нет могил. Могила — дверь.
Был я птица, был я зверь.
— Был ты птицею какой?
Добрый был ты или злой?
— Был я волк, и заяц бел,
В Небе жаворонком пел.
— А потом? А что потом?
Где ты шел? Каким путем?
— В разном был, всего вкусил.
Через двери проходил.
— А потом? А что потом?
Мы с тобой куда идем?
— Без конца по Бытию.
Видишь: песни я пою.
Счастья миг быстротекущий
Улыбнулся — и тотчас
Улетел, во тьме гнетущей
Оставляя нас.
Подожди, ты так прекрасен,
Счастья дивный, краткий миг,
Смех твой звонок, взор твой ясен,
Чудно-светел лик!
Подожди! Волшебной сказкой
Нас утешь, о, гость небес,
Подари страдальцев лаской!..
Но уж он исчез, —
Счастья миг быстротекущий
Улыбнулся, — и тотчас
Улетел, во тьме гнетущей
Оставляя нас.
Грубый солдат! Ты еще не постиг,
Кому же ты служишь лакеем?
Ты сопричислился — о, не на миг! —
К подлым, к бесчестным, к злодеям.
Я тебя видел в расцвете души,
Встречал тебя вольно-красивым.
Низкий! Как пал ты! В трясине! В глуши!
Труп ты, во гробе червивом.
Кровью ты залил свой жалкий мундир!
Душою ты в пропасти темной.
Проклят ты. Проклят тобою весь мир.
Нечисть! Убийца наемный!
Уйдемте под тень, —
О, панны! О, панны! — и будем играть в поцелуйные прятки.
У Поляков Троицын день
Зовется Зеленые Святки.
Уйдемте под свежую тень, поцелуи под тенью так сладки.
О, лес, ты нас тайной одень!
За ветками ветки, прогалины, глуби, лесные загадки.
То, панны, ваш день,
Не белые, нет, изумрудные Святки.
Уйдемте в мгновеньях под вечную тень, поцелуи под тенью так сладки.
Когда же он, тот безимянный кто-то,
Кто в наши незапамятные дни
Лес победил и выкорчевал пни,—
Кому земля отрада и забота,
Кто был кормильцем темным искони,—
Когда же он, кто ведал гнет без счета,
И сам, другим кормилец, голодал,—
Когда же он узнает дни иные?
Я жду. Молюсь. И пусть я слаб и мал,
Моя молитва в выси неземныя
Идет как крик. Я Небу говорю:—
Пошли же темным яркую зарю.
Эти грузныя стропила Скандинавскаго мышленья,
Замороженныя глыбы дико вытянутых льдин,
Воздвигают храм нестройный, где лишь бури слышно пенье,
Где лишь ветер, снежный ветер, ветер царствует один.
Так ли? Так ли? Тот, кто видел, как крутится над снегами
Изворотливая вьюга на предвечном берегу,
Он усмотрит оком сердца, что полярными ветрами
Руны полныя догадки начертились на снегу.
На теле нашем, на нашем теле
Одежды разны — одна черна,
Потом серее, потом зардели —
Красней, бледнее, как снег бледна.
Не будем медлить в одежде черной,
И сбросим серый слепой покров,
И с красной лентой, с одной узорной,
Мы явим свежесть и свет снегов.
И будем в вихрях, и будем в светах,
И будем ночью светлей, чем днем,
В телах воспетых и в снег одетых
Живое счастье горит огнем.
Фея пошла направо,
Направо в своем лесу.
Говорит: «В цветочках есть слава.
Кому я ее понесу?»
Фея пошла налево,
Налево, меж гор немых.
Говорит: «Я печальная дева»,
«Кому я спою свой стих?»
Фея легла на травку,
Глядит на сестер-берез.
Слушает птичку-славку,
Роняет дождинки слез.
Вся как синий цветочек,
В голубом сияет огне.
Говорит: «Вот упал листочек.
Только-то? Только-то мне?»
Эти грузные стропила Скандинавского мышленья,
Замороженные глыбы дико вытянутых льдин,
Воздвигают храм нестройный, где лишь бури слышно пенье,
Где лишь ветер, снежный ветер, ветер царствует один.
Так ли? Так ли? Тот, кто видел, как крутится над снегами
Изворотливая вьюга на предвечном берегу,
Он усмотрит оком сердца, что полярными ветрами
Руны полные догадки начертились на снегу.
Весна повсюду хороша,
Любовь всегда любовь.
Но, если любишь ты, душа,
Одежды приготовь.
Разлей по высям гор огни,
Усиль цветной восход.
Везде цветы распространи,
Им потерявши счет.
Разлив огни, сгусти туман,
И светлый дождь пролей.
Чтоб был свежащий праздник дан
Для жаждущих стеблей.
Оденься в нежный изумруд,
И грезам, о, душа,
Отдай себя, они вот тут,
Вот ждут, чуть-чуть дыша.
В безконечности стремленья безконечность достиженья,
Тот, кто любит утро Мая, должен вечно ждать Весны.
В каждом миге быстролетном светоносность есть внушенья,
Из песчинок создаются золотые сны.
Миг за мигом в Небе вьются звездовидныя снежинки,
С ветром падают на Землю, и лежат как белый слой.
Но снежинки сон лелеют, то—цветочныя пушинки,
Нежный свежий одуванчик с влажною Весной.
Гроза ушла. Окован гром.
Далекий голос чуть грозит.
И меж разятых туч сквозит
Луна холодным серебром.
Голубоватым серебром
Внутри замлели облака,
И тут разрыв, и там излом.
И вот их белая река,
Не по земному широка,
И вспенена не по земному,
Сплетает длинный саван грому,
Который умер на три дня,
В гробу лазоревом безгласен,
Но снова, яростно прекрасен,
Восстанет в змейностях огня.
Ты — в живом заостренье ладья,
Ты — развязанный пояс из снега,
Ты — чертог золотого ковчега,
Ты — в волнах Океана змея.
Ты — изломанный с края шатер,
Ты — кусок опрокинутой кровли,
Ты — намек на минувшие ловли,
Ты — пробег через полный простор.
Ты — вулкан, переставший им быть,
Ты — погибшего мира обломок,
Ты зовешь — проходить средь потемок,
Чтоб не спать, тосковать, и любить.
Тонга-Табу и Самоа — две жемчужины морей.
Тонга-Табу — круглый жемчуг в просветленьи изумруда,
А Самоа — жемчуг длинный в осияньи янтарей.
Но и Тонга и Самоа — только сказка, только чудо.
И не знаешь, где блаженство ты, плывя, найдешь скорей,
То пленяет Тонга-Табу, то влечет к себе Самоа.
Так от острова на остров я стремлюсь среди морей,
И плавучею змеею по волне скользит каноа.
Если хочешь смести паутину,
Так смотри и начни с паука.
Если хочешь ты вырубить прорубь, исторгни тяжелую льдину,
Если хочешь ты песню пропеть, пусть же будет та песня звонка.
Если хочешь, живи. Если ж в жизни лишь тюрьмы и стены,
Встань могучей волной и преграду стремленьем разбей.
Если ж стены сильней, разбросайся же кружевом пены,
Но живешь, так живи, и себя никогда не жалей.
Где б я ни странствовал, везде припоминаю
Мои душистые леса.
Болота и поля, в полях, от края к краю,
Родимых кашек полоса.
Где б ни скитался я, так нежно снятся сердцу
Мои родные васильки.
И в прошлое открыв таинственную дверцу,
Схожу я к берегу реки.
У старой мельницы привязанная лодка,
Я льну к прохладе серебра.
И так чарующе, и так узывно-четко,
Душа поет: «Вернись. Пора».
(Памяти Бессмертного).
Всадник с мечом на коне,
Герб незабвенной Литвы, —
Как это нравится мне,
Всадник с мечом на коне.
Где же, воители, вы?
Где же, созвучные, вы?
Или все это — во сне?
Морем зеленой травы
Едет в просторах Литвы
Всадник с мечом на коне.
Латы горят, как в огне.
Встаньте же, братья, и вы.
Свет вам несет он и мне,
Всадник с мечом на коне
Польши и древней Литвы.
Я сейчас летаю низко над землей,
Дух забот вседневных виснет надо мной.
Можно ль быть свободным огненным орлом.
Если ты притянут этим тусклым днем?
Можно ль альбатросом ведать ширь морей,
Если ты окован тесностью своей?
Можно, о, возможно кондором летать,
Если отрешенно будешь ты мечтать.
Можно, быть возможно птицею Стратим,
Раз ты в высших числах, с Солнцем, только с ним.
Графине Е. В. Kpейц.
В твои глаза взглянувши, я понял в тот же миг,
Что ты цветок воздушный и сладостный родник.
В твоей душе так много прозрачных светлых вод,
И над водой зеркальной цветок-мечта живет.
Весь белый, белый, белый, он лишь в себя влюблен.
Его восторг воздушный ни с кем не разделен.
Но я люблю воздушность и белые цветы.
Прекрасная! Запомни, что мне желанна ты!
(Памяти Безсмертнаго).
Всадник с мечом на коне,
Герб незабвенной Литвы,—
Как это нравится мне,
Всадник с мечом на коне.
Где же, воители, вы?
Где же, созвучные, вы?
Или все это—во сне?
Морем зеленой травы
Едет в просторах Литвы
Всадник с мечом на коне.
Латы горят, как в огне.
Встаньте же, братья, и вы.
Свет вам несет он, и мне,
Всадник с мечом на коне
Польши и древней Литвы.