Зеленоватый метеор
Упал среди небес.
Меж тем лазоревый простор
Еще алел над чернью гор,
И свет в нем не исчез.
Он был как быстрый изумруд,
Нисброшенный с высот.
Блеснул вон там, мелькнул вон тут,
И вот упал, как в некий пруд,
За тучевой оплот.
А я смотрел на мир внизу,
Взнесенный до стремнин.
А час, меняя бирюзу,
Готовил к полночи грозу,
Пока я был — один.
* * *
Нам нравятся поэты,
Похожие на нас,
Священные предметы,
Дабы украсить час, —
Волшебный час величья,
Когда, себя сильней,
Мы ценим без различья
Сверканья всех огней, —
Цветы с любым узором,
Расцветы всех начал,
Лишь только б нашим взорам
Их пламень отвечал, —
Лишь только б с нашей бурей
Сливался он в одно,
От неба или фурий, —
Не все ли нам равно!
Тонга-Табу, Юг Священный, Край Завороженный,
Я люблю тебя за то, что ты лучисто-сонный.
Я люблю тебя за то, что все Тонганки рады
Пить душой напиток счастья, смехи и услады.
Я люблю тебя за то, что все Тонганцы — дети,
Всех блаженней, простодушней, всех светлей на свете.
Я люблю тебя за то, что вот тебя люблю я,
Потому что Тонга-Табу — счастье поцелуя.
Тонкий колос нив не наших,
Стебель придорожный, —
Словно пил в нездешних чашах,
Чар египетских отведал, здесь тебя взрастивший, гений,
Бестревожный, —
Так утонченно-спокойный, между дремлющих растений,
Истонченный, нежно-стройный, вознесенный в мир видений,
Ты стоишь, в воздушной грезе, на краю большой дороги,
Как созданье сновидений,
Как египетские боги.
Февраль — Сечень, Февраль — печаль,
Короткий день, а дня нам жаль,
Короткий день, и длится ночь.
Тут как менять? Тут как помочь?
Февраль, он крут, Февраль, он лют,
Ему лишь ветры стих поют.
Сечет он снегом лица нам,
Сечет он зиму пополам.
Февраль — предатель. Бойся тот,
Кому Февраль теплом дохнет.
Он греет час, в обманах дней,
Чтоб ночью было холодней.
Волны морей, безпредельно—пустынно—шумящия,
Бог Океан, многогласно—печально—взывающий,
Пенныя ткани, безцельно—воздушно—летящия,
Брызги с воздушностью, призрачно—сказочно—тающей.
Горькия воды, туманно—холодно—безбрежныя,
Долгий напев, безконечно—томительно—длительный,
Волны морей, безконца—безконца—безнадежныя,
Бог Океан, неоглядно—темно—утомительный.
Ты верила мне как Богу,
Ты меня любила как мир, —
И я на великую вышел дорогу,
И лира моя полнозвучней всех лир!
Я был для тебя наслажденье,
Какого другого нет, —
И песен моих не скудеет рожденье,
И песни мои суть напевы побед!
Я был для тебя страданье,
И ты любила его, —
Я знаю, что в мыслях творцов мирозданья,
Я знаю, что значит быть Всем для всего!
Я видел цвет полураскрытый
В весну влюбленного тюльпана.
Но я ушел тропой пробитой,
Был праздник кончен слишком рано.
Я видел птичку голубую
Средь изумрудного сплетенья.
Но я в безмолвии тоскую,
Лишь миг один я слышал пенье.
Я видел сон: — За быстрой серной
Я, серной, мерял ширь простора,
Я с ней бы счастлив был наверно,
Но сон растаял слишком скоро.
Красный парус в синем Море, в Море голубом.
Белый парус в Море сером спит свинцовым сном.
Синий парус взвился в вихре, закрутился вал.
Черный парус, в час безветрий, тихо задремал.
Много снов и много красок вижу в Море я.
Много птиц над ним провеет в дальние края.
Но всего красивей Море — зеркалом без дна.
Счастлив тот, кому зеркальность истинно дана.
Пальмы змеино мерцают в ночи,
Новая светит победно Луна,
Белые тянутся с неба лучи,
В сердце размерно поет тишина.
Тихо качаю златую мечту.
Нежность далекая, любишь меня?
Тонкие струны из света плету,
Сердце поет, все тобою звеня.
Я отдалился за крайность морей,
Смело доверился я кораблю.
Слышишь ли, счастье, душою своей,
Как я тебя бесконечно люблю!
Лишь Бог — творец, лишь Бог — всезрящий,
Лишь Бог — над вихрями планет,
За ними, в них, везде, в грозящей
Провальной мгле, и в травке спящей,
В орле, и в ласточке летящей,
Лишь Бог — поэт.
Гремите, солнечные струны,
Звоните, лютни бледных лун,
Пропойте «Бог» в морях, буруны,
Запомним все, пока мы юны,
Начальный звук венчальной руны:
Лишь Бог — колдун.
Для каждаго есть возжеланье быть в тихом покое.
Для каждаго змеем ползущим приходит черед.
Ужь скоро я буду светиться как Солнце Ночное,
Как Месяц багряный, когда он на убыль идет.
Ужь скоро туманы сплетут мне седые покровы,
И стебли согбенно холодную примут росу.
За лесом заснувшим скликаются зоркия совы,
Над темной трясиной я факел полночный несу.
Семьюдесятью горлами,
В то море, во Хвалынское,
Втекает Волга водная,
Что с капли зачалась.
Семьюдесятью ветками,
Древа в лесу могучие
До неба умудряются,
Да небо не про нас.
По небу только молнии
Прорвутся и сокроются,
По небу только с тучами
Проносятся орлы.
А мы с землею связаны
Семьюдесятью связами,
И лишь слезой любовною
Как дым взойдем из мглы.
От тебя труднейшую обиду
Принял я, родимая страна,
И о том пропел я панихиду,
Чем всегда в душе была весна.
Слово этой пытки повторю ли?
Боль была. Я боль в себе храню.
Но в набатном бешенстве и гуле
Все, не дрогнув, отдал я огню.
Слава жизни. Есть прорывы злого,
Долгие страницы слепоты.
Но нельзя отречься от родного,
Светишь мне, Россия, только ты.
Печальные глаза, изогнутыя брови,
Какая властная в вас дышет красота!
Усмешкой горькою искажены уста.
Зачем?
Так глубоко волнуешь ты и манишь,—
И страшной близости со мной достигнув,—вдруг
Ты изменяешься. И вновь темно вокруг.
Ты вновь чужая мне. Зачем?
Я умираю.
Что значит этот смех? Что значит этот взгляд?
Глядят так ангелы? Так духи тьмы глядят?
Морским свеченьем горит волна,
Направо волны, налево вал,
Довеял ветер обрывок сна,
В котором разум давно дремал.
Тот сон — безвестность путей иных,
То сновиденье — о берегах,
Еще не спетый дрожащий стих,
Тот клад заветный, что в пеленах.
Я уплываю, так суждено,
Мгновенья пали, их не вернуть,
Увижу ль берег, увижу ль дно, —
На Ориона я правлю путь.
На лугу большия кучи
Свеже-вырытой земли.
Лето. Жарко. Полдень жгучий.
Дым стоит вдали.
Кто здесь рылся? Может, гномы,
Всей смешной толпой своей,
Строят нижние хоромы
Для своих царей?
Города во тьме возводят,
Строят замки под землей,
И, уродливые, ходят
Под моей ногой?
Зажигают вырезныя
Лампы в царстве темноты?
Нет, ошибся. То—слепые
Черные кроты.
Свет чудесный, свет прелестный светит нам с Небес,
Он в другом краю засветит, раз в одном исчез.
Он в одних очах кончает, а в очах других
Чуть заметно начинает, как запетый стих.
И одни темнеют очи, чтоб в ночи уснуть,
Чтоб другим, в угрозу Ночи, вместо них блеснуть.
А заснувшие сияют — где шатер Небес,
Чтоб не думали, что будто ночью свет исчез.
Мы не видим корней у цветов,
Видим только одни лепестки.
И не знаем их медленных снов,
Их тягучей и долгой тоски.
И не надо нам видеть его,
Сокровенного таинства тьмы.
Нужно видеть одно торжество,
Пред которым так счастливы мы.
Бог Цветов, ты великий поэт,
Ты нас вводишь легко в Красоту.
Слава тайне, скрывающей след,
Слава розам и грезам в цвету!
Тебе конец венчанный лета,
Ты овладела моей мечтой.
Заре — зарницей песня спета,
Войди же смело в чертог златой.
О, да, из пурпура и злата,
Он безгреховный, наш храм-альков.
Иди с Востока до Заката
В венке из маков и васильков.
Стихом червонного излома
Ночное небо сверкнет в бреду.
Костер, зажженный взрывом грома,
Осветит свадьбу двух душ в саду.