Светлый, бодро
Утро встреть.
Звонки ведра, —
В них не медь.
В них не злато, —
Серебро.
Путь возврата —
Лишь в Добро.
Путь возврата —
От зари
До заката —
Янтари.
Зерна четок,
Семена.
Тем, кто кроток,
Жизнь дана.
В блесках связность
Хрусталей.
Всю алмазность
Щедро лей.
Вылив людям
Полноту,
Мы отбудем
За черту.
Из иного, —
Взяты сном, —
Золотого
Там испьем.
И дождями
Бросив мост,
Будем сами
В сонмах звезд.
Здесь мы бродим на степи. Говорим себе: Терпи.
Говорим себе мы: Спи. Сон — спасение в степи.
Здесь мы веселы тогда, — лишь тогда, когда мы пьяны.
Разрушаем ровность дней, — лишь как строим мы курганы.
Здесь напрасно смотрит глаз. Ищет, ищет, — гаснут силы.
Ровность степи давит нас. Здесь высоки лишь могилы.
Так и бродим по степям. Телом здесь, а сердцем там.
Кто в степях поможет нам? Так и бродим по степям.
Зеленое древо нездешнего сева, быть может с Венеры, быть может с Луны,
Цвело, расцветало, качалось, качало, и птицами пело, и реяли сны.
Топор был веселый, жужжащие пчелы летели, бросая свой улей навек.
Удар был упорный, припевно-повторный, и звонкую песню пропел дровосек.
Мы все это знали из дыма печали, из пенья и тленья пылающих дров.
Так будет и с нами, с горящими в Храме, так будет с мирами во веки веков.
Литовцы отметили, в давних веках
Великую тайну в двух вещих строках,
Что в треньи времен не сотрутся:
«Змеиную если зажжешь ты свечу,
Все змеи сберутся».
Что в этих строках, я о том умолчу,
Лишь мудро о них вспоминая.
Час вещий теперь. Я свечусь и лечу,
Как птица ночная,
Как птица, быть может, не птица, змея
Крылатая, зыбко-двойная,
На свет, на лесную свечу поспешая
В безвестность, где змеи, где царствует — Я.
Золота парча развивается
святочная песня
Золотая парча развивается,
Кто-то в путь в дорогу сбирается.
Это мать ли моя, или милая?
Иль чужая старуха унылая?
Золотая парча развивается,
Путь-дорога в леса означается.
То не милая, нет, не старуха, не мать,
Не хотят они в мире, не могут гулять.
Золотая парча развивается,
Заколдованный замок вздымается.
Это мысли мои, это вольность мечты,
Ей доступны пути Красоты.
Тебя я видел малою травинкой,
С тобой играл несильный луч весны.
Чуть выставясь над ослабевшей льдинкой,
Тянулась ты, желая вышины.
Тебя я видел стеблем истонченным,
Для бледных снов сполна ушедшим в рост.
Но кубком грез, еще не расцвеченным,
Земной звездой была ты между звезд.
И вот мечты, как в сонном улье пчелы,
Раскроют завтра к Солнцу лепесток.
И я увижу нежащий, тяжелый,
Склонившийся, желающий цветок.
Цвет живой, как стебель нежный,
Что овеян легкой мглой,
Вышел к Солнцу, в мир безбрежный,
Но взращен он под землей.
Изумруд преображенный,
Словно видимый во сне,
Круглых рифов мир затонный,
В ворожащей тишине.
Здесь не встанет вал, в качаньи
Пенно взвихренных минут,
Он в молитвенном молчаньи,
Просветленный изумруд.
Эта зелень покрывала
Влажно-призрачно светла,
И в него лазурь опала,
Изнутри светясь, вошла.
Колыбелька кораблик,
На кораблике снасть.
Улетает и зяблик,
Нужно травке пропасть.
Колыбельку качает
Триста бешеных бурь.
Кто плывет, тот не чает,
Как всевластна лазурь.
Полевая кобылка
Не поет. Тишина.
Колыбелька могилка,
Захлестнула волна.
Колыбелька послушна,
Притаилось зерно.
Ах, как страшно и душно,
Как бездонно темно!
Колыбелька кораблик,
На кораблике снасть.
Он согреется, зяблик,
В ожидании власть.
* * *
Пред разсветом дремлют воды,
Дремлет сумрак молчаливый,
Лик застенчивой Природы
Дышет ласкою стыдливой.
Но постой—вдали зажгутся,
Вспыхнут полосы огня,
Воды шумно разольются,
И сверкая, и звеня.
Так и ты молчишь безстрастно,
Нет в душе твоей порыва,
Ты застенчиво-прекрасна,
Ты чарующе-стыдлива.
Но настанет пробужденье,
Новым чувством вспыхнет взгляд,
„Возрожденье! Возрожденье!“
Струны сердца зазвенят.
В старинном саркофаге,
Замкнуты в стройный плен,
Слова безгласной саги,
Зеркальность перемен.
Египетские лица,
Воздушные тела.
Цветная вереница,
Вся жизнь, как быль была.
Идут стада к ночлегу,
Растут колосья нив,
Хранит немую негу
Богатый их разлив.
Закатного пожара
Горят огни светло,
На всем застыла чара,
Все в сказку перешло.
Аменти, край предельный,
Колдует тишина,
И круг являет цельный
Огромная Луна.
С каждой ночью все направо содвигался Орион,
Каждой ночью был к иному звездным пеньем дух взнесен,
И в нежданный час однажды, над разбегом корабля,
Расцветился знак желанный, чьим огнем жива Земля.
Он земным владеет кругом, четырем велит ветрам,
В первый миг он нас встречает, в смертный час он светит нам,
В разных ликах засвечаясь, был надеждой разных мест,
В Южном море он взнесенно воссиял как Южный Крест.
На кроватке на тесовой
Вешний сад.
Там дружок мой непутевый,
Говорят.
Говорит-то это птица
Над избой,
Да еще вот половица
Под ногой.
Он с кроватки поднимался,
Восставал,
Чрез оконце наклонялся,
Цветик рвал.
Чрез оконце этот цветик
Он пронес.
Уж мне стоил этот цветик
Много слез.
И какие эти слезы,
Не пойму.
Все ему отдам я розы,
Все ему.
С ним весь мир какой-то новый,
Все свежо.
На кроватке на тесовой
Хорошо.
Тесный женский ум живет вечно в терему,
Как ему не скучно там, право, не пойму.
Я привольная волна, весь свой день бежал,
А коль берег наступил, умер пенный вал.
Тесный женский ум, проснись, есть восторг ума,
При котором хороши даже терема.
Ты, проснувшись, в яви спи, встанет вал светло,
Заблестит в твоем окне, как огонь, стекло.
Тесный женский ум, люби, есть восторг ума,
При котором хороши даже терема.
Из всех глубин собравши все жемчужности,
На берегу, я думаю, один,
О роковой блистательной ненужности
Всех жемчугов глубин.
Обрывы скал. Мой край — необитаемый.
Здесь гибнут все, в прибое, корабли.
И праздник дней, всегда в минутах чаемый,
Всегда, навек, вдали.
Лишь всплески волн, в бесчисленной повторности,
Несут напев, не здесь пропевших, струн.
И жемчуга горят, в своей узорности,
Как сонмы мертвых лун.
Светись, светись, Иерусалим,
Светись, светися, новый,
Мы обвенчали души с Ним,
Вошли в тайник Основы.
Ликуй и веселись, Сион,
Ликуй, ликуй, Сионе,
Мы верный поняли закон,
Мы в празднике и в звоне.
Светись, светись, моя сестра,
Светись, мой братик милый,
Мы были мертвыми вчера,
Мы вышли из могилы.
Да воспоем как сонмы лир,
Да возгремим как тучи,
Светись, светись, воскресший мир,
Воспой — кто стал певучий.
Медвяная тишь от луны округлой и желтоогромной
В сосновом лесу разлилась, дремотный безмолвствует бор.
И только по самым верхам скользит ветерок неуемный,
И между высоких вершин чуть слышный идет разговор.
Далеко родимая Мать от Волги глядит до Урала,
От Белой волны на Закат, глядит чрез Алтай на Восток.
Атлантика мне говорит, что ждать остается мне мало,
К Родимой моей припаду, чуть только означится срок.
Это не дерево, нет, это храм,
Это молельня лесная.
Струйно смолистый дрожит фимиам,
Душу к молитвам склоняя.
Молча бессменный горит изумруд
В этой вознесшейся хвое.
Сердце, утихни, быть радостно тут
В благоговейном покое.
«А те просветы меж ветвей?»
Она, вздохнув, сказала,
И на мерцания очей
Как будто указала.
«О, те мерцания очей,
Замысливших иное!»
Так чей же сон, о, чей, о, чей
В той непостижной хвое!
Тело играет,
Душа глядит.
Тело в лугах незабудки сбирает,
Тело уходит в скит.
Маки срывает, меняет свой вид,
В страшности, в страстности входит, взирает.
В полдни и в ночи себя убирает,
Выхватит нож,
Скажет — хорош.
Сплетет, заплетет без конца поцелуи.
Брызнет — огни. И огни хороши.
Вечные струи.
Все ж у души
Взора оно не смутит.
Вот оно снова, по пыльной дороге, на Храм собирает.
Тело играет,
Душа глядит.
Умирание — мерещится уму.
Смерть нам кажется. Лишь верим мы во тьму.
Эти сумерки сознанья и души,
Смерть всемирную пред ночью утиши.
Умягчи Морану страшную мольбой.
Зачаруй ее в пустыне голубой.
Разбросай среди жемчужин алый цвет.
Зачаруй. Морана — дева, ты — поэт.
Засвети сияньем звездным брызги слез.
Дай алмазов темноте ее волос.
«Меркнуть рано», прошепчи, — она вздохнет.
Поцелует, усыпит, но не убьет.
Остров сделай из себя,
Остров голубой.
И мгновенье не дробя,
Будь самим собой.
Мир людей — толпа акул,
Это — вражий стан.
Вбрось свой разум в мерный гул,
Слушай Океан.
Помни: даже и Потоп
Бережет ковчег.
Жизнь людей — безмерный гроб,
Стань на тихий брег.
Меж тобою и людьми
Пусть поют моря.
Эту долю ты возьми,
С Богом говоря.
Не покинет луч тебя,
Будет сон с тобой.
Остров сделай из себя,
Остров голубой.