В погребке дешевый херес
Вечерком приказчик пьет,
И дешевый херес через
Край стакана на пол льет.
Дремлет парень. С красной хари
Отирая локтем пот,
Носом в «Голосе» клюет
Подпись Нила Адмирари.
Город чудный, город странный,
Дух свободы и вражды,
Город полуиностранный:
Греки, русские, жиды.
Море сине, небо чисто.
Только есть одна беда:
По ошибке, там туриста
Могут высечь иногда.
Появилась в лавке дама,
Хороша, как муза Жандра,
И нарядна, как реклама
Кача Александра.
Платья моднаго закройка
Ей нужна, —по той причине
Стала рыться дама бойко
В «Модном Магазине.»
Нерон сжег Рим во время оно
И суд истории суров был и жесток.
Но кто б тебе мог высказать упрек,
Когда бы своего несчастнаго «Нерона»
Ты, русский стихотворец, в печке сжег?
Ты предо мною сидишь;
Весь я горю от любви:
Ум я теряю всегда,
Если сидим vиs-a-vиs.
Сядь же напротив меня
Или к себе подзови:
Будем мы молча сидеть
Целую ночь vиs-a-vиs.
На крыльце сидит слуга —
Княжеский —Кузьма.
Сев краюшку пирога,
Молвил он: «Эх-ма̀!
Отслужил я господам,
Значит, время есть»
И читать стал по складам
Он газету «Весть».
Он Иродом глядит, который словно вырыт
С кладбища древнего, чтоб властвовать опять:
Посредством классицизма новый Ирод
Младенцев русских хочет избивать.
Не верьте клевете, что мы стоим на месте,
Хоть злые языки про это и звонят…
Нет, нет, мы не стоим недвижно, но все вместе
И дружно подвигаемся… назад.
Пусть твой зоил тебя не признает,
Мы верим в твой успех блистательный и скорый:
Лишь «нива» та дает хороший плод,
Навоза не жалеют для которой.
— Когда я нравлюсь публике? — спроста
Сказал актер. Ответил я невольно:
„О, семь недель Великаго поста
Тобою очень публика довольна…“
Счастья не ведая сроду,
Жизнь он в воде потопил.
Бедный! Он умер, как жил:
Словно «опущенный в воду»
Он и при жизни ходил.
Журнальный враг твой очень злится,
Но он ведь жалок в свой черед:
Он может только тем гордиться,
Чего тебе недостает.
Судья! всегда твое витийство
Ловлю я с трепетом нервическим:
За уголовное убийство
Ты мстишь убийством юридическим.
Труд, взятый не по силам,
Не кончится добром
И, если разберем:
Владеть ты мог бы шилом,
Но вовсе не пером.
Стихи свои ты пишешь без цензуры,
И этому я рад,
Но вот что худо, брат:
Зачем стихи ты пишешь без цезуры?
Стяжав барковский ореол,
Поборник лжи и вестник мрака,
В литературе — раком шел
И умер сам — от рака.
Нельзя довериться надежде,
Она ужасно часто лжет:
Он подавал надежды прежде.
Теперь доносы подает.
Его в могилу опустили
И, стоя посреди могил:
Зачем он умер? говорили.
А думал я: зачем он жил?
Поднялся занавес я вскоре
Решила публика сама:
На сцене видели мы горе,
Но не заметили ума.