Страдания —стихия человека.
Едва родясь, страдать мы начинаем;
Страдаем, ненавидя и кляня,
Да и любя —не менее страдаем.
Страдаем мы при каждой капле слез,
При вздохе затаеннаго рыданья,
И даже смех людской —прислушайтесь к нему —
Есть только продолжение страданья.
У филантропов беззаботных
Девиз достойный лошадей:
«Быть покровителем животных
И угнетателем людей».
Дела их могут огорошить
Всех граждан нынешнего века:
Бьют человека, словно лошадь,
А лошадь чтут, как человека.
Злоба людей и дика и сильна,
Только им честность зверей не дана.
Зверь голодающий на смерть идет:
Или задушит врага, иль умрет.
Держатся люди системы не той;
Сильные тайной одной клеветой,
Чувствуя его гнетущего зла,
Только грозят ему из-за угла;
Из-за угла каждый турок герой…
Если ж и ринется в битву, порой,
То потому, что султан приказал…
Как человек-то от зверя отстал!..
Природа манит всех к себе, но как?
По-своему глядят все на щедроты неба…
В лесу густом сошлись — богатый весельчак,
И нищий, без угла, без паспорта и хлеба.
Невольно странники замедлили свой путь,
Увидя пышный лес, но думали различно:
Один — «ах, здесь в лесу отлично отдохнуть!»
Другой — «ах, здесь в лесу повеситься отлично!»
Жизнь человечества сложилась
Из элементов мощных двух:
В нем — и животные инстинкты,
И дух богов, бессмертный дух.
То как орел взлетая к небу,
То в грязный падая поток,
Ты, человек, попеременно,
Был то животное, то бог.
Но если б в мир теперь явился
Богоподобный человек,
То под копытами животных
Погиб бы он в наш славный век.
Король негодует, то взад, то вперед
По зале пустынной шагая;
Как раненый зверь, он и мечет и рвет,
Суровые брови сдвигая.
Король негодует: «Что день, то беда!
Отвсюду зловещие вести.
Везде лихоимство, лесть, подкуп, вражда,
Ни в ком нет ни правды, ни чести...
Поджоги, убийства, разврат, грабежи,
Иуда сидит на Иуде...»
Король обратился к шуту: «О, скажи:
Куда делись честные люди?»
И шут засмеялся: «Ах ты, чудодей!
Очистив весь край понемногу,
Ты в ссылку отправил всех честных людей
И - сам поднимаешь тревогу!»
От увлечений, ошибок горячего века
Только «полиция в сердце» спасет человека;
Только тогда уцелеет его идеал,
Если в душе он откроет бессменный квартал.
Мысль, например, расшалится в тебе не на шутку —
Тотчас ее посади ты в моральную будку;
В голову ль вдруг западет неприличная блажь —
Пусть усмирит ее сердца недремлющий страж;
Кровь закипит, забуянит в тебе через меру —
К ней не стесняясь, прими полицейскую меру,
Стань обличителем собственной злобы и лжи
И на веревочке ум свой строптивый держи.
Знайте ж, российские люди, и старцы и дети:
Только «с полицией в сердце» есть счастье на свете.
Сколько люди мне советов
Надавали, правый Боже!
Отплачу за те услуги
Я советами им тоже.
Люди-братья! Люди-сестры!..
Дружно мир вы разделите:
Сестрам — спальня, сестрам — кухня,
Братья — шар земной возьмите.
Полюбите все друг друга:
Если хлеба нет у брата,
Пусть он будет тем утешен,
Что сосед живет богато.
Если счастье надоело,
Говори нелицемерно
Всем в глаза святую правду:
Попадешь в беду наверно.
Если честным человеком
Хочешь жить ты до кладбища,
То веревку свей покрепче
И давись на ней, дружище.
Если глупость скажешь — это
Пусть тебя и не тревожит:
Слово умное, как выстрел,
Испугать нас только может.
Если муж с женой не ладит,
То для опыта, на смену,
Пусть любовницу возьмет он
И — жене познает цену.
Если бедная супруга
Все пороки видит в муже,
Пусть отдаст себя другому:
Этот вдвое будет хуже.
Если в дом умалишенных
Попадешь ты, к Штейну, что ли, —
Знай, что ты умнее многих
Проживающих на воле.
Я расхожусь во всем с тобой
И как люблю тебя — не знаю!
Доволен ты своей судьбой,
Свою судьбу я проклинаю.
Ты веришь людям, их словам,
А я поверю лучше зверю,
За то, что, человек я сам, —
Я и в себя давно не верю.
За демократа ты слывешь,
Хотя в душе ты барин все же,
А я испытываю дрожь
От демократов в барской коже.
Я неуживчив, кроток ты, —
С тобой мы люди разной кости, —
Ты часто зол до доброты,
Я постоянно добр до злости.
Твои все мненья таковы,
Что цензора не будут хмуры,
А я от ног до головы
Нелажу с меркою цензуры.
Ты верен женщине одной,
Хотя твой быт семейный скверен,
Я всюду принят, как родной,
И многим женщинам неверен.
Не скажешь глупость ты вовек
И это глупо очень, право,
А я, как умный человек, —
Дурачусь влево и направо.
Ты любишь жизнь, но я боюсь,
Что ты застрелишься, мой милый,
Я ж потому не застрелюсь,
Что не дрожу перед могилой.
Нет, не в столице, не при устье
Гранитом скованной Невы,
А там, в уездном захолустье
Ищите русской жизни вы.
Здесь европейское обличье
Скрывает а́брис русских лиц,
Здесь все годятся без различья
В граждане избранных столиц.
Здесь всюду «принципы» и «цели»,
Протесты против тьмы и зла,
Здесь разговорами о деле
Мы заменяем все дела.
Привыкнув к толкам бесполезным
Спешите, сев на пароход,
Туда, где в городке уездном
Жизнь первобытная идет.
Там допетровская дремота
И та же вековая лень;
От прочих дней одна суббота
Отличена, как банный день.
В затишье мертвом речки вскрытье
Уже есть пища для ума;
Родит исправница — событье,
Падет корова — кутерьма,
Наедет суд — волненья на год,
И разнится от года год,
По урожаю день и ягод
С чумою на рогатый скот.
Побудьте месяц в этой сфере,
Чтоб не забыть о ней весь век:
Там полу-люди, полу-звери,
Там истый русский человек.
Жизнь, обновись! — О, желанье нескромное!
Давит тебя только скука смертельная…
Умное слово подметишь — заемное,
Ласке поддашься — так, верно, поддельная.
Книгу раскроешь — одни повторения,
Скучны зады для ума ненасытного;
Даже в разврате, в любом преступлении
Нет у людей ничего самобытного.
Самый разгул измельчал до ничтожества,
Юности нет в нем и нет вдохновения;
Только копо́шется многое множество
Мелких страстшек… Во всем расслабление,
Все опустилось от вечного роздыха,
Словно застыла кровь наша ленивая…
Воздуха хочется, свежего воздуха!..
Только напрасно желанье тоскливое.
Воздух недвижен, как будто над кладбищем
В летние дни, утомительно знойные;
Замкнутый мир наш становится пастбищем.
Где мы пасемся, сонливо-покойные.
На перепутьи мы, что ли? Осталось нам
Это одно утешенье печальное,
И над тобой, наша лень колоссальная,
Люди смеются с злорадством безжалостным.
Не научила история прошлая,
Нас ничему, разве только терпению;
Тянется жизнь, как комедия пошлая
Пошлого автора, но к представлению
Все равнодушно и тупо относятся:
Вижу повсюду довольные лица я,
Только, порой, из райка свист доносится,
Да и его усмиряет полиция.
Под гул трескучих, модных фраз,
Устав от горя и неволи,
Ты ожидала среди нас
Какой-то лучшей, светлой доли.
В среде тупых и злых людей
Рутины, тьмы и предрассудка —
За торжеством иных идей
Следила, женщина, ты чутко.
Мы верим в счастье наобум,
Когда кругом не видим счастья…
Запуганный и робкий ум
Поверил в призрак полновластья.
«Гражданке — место и права!»
Тебе кричали… Где ж все это?
То все одни «слова, слова»,
По выражению Гамле́та.
В родной семье у очага
И на общественной арене
Свободу женщин, как врага,
Встречали мы: «Цари на сцене,
Будь фигуранткой, грабь нас, тешь
Кокетством, грацией, приданным,
Но чтоб права одни и те ж
Делить с мужчиной?!.. Ты жалка нам!»
Пойми ж теперь, кто ты для нас,
И скрой иронию печали:
Ты — или кукла напоказ,
Иль львица в светлой, бальной зале,
Иль мать, скорбящая весь век,
Жена, наложница, вакханка,
Но ты для нас не «человек»,
Игрушка ты, а не гражданка.
На миг обманута судьбой,
Влачишь ты прежний жребий жалкий
Очаровательной рабой,
Иль обесчещенной весталкой.
Я уснул, и в каком-то безумном бреду
Мне приснился волшебный, невиданный свет:
Будто, в дивном саду
По цветам я иду
И бессмертные птицы поют мне привет
И кивают цветы мне головками вслед.
Вот селенья людей: лица — кровь с молоком,
Я не встретил убогой избы ни одной,
С нищетой селянин лишь по сказкам знаком…
Что за дикие сны снятся людям весной!..
***
Из-за рощ поднимались, росли города:
Пышной роскоши в них не найти и следов,
Но порок и нужда
Не свивали гнезда,
Под тяжелым ярмом непосильных трудов,
В самых дальних и темных углах городов.
О свободе гражданской, о братской любви
Споров нет там, как здесь на планете земной,
Но свобода и братство у всех есть в крови…
Что за дикие сны могут сниться весной!..
***
Не мрачит чистых душ преступления тьма,
И железные цепи для ног и для рук,
Эшафот и тюрма
Для людского ума
Там еще — непонятный, неслыханный звук.
Речи, странные мне, раздаются вокруг:
Как про зверский разбой, о войне говорят,
И нигде, проносясь над счастливой страной,
Я нигде не видал ни штыков, ни солдат…
Что за дикие сны могут сниться весной!..
***
Это вечное счастье в волшебной стране,
Вечный блеск незакатного дня
В заколдованном сне
Были тягостны мне,
И в бреду бесконечно смущали меня.
Грешный мир наш земной, мир печали и слез,
Так сжился, так сроднился со мной,
Что шептал я невольно, очнувшись от грез:
Что за дикие сны прилетают весной!..
Над всеми глупцами, забитыми явно,
Над всеми, кто явно обижен судьбой,
Смеяться открыто едва ли забавно,
А в бой вызывать их… какой с ними бой?
Им всем откровенно прощаю грехи я
Со всем недочетом убогих идей…
Нет, право, не стра́шны нам люди плохие,
Бояться должны мы «хороших людей».
Хорошие фразы, хорошие книжки
Они постоянно хранят напоказ,
Чтоб после обделывать ловко делишки
При помощи этих и книжек и фраз.
Хорошая мысль стала нынче ловушкой,
Туманом для многих не зорких судей,
Удобным нарядом, доходной гремушкой
В руках одного из «хороших людей».
Один из «хороших людей» рысаками
На улице вас не задавит, — ничуть; —
Подобных нахалов он сам, хоть стихами
Из старой газеты, вам может ругнуть.
Но если, где нужно, готов он из мести
Явиться одной из таких лошадей
И словно рысак вас раздавит на месте
Один из подобных «хороших людей».
Жмут нищему руки «хорошие люди»,
Он им безопасен… Какой же в том труд?
Но тех, кто отпор им дает в дикой причуде,
Они, коль успеют, так просто прижмут.
В семье голосит либералишка узкий,
Что деспот отец в наше время злодей,
Но дочь вышла замуж тихонько, — кутузкой
Грозит ей один из «хороших людей».
Кричит он повсюду, что бедным жить худо,
В их пользу прочтет он, на это горазд,
Хоть «Песнь о рубашке» из Томаса Гуда,
Но только рубашки своей не отдаст.
Карьеру начнет он — по разным вопросам
Статейкой с приправою модных идей,
А кончит карьеру хорошим доносом
Один из подобных «хороших людей».
Сумеет он, балуясь в неге и в холе,
Аттической солью смутить разный сброд,
А дело коснись государственной соли,
Казенную соль он другой предпочтет.
Но к грязным насильям, крикливым дебошам
Прибегнет едва ли такой лиходей:
Привык очень к лоску, к манерам хорошим
Один из подобных «хороших людей».
«Хорошие люди» пронырливы, юрки,
Ползут к нам отвсюду, из-разных щелей;
Как змеи бросают дорогою шкурки
Толпы́ ренегатов, кликуш и вралей.
Мы видим их в каждом журнальном Иуде,
В речах публицистов и старых судей,
И было бы лучше, когда б меж людей
Пореже являлись «хорошие люди».
От люльки до могилы,
Покорные судьбе,
Чтоб хлеб добыть себе,
Мы тратим наши силы.
Без пользы люди мрут,
Растут без пользы дети;
Труд «избранных» на свете
Единственный есть труд.
Чтоб бедность не заела,
Ты, добрый наш народ,
Льешь часто кровь и пот…
Да разве это дело?
***
Кипит в своих раздорах
Бездельниками мир…
Напялив вицмундир,
Испишет целый ворох
Бумаг чиновный люд,
И гордостью обято
Все сердце бюрократа,
Окончившего труд.
На всех глядит он смело,
Строчить до смерти рад…
Наивный бюрократ!
Да разве это дело?
***
Жизнь Марcа без печали…
Мундир ему к лицу;
Он утром — на плацу,
А вечером — на бале.
Военный артикул
Он изучил серьезно;
Он даме грациозно
Подставит в клубе стул;
Он пулю без прицела,
Почти что за глаза,
Готов всадить в туза…
Да разве это дело?
***
Продажному писаке
Не мало есть труда:
Быть вовремя всегда
Там, где зимуют раки.
Как фиговым листком,
Прикрывшись фразой звонкой,
При случае, сторонкой,
Сфискалит он тайком.
Гнет спину, сушит тело,
Идей компрачикос,
Но вот один вопрос:
Да разве это дело?
***
Известности всемирной
Художник ждет за труд,
Создав «Сосны» этюд,
Иль торс вакханки жирной.
Давно не дорожа
Достоинством и честью,
Стихи разводит лестью,
Лирический ханжа.
Он выбрал для удела
Сан клубного певца.
Но спросим мы льстеца:
Да разве это дело?
***
Легально либерален
Салонный паразит.
Он общество дивит:
Все тайны модных спален
На Сене и Неве,
Скандалы всех стран света,
Двуногая газета,
Он носит в голове.
Напрасно б скрыть хотела
Одна из дам свой грех,
Он знает все и всех…
Да это разве дело?
***
«Народной подоплекой»
Пленен славянофил.
Но чем он осветил
Народный мрак глубокий?
Толкует филантроп
Всю жизнь о бедных лихо,
И тихо сходит в гроб,
А нищий гибнет тихо.
— «Тюрьма источник зла!»
Юрист решает зрело,
А тюрьмам — нет числа…
Так где же в мире дело?
***
Так где же в мире дело?
Есть груда дельных книг,
Но мир наш не привык
Еще читать их смело;
Есть гении, — народ
Не понял их при жизни:
Живой пророк в отчизне
Приюта не найдет.
Ложатся в гроб живые
За мертвыми во след;
Есть люди «деловые»,
А дела нет, — как нет.
Если дурен народ, если падает край,
Зло проникло в него глубоко,
Легкомысленно в том не тотчас обвиняй
Учрежденья, законы его.
Осторожно вглядись, обсуди и тогда
К убежденью, быть может, придешь,
Что в народе самом затаилась беда,
Что закон сам собою хорош.
Если выйдет мужик из дверей кабака
И его расшатает травник,
Ты скажи, указав на него, мужика:
"Утопает в разврате мужик".
И тогда откупам сладко гимны запой:
"Журналистика наша слепа:
Ведь в народе самом затаился запой,
Не виновны ни в чем откупа".
Если зол ты на свет, точно правду любя,
То не тронь в нем порядка вещей,
Но исправь-ка сперва, мой почтенный, себя,
Отучи от неправды людей.
Если ты по призванью совсем не поэт,
Но его только носишь ты сан,
Не сердись на людей, что твой каждый куплет
Им ужасней, чем сам кукельван.
Если жидкость дурна, если скислось вино,
То, куда ты его ни налей,
Только каждый сосуд замарает оно,
Но не будет, не станет светлей.
Если ты благороден, как истинный росс, -
Полицейских ни в чем не кори,
Но по улицам невским не жги папирос
И сигар никогда не кури.
Если сплав нехорош, если дурен металл,
То, какой ни придай ему вид,
В каждой форме, куда б отливать ты ни стал,
Он пороки свои сохранит.
Если будешь журнал издавать на Руси,
Хоть у нас их порядочный рой, -
По кварталам билеты везде разноси
И при будках подписку открой.
Ведь не случай один правит миром, о нет!
И застою не может в нем быть,
И дух века подаст в свое время совет,
Как и что в нем должно изменить.
Если в жизни застой обличитель найдет,
Ты на месте минуты не стой,
Но пройдися по комнате взад и вперед
И спроси его: где же застой?
Свидетели явлений настоящих,
Мы видим целый ряд перед собой
Событий вопиющих, говорящих,
Как много в жизни плачущих, скорбящях,
Неволю, нищету не выносящих,
До дикого безумья доходящих,
Со дня рожденья проклятых судьбой.
Под тучею невидимого гнета,
Как ошалелый, мечется народ:
Что делает — не отдает отчета;
В веселье общем чуется забота,
Звучит всегда болезненная нота;
Жить, даже жить пропала в нас охота,
И в воздухе зловещее есть что-то,
Поющее про роковой исход.
***
Нет дня почти, чтоб весть не приходила,
Волнующая каждого из нас.
Какая-то таинственная сила,
Холодная, как самая могила,
Сердца людей, которым все постыло,
Самоубийства призраком смутила
И обрекла на жертву, каждый раз
Победой упиваясь с наслажденьем.
Под чарами той силы, человек
С горячечным, тоскливым исступленьем
Кончает жизнь безумным преступленьем,
Считая смерть единственным спасеньем,
Пускает пулю в лоб, иль по каменьям
Скользя, летит с крутых обрывов рек…
А этот мальчик бедный!.. Если слезы
Не выдумки поэтов, не удел
Лишь слабонервных женщин и не грезы
Мечтателей, и если кто кипел
Хоть раз один той злобой благородной,
В которой скрыта жгучая любовь,
То эта рано пролитая кровь
По прихоти судьбины безысходной
Иль в каждом злое чувство возродит,
Или заставит плакать всех навзрыд.
***
Он только начал жить и развиваться,
Несчастный этот мальчик… Детским снам,
Казалось бы, не должен был являться
Кровавый призрак смерти по ночам;
Но юноша ему сопротивляться
Не мог — и выстрел должен был раздаться…
Уж если дети начали стреляться,
То каково на свете жить всем нам!
***
Пусть разяснять стараются причины
Безвременной, насильственной кончины
Умы, всегда холодные… К чему?
Возврата в мир нет более ему,
Не оживут подкошенные силы
От размышлений мудрости седой;
Но из его вновь вырытой могилы
Протест мы слышим жизни молодой,
Проклятие всему, что в вихре света
Мешает мыслить, чувствовать, дышать,
И заставляет юность прибегать
К веревке или к дулу пистолета.
***
Куда ж бежать? Где скрыться, наконец,
От призрака зловещего? Напрасно!
Надевши свой отравленный венец,
За нами неотвязчиво и страстно
Следить он будет всюду, ежечасно,
Как женщина ревнивая, как тень,
Мозг воспалит, волнуя ночь и день,
Сумеет в душу каждого ворваться,
Самосознанье всякое губя,
И станет тихо, молча, дожидаться…
Уж если дети начали стреляться,
То как же нам ручаться за себя?!..