Счастья не ведая сроду,
Жизнь он в воде потопил.
Бедный! Он умер, как жил:
Словно «опущенный в воду»
Он и при жизни ходил.
Тихая звездная ночь.
Друг мой, чего я хочу?
Сладки в сметане грибы
В тихую звездную ночь.
Друг мой, тебя я люблю,
Чем же мне горю помочь?
Будем играть в дурачки
В тихую звездную ночь.
Судья! всегда твое витийство
Ловлю я с трепетом нервическим:
За уголовное убийство
Ты мстишь убийством юридическим.
Страдания —стихия человека.
Едва родясь, страдать мы начинаем;
Страдаем, ненавидя и кляня,
Да и любя —не менее страдаем.
Страдаем мы при каждой капле слез,
При вздохе затаеннаго рыданья,
И даже смех людской —прислушайтесь к нему —
Есть только продолжение страданья.
Стихи свои ты пишешь без цензуры,
И этому я рад,
Но вот что худо, брат:
Зачем стихи ты пишешь без цезуры?
Сплетню путая на сплетней,
Две соседки, сев рядком,
Беззаботно в день субботний
Забавляются чайком.
Сплетен все же не достало…
Тихо. Чайник лишь кипит…
И маиорша замолчала,
И поручица молчит.
Журнальный враг твой очень злится,
Но он ведь жалок в свой черед:
Он может только тем гордиться,
Чего тебе недостает.
Силы собственной значенье
Он постиг — сомненья нет!
От его прикосновенья
Остается грязный след.
Кто жь захочете с ним бороться?
Как „пачкун“, сильней он вас.
К вам он только прикоснется
И запачкает тотчас.
В прессе сыщик — вне закона —
Как мать свою, которая меня
Родила в свет, вспоила и вскормила,
Но после не дала такого дня,
Чтоб этот день она не отравила —
То жалобой, за каждый шаг виня,
За каждое движенье негодуя,
То холодом мне душу леденя,
— Так и тебя, о родина, люблю я!..
Люблю тебя я, как постылый сын:
Ты мне чужда, ты мачехой мне стала,
Ты вчера еще был с нами
В цвете сил, надежд и лет,
А сегодня, друг наш бедный,
От тебя простыл и след.
Так на свете все ведется:
Нынче—солнце, завтра—тьма,
То согреет душу счастье,
То беда сведет с ума;
Злоба людей и дика и сильна,
Только им честность зверей не дана.
Зверь голодающий на смерть идет:
Или задушит врага, иль умрет.
Держатся люди системы не той;
Сильные тайной одной клеветой,
Чувствуя его гнетущего зла,
Только грозят ему из-за угла;
Из-за угла каждый турок герой…
Если ж и ринется в битву, порой,
Природа манит всех к себе, но как?
По-своему глядят все на щедроты неба…
В лесу густом сошлись — богатый весельчак,
И нищий, без угла, без паспорта и хлеба.
Невольно странники замедлили свой путь,
Увидя пышный лес, но думали различно:
Один — «ах, здесь в лесу отлично отдохнуть!»
Другой — «ах, здесь в лесу повеситься отлично!»
Поднялся занавес я вскоре
Решила публика сама:
На сцене видели мы горе,
Но не заметили ума.
Город чудный, город странный,
Дух свободы и вражды,
Город полуиностранный:
Греки, русские, жиды.
Море сине, небо чисто.
Только есть одна беда:
По ошибке, там туриста
Могут высечь иногда.
Его в могилу опустили
И, стоя посреди могил:
Зачем он умер? говорили.
А думал я: зачем он жил?
Появилась в лавке дама,
Хороша, как муза Жандра,
И нарядна, как реклама
Кача Александра.
Платья моднаго закройка
Ей нужна, —по той причине
Стала рыться дама бойко
В «Модном Магазине.»
Благоволит к нему судьба.
Он создан точно по картинке —
От лакированного лба
До лакированной ботинки.
Шекспир, великий сердцевед,
Уж не о нем ли отозвался:
«Его не мать роди́ла в свет,
А сшить портной лишь постарался…»
Певец! Когда желаешь ты
Народной памяти в отчизне,
Пой в этой жизни не цветы,
Но пой о том, что темно в жизни.
Счастливым быть не всякий мог,
Но в каждом сердце человека
Найдется темный уголок,
Где затаились слезы века.
Безследно умер он и из парнасской рати
Еще никто о нем полслова не сказал.
А не мешало бы сказать словечко кстати:
Он более любил писать не для печати,
Не видя в ней особой благодати,
И уж за то одно достоин он похвал.
Бесследно умер он и из парнасской рати
Еще никто о нем полслова не сказал.
А не мешало бы сказать словечко кстати:
Он более любил писать не для печати,
Не видя в ней особой благодати,
И уж за то одно достоин он похвал.
Стяжав барковский ореол,
Поборник лжи и вестник мрака,
В литературе — раком шел
И умер сам — от рака.
К доносам склонностью сгорая
Побойся, наконец, Христа:
„Хлыстов“ с „хлыстовшиной“ карая,
Остерегись и сам — хлыста.
Тебе мерзки скопцы — кастраты,
Тебе-бы всех их — на костер.
Но сам не стоишь-ли костра ты,
Литературный „Тушин вор.“
Когда-то, милые друзья,
Среди студенческого пенья
С сознаньем вторил вам и я:
«Вперед без страха и сомненья!»
Я снова петь готов «вперед!»
Иным, грядущим поколеньям,
Но страх в груди моей живет,
И мысль отравлена сомненьем.
Не молись за меня!.. Может быть, это грех,
Но в мольбу я не верю, не верю судьбе;
Помолись, моя милая, лучше за тех,
Кто еще не измучен в борьбе.
Помолись и за тех, в ком есть вера в себя,
Укрепи их в надежде, любовью возвысь…
Я любви не ищу, слишком много любя…
За меня, добрый друг не молись.
Нельзя довериться надежде,
Она ужасно часто лжет:
Он подавал надежды прежде.
Теперь доносы подает.
Не ищи цветов весенних
Под обвалами сугроба,
Не ищи любви в том сердце,
Где отчаянье и злоба,
Не проси того у жизни,
Дать чего она не в силах,
Не беседуй ты о счастье
С мертвецами в их могилах.
Наше сердце постепенно
Так мы портим и калечим,
Недавно в желтый дом больного привезли
О в нем талант особенный нашли:
Все сумасшедшие дивились книгоеду,
Который, —подивитесь, господа —
Знал наизусть «Домашнюю Беседу»
За все ея года,
На чем и помешался навсегда.
Не верьте клевете, что мы стоим на месте,
Хоть злые языки про это и звонят…
Нет, нет, мы не стоим недвижно, но все вместе
И дружно подвигаемся… назад.
У филантропов беззаботных
Девиз достойный лошадей:
«Быть покровителем животных
И угнетателем людей».
Дела их могут огорошить
Всех граждан нынешнего века:
Бьют человека, словно лошадь,
А лошадь чтут, как человека.
На крыльце сидит слуга —
Княжеский —Кузьма.
Сев краюшку пирога,
Молвил он: «Эх-ма̀!
Отслужил я господам,
Значит, время есть»
И читать стал по складам
Он газету «Весть».
Мне жаль тебя, несчастный брат!..
Тяжел твой крест — всей жизни ноша.
Не предложу тебе я гроша,
Но плакать, плакать буду рад.
Пусть возбуждают жалость в мире
Твои лохмотья, чахлый вид —
Тебе угла не дам в квартире,
Но плакать буду хоть навзрыд.
Сам я не знаю, как это со мною случается:
День не увижу тебя и безумно грущу,
Вновь я с тобою — и снова хандра разыграется,
На сердце скверно и снова я шляпы ищу.
Очень скучна уж друг в друге уверенность вечная,
Нужно хоть чем-нибудь жизнь обновить, наконец…
Спячка ума, как и долгая спячка сердечная,
Гибель счастливейших самых умов и сердец.
Хоть увлекись кем-нибудь ты; я тоже попробую…
Эта измена не может же нас изменить!..
Труд, взятый не по силам,
Не кончится добром
И, если разберем:
Владеть ты мог бы шилом,
Но вовсе не пером.
Ты предо мною сидишь;
Весь я горю от любви:
Ум я теряю всегда,
Если сидим vиs-a-vиs.
Сядь же напротив меня
Или к себе подзови:
Будем мы молча сидеть
Целую ночь vиs-a-vиs.
— Когда я нравлюсь публике? — спроста
Сказал актер. Ответил я невольно:
„О, семь недель Великаго поста
Тобою очень публика довольна…“