Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?
Знала ли что Или в бога ты верила?
Что там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог да столбов верстовых…
Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но до Царьградских святынь не дошла…
Соколов, лебедей в степь распустила ты —
Кинулась из степи черная мгла…
За море Черное, за море Белое
В черные ночи и в белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни…
Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим…
Что же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим? 28 февраля 1910
…И снилось мне, что мы, как в сказке,
Шли вдоль пустынных берегов
Над диким синим лукоморьем,
В глухом бору, среди песков.
Был летний светозарный полдень,
Был жаркий день, и озарен
Весь лес был солнцем, и от солнца
Веселым блеском напоен.
Узорами ложились тени
На теплый розовый песок,
И синий небосклон над бором
Был чист и радостно-высок.
Играл зеркальный отблеск моря
В вершинах сосен, и текла
Вдоль по коре, сухой и жесткой,
Смола, прозрачнее стекла...
Мне снилось северное море,
Лесов пустынные края...
Мне снилась даль, мне снилась сказка,
Мне снилась молодость моя.
На чистое поле, под ясное Небо, под черное облако
встань,
На красное Солнце, на Месяц двурогий, на звезды
высокие глянь.
Под Солнцем под красным есть синее Море,
и ладанный камень на нем,
И Божия церковь на ладанном камне, где служба
и ночью, и днем.
Ты выбери поле, иль выбери Небо, иль выбери Море
себе,
Но, выбрав, люби их, но, выбрав, служи им, и верь
той отдельной судьбе.
Ты Солнце увидишь не так, как другие, войдешь в
многозвездный ты храм,
И будешь ты видеть, как днем там и ночью
лазурный встает фимиам.
Что же нужно для побед на море?
Это — чтоб со стапелей земли,
Пеною пушистой борт узоря,
Выходили в море корабли.
И во славу берегов покоя
Нам нужна солидная броня,
Точное оружие морское,
Мощь артиллерийского огня.
Нужно знать нам кораблевожденье
Так, чтобы уметь пройти везде,
Знать науку мудрую сражений
На соленой вспененной воде.
Это есть! Дает страна родная,
Верфи действуют на полный ход,
Крепнет сила твердая морская,
Словно лес, растет советский флот.
И еще дает страна родная
Качество ценнейшее в боях
Всем сынам, которым поручает
Вахту в океанах и морях,
Это — смелость в час суровый жизни,
Это — волю, что всего сильней,
Это — сердце, верное отчизне
И не изменяющее ей.
Стоял над морем я, безмолвный и унылый,
а ветер плачущий крепчал, и там в тени
струились красные, вечерние огни.
и море пеною мои уста омыло.
Пугливо льнул к волне взмах чайки длиннокрылой.
«Увы! — воскликнул я. — Мои печальны дни,
о если б тощий плод взрастили мне они,
и поле скудное зерно озолотило!»
Повсюду дырами зияли невода,
но их в последний раз я в бездны бросил смело
и ждал последнего ответа и плода,
и вот зажегся луч, я вижу, онемелый,
восход серебряный и отблеск нимбов белый,
и муки прежние угасли без следа.
Как по морю-морю синему,
Плывет стадо лебединое,
Лебединое, павлиное.
Вперед стада — сера утушка;
Плывет она с лебедятами,
Со малыми со детятами.
Где ни взялся млад ясен сокол, —
Убил-ушиб серу утушку,
Он пух пустил по поднебесью,
Он перышки — под дубровушку.
На том месте сладки ягоды росли,
Сладки ягоды — изюм-виноград.
Сбиралися красны девушки
Брать ягоды, что изюм-виноград.
Тут шел-прошел добрый молодец,
Добрый молодец Иванушка;
Не дошедчи, он черну шляпу снял:
«Бог на помочь, красны девушки,
Брать ягоды, что изюм-виноград!»
Все девушки поклонилися;
Одна девица не склонится,
Не склонится, не поклонится....
Стоят девицы у кроватушки,
Ронят слезы во шелков платок....
«Я чаяла, что не ты идешь,
Не ты идешь, не ты кланяешься!
Вот я склонюсь, вот я поклонюсь,
С тобой, милый, поздороваюсь!»
Казанская губерния, Чебоксарский уезд.
Магницкий, стр. 100 («круговая»).
Издали наше море казалось таким спокойным,
Нежным, серо-зеленым, ласковым и туманным.
Иней лежал на асфальте широкой приморской аллеи,
На куполе обсерватории и на длинных стручках катальпы.И опять знакомой дорогой мы отправились в гости к морю.
Но оказалось море вовсе не так спокойно.
Шум далекого шторма встретил нас у знакомой арки.
Огромный и музыкальный, он стоял до самого неба.А небо висело мрачно, почерневшее от норд-оста,
И в лицо нам несло крупою из Дофиновки еле видной.
И в лицо нам дышала буря незабываемым с детства
Йодистым запахом тины, серы и синих мидий.И море, покрытое пеной, все в угловатых волнах,
Лежало, как взорванный город, покрытый обломками зданий.
Чудовищные волны, как мины, взрывались на скалах,
И сотни кочующих чаек качались в зеленых провалах.А издали наше море казалось таким спокойным,
Нежным, серо-зеленым, как твои глаза, дорогая.
Как твои глаза за оградой, за живою оградой парка,
За сухими ресницами черных, плакучих стручков катальпы.И впервые тогда я понял, заглянувши в глаза твои близко,
Что они как взорванный город, покрытый обломками зданий.
Как хочу я опять увидеть, как хочу я опять услышать
Этот взорванный город и этих кричащих чаек!
Соплаватели! Старые друзья!
Нас море бурное сроднило!
Нам дружба руки сединила,
Что крепче, кажется,—нельзя!
Знакомы мы с весельем и трудом.
На вахтах мерзли. Песни пели.
Мы вместе пили, вместе ели,
И кубрик был—наш общий дом.
Друг. Обопрись рукой на кабестан.
Зажмурь глаза. И вновь припомни,
Как в потемневший океан
Вонзали тучи копья молний…
Как в тесном, зыбком кубрике вода
Ходила темными кругами…
А мы промерзшими руками
На борт тянули невода…
Нет, силе страшных, яростных стихий
Не подчинилась воля наша!
Пусть в круг идет веселья чаша!
Я буду вам читать стихи.
О дружбе, что никак забыть нельзя,
О море том, что нас сроднило.
О той стране, что нас взрастила,
О жизни радостной, друзья!
8 января 1940 г.
г. Владивосток
Сонет
Моя душа оазис голубой.
Бальмонт
Моя душа эбеновый гобой,
И пусть я ниц упал перед кумиром,
С тобой, дитя, как с медною трубой,
Мы все ж, пойми, разяты целым миром.
О будем же скорей одним вампиром,
Ты мною будь, я сделаюсь тобой,
Чтоб демонов у Яра тешить пиром,
Будь ложкой мне, а я тебе губой…
Пусть демоны измаялись в холере,
Твоя коза с тобою, мой Валерий,
А Пантеон открыл над нами зонт,
Душистый зонт из шапок волькамерий.
Постой… Но ложь — гобой, и призрак — горизонт.
Нет ничего нигде — один Бальмонт.
Под столетним кедром тени…
Tertia Vigilia, 1900 г.
И после долгих, сложных, трудных
Лет, — блеск полуденных долин,
Свод сосен, сизо-изумрудных,
В чернь кипарисов, в желчь маслин;
И дали моря, зыбь цветная,
Всех синих красок полукруг,
Где томно тонет сонь дневная,
Зовя уснуть — не вслух, не вдруг…
Расплавлен полдень; гор аркады,
Приблизясь, шлют ручьи огня…
Но здесь трещат, как встарь, цикады,
И древний кедр признал меня,
Щекой припасть к коре шершавой,
Вобрать в глаза дрожанья вод…
Чу! скрипнул ключ, издавна ржавый,
Дверь вскрыта в сон былой, — и вот,
Пока там, в море, льются ленты,
Пока здесь, в уши, бьет прибой,
Пью снова doice far niente
Я, в юность возвращен судьбой.
На шумящем Океане,
Там, где пена брыжжет сизо,
Божья Мать стоит в тумане,
И на ней святая риза.
Риза с светлой пеленою,
И с Господней красотою,
С солнцем, с месяцем, с звездами,
Засвеченными над нами.
На шумящем Океане,
Где прибой исполнен гнева,
Божья Мать стоит в тумане,
Божья Матерь-Приснодева.
Перед ней Христос-Христитель,
Перед нею крест-спаситель,
Крест, для бездны Небом данный,
Весь звездами осиянный.
На шумящем Океане,
Где пути неизследимы,
Божья Мать стоит в тумане,
А кругом несутся дымы.
А кругом слова напева,
Смеха, бешенства, и гнева,
Но превыше всплесков дыма
Божья Мать, неугасимо.
Высоко в небе месяц ясный,
Затих волны дремотный плеск.
Как снежно-золотое поле,
Сияет в море лунный блеск.
Плыла меж небом и землею
Над морем тучка, наплыла
На край луны — и вдруг широко
Нас мягкой тенью обняла.
Далеко золотое поле
Покрылось матовым стеклом,
И ветер, шелестя травою,
Пахнул полуночным теплом.
Счастливым и глубоким вздохом
Волна вздохнула в полусне —
И как доверчиво, как нежно
Ты вся прижалася ко мне!
Но вспыхнул блеск на горизонте,
Тень по горам в леса ушла —
И снова мы сидим недвижно,
И снова ночь, как день, светла.
Спит море под луною ясной,
Блестит на влажных камнях мох…
О, ночь любви! Ужель и в счастье
Нам нужен хоть единый вздох?
Солнце красное, о прекрасное,
Что ты тратишь блеск в глубине лесов?
Месяц, дум святых полунощный друг,
Что играешь ты над пучиною?
Ах! уж нет того, чем душа цвела,
Миновало всё — всё тоска взяла! Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному! Песни слышу я удалых жнецов,
Невеселые, всё унывные;
Пляски вижу я молодых красот, —
Со слезой в очах улыбаются.
И у всех у нас что-то дух крушит
И тоска свинцом на сердцах лежит.Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному! Загорелась вдруг в небе звездочка, —
Тихо веет нам весть родимая.
Вот в той звездочке — радость светлая:
Неизвестное там узнается;
Но святой красы в небесах полна,
Между волн во тме здесь дрожит она.Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному!
И море и буря качали наш челн;
И две безпредельности были во мне —
И мной своевольно играли оне.
Кругом, как кимвалы, звучали скалы
И ветры свистели и пели валы.
Я в хаосе звуков летал оглушен;
Над хаосом звуков носился мой сон…
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой,
В лугах огневицы развил он свой мир,
Земля зеленела, светился эѳир…
Сады, лабиринты, чертоги, столпы…
И чудился шорох несметной толпы.
Я много узнал мне неведомых лиц:
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц, —
По высям творенья я гордо шагал,
И мир подо мною недвижно сиял…
Сквозь грезы, как дикий волшебника вой,
Лишь слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.
Черная, холодная
полоса на море.
На дорожке сада
отпечатки каблуков.
Но сегодня—ветер,
он с горами в споре,
Он кидает в море
груды облаков.
Ты зачем к порогу
ночью приходила?
Это ведь нечестно,
не по правилам игры.
Но какая
в море
сдержанная сила,
Как суров и вечен
силуэт горы.
Ветер ходит хмурый,
в облачных отрепьях,
Катится в ущельях
тихий рокот гор.
Судорожно гнутся
голые деревья,
Пахнет влажной солью
сумрачный простор.
Ночью приходила ты,
мало постояла,
Постояла мало —
это видно по следам.
Папиросу бросила,
быстро убежала —
Вниз к пустынным улицам,
к обветренным домам.
Как же не сказал тебе
мудрое
«останься!»
Добрый дух деревьев,
замученных зимой?
Только бормотала
внизу электростанция,
Дуло из ущелья
сыростью и тьмой.
Так зачем стояла ты
ночью у порога?
Ждала ли ты,
прощалась ли,
пыталась ли стучать?
Дрожала ли от шороха,
как птица-недотрога,
Или хотела заново
всю нашу жизнь начать?
Что ж, навсегда проститься,
солгать перед судьбою?
Уходят в море Черное
моторки рыбаков.
Но на дорожке мокрой
оставлены тобою
Доверчивые, злые
отпечатки каблуков.
Когда б лишь небеса да море голубели,
Желтела б только рожь, и только б купы роз
Бездушной красотой наш взор ласкать умели,—
Я знаю, наш восторг не знал бы горьких слез!..
Но есть иная жизнь, есть Красота — иная,—
Улыбка горькая, в слезах поникший взор,
Милей, чем синева морей, небес простор
Нам образ женщины… Любя и обожая,
Мы обрекаем дух на вечные страданья,
Но между песнями под говор струн живой
Любви отвергнутой пленяют нас рыданья!..
Спаси ж, искусство, нас, как панцирь боевой,
Чтоб милый образ мы любили без страданья,
Как синеву небес, цветов благоуханье!
Каким-то случаем сошлись — Медведь с Китом,
И так сдружились крепко оба,
Что, заключив союз до гроба,
Друг другу поклялися в том,
Что каждый помогать другому будет в горе,
Ну, скажем там, болезнь случится иль война…
Вот, как на грех, пришлося вскоре
Нарваться Мише на Слона.
Увидевши, что близко море,
Стал Миша друга звать скорей:
«Кит-братец, помоги осилить эту тушу!»
Кит в берег тычется, — увы, царю морей
Не выбраться на сушу!
Медведь Кита корит:
«Изменник! Продал душу!»
— «Кому? — ответил Кит. — И в чем моя вина?
Вини мою природу!
Я помогу тебе, как только ты Слона
Швырнуть сумеешь в воду!»
— «Дурак! — взревел Медведь. — Не знал бы я
беды,
Когда б я мог Слона швырнуть и от воды!»
У моря, пустыннаго моря полночнаго
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
«О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни —
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов —
Голов в колпаках с иероглифами,
Голов в чалмах и черных, с перьяьями, шапках,
Голов в париках, и тысячи тысяч других
Голов человеческих, жалких, безсильных…
Скажите мне волны, что́ есть человек?
Откуда пришел он? куда пойдет?
И кто там над нами на звездах живет?»
Волны журчат своим вечным журчаньем;
Веет ветер; бегут облака;
Блещут звезды безучастно-холодныя…
И ждет безумец ответа!
За листом твоим,
листом дорогим,
не угнаться —
он летит по воде и по суше.
Так и сердце его:
другим, другим,
другим его сердце послушно.О моя магнолия,
лист твой поднят
ветром —
не видать тебе твоего листа.
Наверно, не помнит он меня,
наверно, не помнит,
конечно, не помнит он моего лица.Девятиглазого солнца
и бушующих морей
мы несем любовь,
только ты и я.
Но почему он не помнит
об этой любви моей,
почему, магнолия,
он не помнит меня? У тебя, быть может,
был такой же час,
и он снова вернется,
и все это развеется?..
Нет, чтобы южные ветры
навеки покинули нас,
мне что-то не верится,
что-то не верится.Как он горд, магнолия,
как он горд.
Но с нами любовь
и цвет голубой
прекрасных морей,
прекрасных гор.
О магнолия, как я хочу быть с тобой!
В альбом Б.В. ПравдинуЯ грущу по лесному уюту,
Взятый городом в плен на два дня.
Что ты делаешь в эту минуту
Там, у моря теперь, без меня?
В неоглядное вышла ли поле
В золотистых сентябрьских тонах?
И тогда — сколько радости воли
В ненаглядных любимых глазах!
Или, может быть, легкой походкой
Ты проходишь по пляжу сейчас?
И тогда — море с дальнею лодкой
В зеркалах обожаемых глаз…
Или в парк по любимой тропинке
Мчишься с грацией дикой козы?
И тогда — ветрятся паутинки
Женской — демонстративной — косы…
Не раскрыт ли тобою Шпильгаген?
Книга! — вот где призванье твое!
И тогда — моя ревность к бумаге:
Ты руками коснулась ее…
Неизвестность таит в себе смуту…
Знаю только — и это не ложь! —
Что вот в самую эту минуту
Ты такой же вопрос задаешь…
Вверх тропинками тенистыми
В гору медленно идем;
Пахнет соснами смолистыми,
Освеженными дождем.
Капли искрятся прозрачные,
И акации стоят
Все в цвету, как новобрачные,
Разливая аромат.
Величавые, спокойные,
Потянулись с двух сторон
Кипарисы дивно стройные,
Вознесясь, как ряд колонн.
Вся расцвечена узорами
Яркой зелени канва;
Ниже — моря синева
Развернулась перед взорами.
Из воды у берегов
Выступают кручи смелые —
Одалара скалы белые,
Словно группа жемчугов.
Ропот моря обольстительный —
Грозно плещущий прибой,
Купол неба голубой,
Отблеск солнца ослепительный,
Вашу светлую красу,
Как мечту благоуханную,
Я с собой в страну туманную
В сердце свято унесу.
Этой зимой в заливе
Море окоченело.
Этой зимой не виден
Парус в студеной дали.
Встанет апрельское солнце,
Двинется лед заповедный,
В море, открытое море
Вылетит шлюпка моя.
И за кормою высокой
Сети по волнам польются,
И под свинцовым грузилом
Станут на зыбкое дно.
Сельди, макрели, мерланы,
Путь загорожен подводный,
Жабры сожмите — и мимо,
Мимо плывите сетей!
Знает рыбацкая удаль
Рыбьи становища. Полон
Легкий баркас золотистой
И голубой чешуей.
Руль поверни, и на берег
Вылетит лодка. И руки,
Жадные и сухие,
Рыбу мою разберут.
Выйди, апрельское солнце,
Солнце труда и веселья,
Встань над соленой водою
В пламени жарких лучей!
Но за окном разгулялась
Злая февральская вьюга,
Снег пролетает, и ветер
Пальцем в окошко стучит.
В комнате жарко и тихо,
В миске картофель дымится,
Маятник ходит, и мерно
Песню бормочет сверчок.
Выйди, апрельское солнце,
Солнце труда и простора!
Лодка просмолена. Парус
Крепкой заштопан иглой.
Ну, как тебе в грузинских палестинах?
Грустишь ли об оставленных осинах?
Скучаешь ли за нашими лесами,
когда интересуешься Весами,
горящими над морем в октябре?
И что там море? Так же ли просторно,
как в рифмах почитателя Готорна?
И глубже ли, чем лужи во дворе?
Ну как там? Помышляешь об отчизне?
Ведь край земли еще не крайность жизни?
Сам материк поддерживает то, что
не в силах сделать северная почта.
И эта связь доподлинно тверда,
покуда еще можно на конверте
поставить "Ленинград" заместо смерти.
И, может быть, другие города.
Считаю версты, циркули разинув.
Увы, не хватит в Грузии грузинов,
чтоб выложить прямую между нами.
Гораздо лучше пользоваться днями
и железнодорожным забытьем.
Суметь бы это спутать с забываньем,
прибытие — с далеким пребываньем
и с собственным своим небытием.
Мой крик был бы светлым и юным, —
Не встретив ответа, он сделался злым.
И предал я дух свой перунам,
Я ударил по звонким рыдающим струнам,
И развеялась радость, как дым.
Я был бы красивым,
Но я встретил лишь маски тьмы тем оскорбительных лиц.
И ум мой, как ветер бегущий по нивам,
Стал мнущим и рвущим, стал гневным, ворчливым,
Забыл щебетания птиц.
Над Морем я плачу,
Над холодной и вольной пустыней морей.
О, люди, вы — трупы, вы — звери, впридачу,
Я дни меж солеными брызгами трачу,
Но жить я не буду в удушьи людей.
Как эмаль, сверкает море,
И багряные закаты
На готическом соборе,
Словно гарпии, крылаты;
Но какой античной грязью
Полон город, и не вдруг
К золотому безобразью
Нас приучит буйный юг.Пахнет рыбой и лимоном,
И духами парижанки,
Что под зонтиком зеленым
И несет креветок в банке;
А за кучею навоза
Два косматых старика
Режут хлеб… Сальватор Роза
Их провидел сквозь века.Здесь не жарко, с моря веют
Белобрысые туманы,
Все хотят и все не смеют
Выйти в полночь на поляны,
Где седые, грозовые
Скалы высятся венцом,
Где засела малярия
С желтым бешеным лицом.И, как птица с трубкой в клюве,
Поднимает острый гребень,
Сладко нежится Везувий,
Расплескавшись в сонном небе.
Бьются облачные кони,
Поднимаясь на зенит,
Но, как истый лаццарони,
Все дымит он и храпит.
Какие дни теперь стоят!
Ах, что это за дни!
Цветет, звенит, щебечет сад,
Господь его храни!
И нет кузнечикам числа,
Летящим на восток,
Весна себя переросла,
И рост ее — жесток…
У моря, в липовой тени,
Стада на берегу.
Я не могу в такие дни
Работать, не могу!..
Ах, что же делать мне с собой?
Я весь сплошная лень:
В такие дни я сам не свой,
Ведь в эти дни — сирень!
Безволно море. Синегладь.
А небо — как оно.
Нельзя ни грезить, ни желать,
Чего-то не дано…
Чего-то жду, кого-то жду…
Так страстно жду весь день…
Сирень, сирень в моем саду!
В моем саду — сирень!
Цвети, звени, пылай, мой сад,
Господь тебя храни!
Какие дни теперь стоят!
Ах, что это за дни!
(Дактиле-хореические дистихи).
Общая матерь, Земля, будь легка над моей Айсигеной,
Ибо ступала она так же легко по тебе.
Где твои стрелы, Эрот,—разившие взором Ифтимы,
Нежныя, словно уста Гелиодоры младой,
Быстрыя, словно улыбка Наиды, как Айа, живыя?
Пуст твой колчан: все оне в сердце вонзились мое.
К САПФО.
Ты не в гробнице лежишь, под украшенным лирою камнем,
Шумнаго моря простор—твой вечно зыблемый гроб.
Но не напевам ли волн твои были песни подобны,
И, как воды глубина, не был ли дух твой глубок?
Гимн Афродите безсмертной сложившая, смертная Сапфо,
Всех, кого гонит любовь к морю, заступница ты!
Еду я на пароходе,
Пароходе винтовом;
Тихо, тихо все в природе,
Тихо, тихо все кругом.
И, поверхность разрезая
Темно-синей массы вод,
Мерно крыльями махая,
Быстро мчится пароход,
Солнце знойно, солнце ярко;
Море смирно, море спит;
Пар, густою черной аркой,
К небу чистому бежит… На носу опять стою я,
И стою я, как утес,
Песни солнцу в честь пою я,
И пою я не без слез! С крыльев* влага золотая
Льется шумно, как каскад,
Брызги, в воду упадая,
Образуют водопад, -И кладут подчас далеко
Много по морю следов
И премного и премного
Струек, змеек и кругов.Ах! не так ли в этой жизни,
В этой юдоли забот,
В этом море, в этой призме
Наших суетных хлопот,
Мы — питомцы вдохновенья —
Мещем в свет свой громкий стих
И кладем в одно мгновенье
След во всех сердцах людских?!.Так я думал, с парохода
Быстро на берег сходя;
И пошел среди народа,
Смело в очи всем глядя.
______________
* Необразованному читателю родительски объясню, что крыльями называются в пароходе лопасти колеса или двигательного винта.
Кабы по гара́м, гора́м, по высокием гора́м,
Кабы по дала́м, дола́м, по широкием дола́м,
А и покрай было моря синева
И по тем по хорошием зеленым лугам,
Тут ходила-гуляла душа красная девица,
А копала она коренья-зелья лютое.
Она мыла те кореньица в синем море,
А сушила кореньица в муравленой печи,
Растирала те коренья во серебряном кубце,
Разводила те кореньица меды сладкими,
Рассычала коренья белым сахором
И хотела извести своего недруга.
Невзначае извела своего друга милова,
Она по роду братца родимова.
И росплачится девица над молодцом,
Она плачет, девица, убиваючи,
Она жалобна, девица, причитаючи:
«Занапрасно головушка погибнула!».
О, тайное томленье —
Весенняя тоска,
На душу умиленье
Наводят облака.Все дышит, плещет, тает,
Все в солнце и воде,
Подснежник расцветает
При утренней звезде.Вся Русь, как будто море
Кудесницы-весны,
А в небе птицы, зори
Янтарные и сны.О, первое томленье
Проснувшихся ветвей,
И боль, и умиленье
В тревожности твоей.А этот легкий холод
Растаявшего льда,
С тобою каждый молод
И счастлив навсегда.Я радостно-печальный
Путем своим иду.
Конца дороги дальней
Во веки не найду.Лишь белой ночью долгой
Припомню жизнь свою,
Над матушкой, над Волгой
Я песню пропою.Как море, широка ты,
Родимая земля,
От беломорской хаты
До славного Кремля.Мне сладостно бродяжить
В сермяге и с клюкой,
Никто меня не свяжет
Тревогой иль тоской.Иду и не скучаю —
И доли не кляну.
Я песнею встречаю
Кудесницу-весну.
Бегут разорванные тучи,
Луна задумчиво плывет,
От моря брызжет дождь летучий,
Шумя несется пароход.[А там дворец с широкой крышей,
Там истуканов виден ряд,
Стоят, один другого выше,
Вослед печально мне глядят.Простите вы, картины юга,
Прости, гитар веселый звон,
И песней пламенная вьюга,
И соблазнительный балкон!]Увижу ль я страны другие,
Простор испаханных степей,
Страны, где волны золотые
Колышет ветер средь полей, Где ночи зимние так долги
И где весна так молода,
И вниз по матушке по Волге
Идут тяжелые суда? Увижу ль тройку удалую
Среди степей на всем бегу,
Гремушки, кованую сбрую
И золоченую дугу? Бегите ж … тучи,
Луна, плыви над бездной вод,
От моря брызжи, дождь летучий,
Лети на север, пароход!
У моря, пустынного моря полночного
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
«О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни —
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов —
Голов в колпаках с иероглифами,
Голов в чалмах и черных, с перьями, шапках,
Голов в париках и тысячи тысяч других
Голов человеческих, жалких, бессильных...
Скажите мне, волны, что́ есть человек?
Откуда пришел он? куда пойдет?
И кто там над нами на звездах живет?»
Волны журчат своим вечным журчаньем;
Веет ветер; бегут облака;
Блещут звезды безучастно-холодные...
И ждет безумец ответа!
Что за славные ребята, —
Только встреча коротка…
Приезжали из Кронштадта
К нам четыре моряка.
И словами, и делами,
И собою хороши.
Если девушка посмотрит —
Остается без души.Как сойдутся все четыре
Да с гармошкою пройдут —
За собою на буксире
Всю околицу ведут.
Наши парни приуныли, —
Видно, зависть их берет,
Что девчат в одну неделю
Покорил Балтийский флот.А девчатам — то ли дело
Левым глазом подмигнуть:
Дескать, суша надоела,
Надо на море взглянуть.
Под балтийскую гармошку
Сами ходят каблуки,
Только жалко, что весною
Ночи больно коротки.А еще в груди тревога,
А еще душа болит,
Что кронштадтская дорога
Расставаться нам велит;
Расставаться, разлучаться,
А разлука тяжела…
Ох и жаль, что нету моря
Возле нашего села!
Ах!
Весь я в хлопотах!
Впопыхах!
Ах!
И вчера
От утра
Без пера
Для сребра
Не был ни минуты,
Все минуты люты.
Все пиши,
Не дыши,
Не спеши,
Не смеши
За гроши!
Все чужие деньги!
Надобны мне кеньги!
Где же взять?
Ну писать,
Сочинять
Мадригалы
И в журналы
Отдавать.
Жизнь такое горе!
Кинусь с грусти в море,
Моря нет.
Так в Фонтанку.
И Фонтанки нет.
В Мойку.
Мойки нет;
В Невку.
Невки нет;
Так в Москву-реку,
Кукареку!
Ты напрасно
(Это очень ясно)
Посылал.
Я с Дмитревским уж вкушал
Трапезу
И ему сказал,
Что к тебе полезу.
Значит, снова мы уходим в море,
Снова за границу поплывем,
Снова зимние сырые зори
Проплывут пред нашим кораблем.
Полон трюм, работает машина,
Растекается по волнам дым.
Видит вахтенный: вода пустынна,
Гул выходит из утробной тьмы.
Кочегар подбрасывает уголь,
Даль нащупывает капитан.
И под судно прыгает упруго
Злая черноморская волна.
Знаем мы, что скоро, очень скоро
Из тумана, из летящих вьюг
Освещенные врата Босфора
Перед нами распахнутся вдруг.
Мимо, мимо. Нас встречают зори,
Нас в ночи приветствует маяк,
Полыхает в Средиземном море
Красным пламенем Советский флаг.
Дни идут, взволнованные пеньем,
За винтом бунтуется вода.
Первой ласточкой освобожденья
Наш корабль врывается сюда.
Новый мир ему встает навстречу,
Ветры новые ему поют.
Флаг завидев, разминает плечи
Подневольный, заскорузлый люд.
Долог путь, затянутый туманом,
Но несут советские суда
По морям, по шумным океанам
Весть освобождения труда.