— Для кого цветешь в долине, роза? —
спрашивал ревниво соловей.
Отвечала красная нервозно:
— Если можешь, пой повеселей! Ночь провел перед цветком прекрасным
молодой взволнованный поэт:
— Для кого цветешь ты, мне неясно?
— Я цвету не для поэтов, нет… Утром рано подошел садовник,
землю каменистую взрыхлил,
поглядел на гордую любовно,
безответно руки уронил. Но когда погасли в небе звезды,
подступило море к берегам,
и открылась раковина розы,
и припало море к лепесткам. Море розу ласково качало,
и, не помня больше ничего,
роза и цвела и расцветала
на плече у моря своего. Вся земля покрылась нежным цветом,
в небе стали радуги гореть.
Соловью, садовнику, поэту
оставалось только песни петь…
Лиман песком от моря отделен.
Когда садится солнце за Лиманом,
Песок бывает ярко позлащен.
Он весь в рыбалках. Белым караваном
Стоят они на грани вод, на той,
Откуда веет ветром, океаном.
В лазури неба, ясной и пустой,
Та грань чернеет синью вороненой
Из-за косы песчано-золотой.
И вот я слышу ропот отдаленный:
Навстречу крепкой свежести воды,
Вдыхая ветер, вольный и соленый,
Вдруг зашумели белые ряды
И стоя машут длинными крылами…
Земля, земля! Несчетные следы
Я на тебе оставил. Я годами
Блуждал в твоих пустынях и морях.
Я мерил неустанными стопами
Твой всюду дорогой для сердца прах:
Но нет, вовек не утолю я муки —
Любви к тебе! Как чайки на песках,
Опять вперед я простираю руки.
Черемухой душистой с тобой опьянены,
Мы вдруг забыли утро, и вдруг вступили в сны.
И утро превратилось в моря без берегов,
Моря плавучих тучек, ветвей, кустов, цветов
Цветы, деревья, травы, и травы, и цветы,
Моря цветов и красок, любовь, и я, и ты.
Лицо к лицу склонивши и руку в руку взяв,
Мы вдруг прониклись счастьем легко дрожащих трав.
Безмерным светом Солнце светило с высоты,
И было изумленье, восторг, и я, и ты.
В нас царствовала Вечность, в нас был короткий час,
И утро вырастало для нас, для нас, для нас.
Мы были два сиянья, два призрака весны,
Черемухой душистой подсказанные сны.
На поляне рыжий ржет жеребенок,
И колоколят колокола,
А я заблудился, Поэт-ребенок
Приехал к морю в Куоккала.
На море вышел — утро святое,
Волны сияли — звали играть,
Море такое было простое,
Даль ласкала, как будто мать.
И засмеялся, и странно сердцу
Было поверить в весну зимой.
Я наугад открыл какую-то дверцу
И веселый пошел домой.
А вечером совсем нечаянно
Встретил простого старика, —
За столиком сидел он чайным,
И запомнилась у стакана его рука.
Все было просто — нестерпимо,
И в простоте великолепен,
Сидел Илья Ефимович великий Репин.
На поляне рыжий ржет жеребенок
И колоколят колокола.
Я стал ясный ребенок,
Благословенный в Куоккала.
Покачнулося море —
Баю-бай.
Лодочка поплыла.
Встрепенулися птички…
Баю-бай,
Правь к берегу!
Море, море засыпай,
Засыпайте куличики,
В лодку девушка легла
Косы длинней, длинней
Морской травы.
……………….
Нет, не заснет мой дурачок!
Я не буду петь о любви.
Как ты баюкала своего?
Старая Озе, научи.
Ветви дремлют…
Баю-бай,
Таратайка не греми,
Сердце верное — знай —
Ждать длинней морской травы.
Ждать длинней, длинней морской травы,
А верить легко…
Не гляди же, баю-бай,
Сквозь оконное стекло!
Что окошко может знать?
И дорога рассказать?
Пусть говорят — мечты-мечты,
Сердце верное может знать
То, что длинней морской косы.Спи спокойно,
Баю-бай,
В море канули часы,
В море лодка уплыла
У сонули рыбака,
Прошумела нам сосна,
Облака тебе легли,
Строются дворцы вдали, вдали!..
Мы вышли из комнаты душной
На воздух томящий и сладкий;
Глядели семьей равнодушной
С балкона лиловые братки.Звучали морские свирели,
Метались рубины по брызгам…
Мы долго бродили без цели
Меж камней на береге низком.О, кружево Вашего платья —
Так нежно, так дымчато-тонко,
Как газ у подножья распятья,
Как греза в молитве ребенка.Огнем неземных откровений
Сияли закатные дали,
И копья неясных томлений
Отверстую душу пронзали.Зари огнецветной порфира
Бледнела, медлительно блекла…
И стало туманно и сыро.
Мы — спрятались снова за стекла.
Не страшась борьбы упорной,
Неустанно день, за днем
Мы по бездне моря черной
В даль заветную плывем.
В первом радостном обмане
Цель казалась нам близка.
Но кругом в седом тумане
Потонули берега…
Уж одни гребцы устали
В волны весла опускать
И в сырой туманной дали
Золотого солнца ждать.
Мы гребцов усталых сменим
И, бесстрашно, в свой черед,
Дружно волны моря вспенив,
Смело двинемся вперед!
Со стихией в бой пошел
Ледокол.
Мелким крошевом плывет
За кормой лед,
И колышутся едва
Ледяные острова.Белым саваном вдали
Вьюги снежные легли,
И предательский торос
Крепко в море корнем врос.
Снеговая тишина
Вся угрозою полна.Север тайны бережет,
Стережет, —
Смельчакам со всех сторон
Гибель шлет он!
Но команде ледовой
С морем биться не впервой.Как алмаз стекло грызет,
Ледокол прорежет лед,
И сквозь бурю и туман
Путь отыщет капитан.
Север, знай, — ты будешь наш!
Ты все тайны нам отдашь!
Вот высокий Самоанец,
Факел левой взяв рукою,
Правой сжал копье.
И по взморью так проходит,
И в воде наметив рыбу,
Он ее гвоздит.
Он проходит в мелководьи,
А немного там подальше,
Где волна грозней,
Неумолчные буруны,
И акула, волком Моря,
Сторожит, следит.
Но не смеет эта ведьма,
Эта дьявольская кошка,
И живой топор,
Подойти к красавцу Моря,
Что направо и налево
Факел свой стремит.
Сидят у окошка с папой.
Над берегом вьются галки.
— Дождик, дождик! Скорей закапай!
У меня есть зонтик на палке!
— Там весна. А ты — зимняя пленница,
Бедная девочка в розовом капоре…
Видишь, море за окнами пенится?
Полетим с тобой, девочка, за? море.
— А за морем есть мама?
— Нет.
— А где мама?
— Умерла.
— Что это значит?
— Это значит: вон идет глупый поэт:
Он вечно о чем-то плачет.
— О чем?
— О розовом капоре.
— Так у него нет мамы?
— Есть. Только ему нипочем:
Ему хочется за? море,
Где живет Прекрасная Дама.
— А эта Дама — добрая?
— Да.
— Так зачем же она не приходит?
— Она не придет никогда:
Она не ездит на пароходе.
Подошла ночка,
Кончился разговор папы с дочкой.
Между льдов затерты, спят в тиши морей
О́стовы немые мертвых кораблей.
Ветер быстролетный, тронув паруса,
Прочь спешит в испуге, мчится в небеса.
Мчится — и не смеет бить дыханьем твердь,
Всюду видя только — бледность, холод, смерть.
Точно саркофаги, глыбистые льды
Длинною толпою встали из воды.
Белый снег ложится, вьется над волной,
Воздух заполняя мертвой белизной.
Вьются хлопья, вьются, точно стаи птиц.
Царству белой смерти нет нигде границ.
Что ж вы здесь искали, выброски зыбей,
О́стовы немые мертвых кораблей?
На горячем песке, пред ленивым прибоем,
Ты легла; ты одна; ты обласкана зноем.
Над тобой небеса от лучей побледнели.
Тихо миги проходят без цели, без цели.
За тобой на откосе спокойные сосны.
Были осени, зимы, и вёсны, и вёсны…
Море мирно подходит с ленивым прибоем.
Этим морем, мгновеньем, покоем и зноем
Хорошо упиваться без дум, без загадок.
Час дремотный на взморье так сладок, так сладок.
Быть как волны, как солнце, как миги, как вёсны…
Полдень жжет, море вкрадчиво, пламенны сосны,
Небеса в высоте от лучей побледнели…
Жизнь неслышно проходит, без цели, без цели…
Санки, в радостном разбеге,
Покатились с высоты.
Белая, на белом снеге
Предо мной смеёшься ты.
Чуть дрожат, качаясь, сосны,
С моря веет ветерок…
Верю: снова будут вёсны,
День счастливый недалёк.
Нет ни ужаса, ни горя:
Улыбнулся детский лик,
И морозный ветер с моря
В душу ласково проник.
Надо лёгким быть, как санки,
Надо жить лишь для игры,
И лететь во глубь, к полянке,
Склоном сглаженной горы!
Снова в радостном разбеге
Санки мчатся с высоты,
И, упав, на белом снеге,
Белая, смеёшься ты!
В пресветлой Эстляндии, у моря Балтийского,
Лилитного, блеклого и неуловимого,
Где вьются кузнечики скользяще-налимово,
Для сердца усталого — так много любимого,
Святого, желанного, родного и близкого!
И в час ранне-утренний, и в полдень обеденный,
И в сумерки росные в мой сад орезеденный
В пресветлой Эстляндии, у моря Балтийского,
Столпляются девушки… Но с профилем Эдиным
Приходит лишь изредка застенчиво-рисково…
О, с профилем Эдиным! Мне сердце обрызгала
Косою — оволнила. И к берегу южному
Залива Финляндского, сквозь девушек дюжину,
Все ближе ледяная сафирно-жемчужная
Пресветлой Эстляндии царица Балтийская!
Тонга-Табу и Самоа — две жемчужины морей.
Тонга-Табу — круглый жемчуг в просветленьи изумруда,
А Самоа — жемчуг длинный в осияньи янтарей.
Но и Тонга и Самоа — только сказка, только чудо.
И не знаешь, где блаженство ты, плывя, найдешь скорей,
То пленяет Тонга-Табу, то влечет к себе Самоа.
Так от острова на остров я стремлюсь среди морей,
И плавучею змеею по волне скользит каноа.
И если руку я даю —
То погадать — не целовать.
Скажи мне, встречный человек,
По синим по дорогам рек
К какому морю я приду?
В каком стакане потону?
— Чтоб навзничь бросил наповал —
Такой еще не вырос — вал.
Стакан твой каждый — будет пуст.
Сама ты — океан для уст.
Ты за стаканом бей стакан,
Топи нас, море-окиян!
* * *
А если руку я беру —
То не гадать — поцеловать.
Сама запуталась, паук,
В изделии своих же рук.
— Сама не разгибаю лба, —
Какая я тебе судьба?
Смеясь, ликуя и бунтуя,
в своей безвыходной тоске,
в Махинджаури, под Батуми,
она стояла на песке.
Она была такая гордая —
вообразив себя рекой,
она входила в море голая
и море трогала рукой.
Освободясь от ситцев лишних,
так шла и шла наискосок.
Она расстегивала лифчик,
чтоб сбросить лифчик на песок.
И вид ее предплечья смутного
дразнил и душу бередил.
Там белое пошло по смуглому,
где раньше ситец проходил.
Она смеялася от радости,
в воде ладонями плеща,
и перекатывались радуги
от головы и до плеча.
Вижу, капитан «Скитальца-моряка»,
Вечный странник,
Вижу, как твоя направлена рука
На «Titanic»…
Знаю, капитан немого корабля,
Мститель-призрак,
Знаю, что со дня, как выгнала земля,
Буре близок…
Верю, капитан «Голландца-Летуна»,
Враг боязни,
Верю, для тебя пустить корабль до дна —
Страстный праздник…
Злобный хохот твой грохочет в глубине
Окаянно:
Все теперь — твое, лежащее на дне
Океана…
Рыбам отдаешь — зачем трофей тебе?! —
Все — для пищи…
Руку, капитан, товарищ по судьбе,
Мой дружище!
Андрею Виноградову
Распахните все рамы у меня на террасе, распахните все рамы —
Истомило предгрозье. Я совсем задыхаюсь. Я совсем изнемог.
Надоели мне лица. Надоели мне фразы. Надоели мне «драмы»
Уходите подальше, не тревожьте. Все двери я запру на замок.
Я весь день, и весь вечер просижу на террасе, созерцая то море,
То особое море, нет которому равных во вселенной нигде.
Помню Ялту и Дальний, и Баку с Таганрогом. На морях, — я не спорю.
Но Балтийское море разве с теми сравнится при Полярной звезде?..
Это море — снегурочка. Это море — трилистник. Это — вишен цветенье.
Это призрак бесчертный. Эрик принц светлоокий. Это море Лилит.
Ежецветно. Капризно. Несказанна больное. Всё порыв. Все — мгновенье.
Все влеченье и зовы. Венценосная Сканда. Умоляя — велит.
Оттого-то и дом мой — над отвесным обрывом любимого моря.
Миновало предгрозье. Я дышу полной грудью. Отдыхаю. Живу.
О, сказанья про Ингрид! О, Норвегии берег! О, эстляндские зори!
Лишь в Эстляндии светлой мне дано вас увидеть наяву! наяву!
Я не смею больше молиться,
Я забыл слова литаний,
Надо мной грозящая птица,
И глаза у нее — огни.Вот я слышу сдержанный клекот,
Словно звон истлевших цимбал,
Словно моря дальнего рокот,
Моря, бьющего в груди скал.Вот я вижу — когти стальные
Наклоняются надо мной,
Словно струи дрожат речные,
Озаряемые луной.Я пугаюсь, чего ей надо,
Я не юноша Ганимед,
Надо мною небо Эллады
Не струило свой нежный свет.Если ж это голубь Господень
Прилетел сказать: Ты готов! —
То зачем же он так несходен
С голубями наших садов?
О. Н. АрбенинойЯ молчу — во взорах видно горе,
Говорю — слова мои так злы!
Ах! когда ж я вновь увижу море,
Синие и пенные валы, Белый парус, белых, белых чаек
Или ночью длинный лунный мост,
Позабыв о прошлом и не чая
Ничего в грядущем кроме звезд?! Видно, я суровому Нерею
Мог когда-то очень угодить,
Что теперь — его, и не умею
Ни полей, ни леса полюбить.Боже, будь я самым сильным князем,
Но живи от моря вдалеке,
Я б, наверно, повалившись наземь,
Грыз ее и бил в слепой тоске.
Я знаю: все плечи смело
ложатся в волны, как в простыни,
а ваше лицо из мела
горит и сыплется звездами.
Вас море держит в ладони,
с горячего сняв песка,
и кажется, вот утонет
изгиб золотистого виска…
Тогда разорвутся губы
от злой и холодной ругани,
и море пойдет на убыль
задом, как зверь испуганный.
И станет коситься глазом
в небо, за помощью, к третьему,
но брошу лопнувший разум
с размаха далёко вслед ему.
И буду плевать без страха
в лицо им дары и таинства
за то, что твоя рубаха
одна на песке останется.
На диких берегах Бретани
Бушуют зимние ветры.
Пустую в ветре и тумане
Рыбачьи черные дворы.
Печально поднят лик мадонны
В часовне старой. Дождь сечет,
С ее заржавленной короны
На ризу белую течет.
Единая, земному горю
Причастная! Ты, что дала
Свое святое имя Морю!
Ночь тяжела для нас была.
Огнями звездными над нами
Пылал морозный ураган.
Крутыми черными волнами
Ходил гудящий океан.
Рукой, от стужи онемелой,
Я правил парус корабля.
Но ты сама, в одежде белой,
Сошла и стала у руля.
И креп я духом, маловерный,
И в блеске звездной синевы
Туманный нимб, как отблеск серный,
Сиял округ твоей главы.
Просинь — море, туча — кит,
А туман — лодейный парус.
За окнищем моросит
Не то сырь, не то стеклярус.Двор — совиное крыло,
Весь в глазастом узорочьи.
Судомойня — не село,
Брань — не щёкоты сорочьи.В городище, как во сне,
Люди — тля, а избы — горы.
Примерещилися мне
Беломорские просторы.Гомон чаек, плеск весла,
Вольный промысел ловецкий:
На потух заря пошла,
Чуден остров Соловецкий.Водяник прядёт кудель,
Что волна, то пасмо пряжи…
На извозчичью артель
Я готовлю харч говяжий.Повернёт небесный кит
Хвост к теплу и водополью…
Я, как невод, что лежит
На мели, изьеден солью.Не придёт за ним помор —
Пододонный полонянник…
Правят сумерки дозор,
Как ночлег бездомный странник.
Парус, вздутый знак крыла
Буревестника седого.
Море — вольность, суша — зла,
Влага — смелых снов основа.
Мачта, вкрепленный упруг,
Лик упрямого стремленья.
Глянь на Север, глянь на Юг,
Взяв стрелу, люби пронзенье.
В глубь идущее весло,
Брызги с весел, всплеск веселый.
Мысли кружатся светло,
Как над лугом вешним пчелы.
Лодка, рыбина морей,
Ходкий дом, без связы дома.
Ветер с Севера, скорей,
То изжито, что знакомо.
Ветер дружный, поспешай,
От усилья вздулись жилы.
Здравствуй, Море, вечный Май,
Мир вам, дальние могилы.
Туфли-лодочки, желанная обнова,
Долго голову кружить бы вы могли,
Так куда ж вы после бала выпускного,
В сине-море синеглазку унесли.Синеглазка, не в таких еще годах ты,
Чтобы выбежав за школьный за порог,
Заступить на ту пожизненную вахту,
Расставаний, ожиданий и тревог.Служба в море боевая так сурова,
Что до трапа не проводишь моряка.
Не прощаясь, до рассвета штормового,
Корабли уходят в море без гудка.Синеглазка лучше всех плясала в школе,
Но пока любимый в море далеко,
Будут, лодочки пылится на приколе,
Между шкафом и старинным сундуком.Не дает тебе уснуть пальба прибоя,
Моряку должно быть трудно в эту ночь,
И болит твое сердечко молодое,
Долететь бы, защитить бы и помочь.Синеглазка, нестрашны ему авралы,
Лишь бы ты его любила и ждала,
Никакой другой судьбы не пожелала,
Никакой другой руки не приняла.
И на море и на суше —
По дорогам фронтовым —
Ходит русская «катюша»,
Ходит шагом боевым.Подчистую немцев косит,
Подчистую, гадов, бьет, —
И фамилии не спросит,
И поплакать не дает.Немцам главный штаб прикажет,
Чтобы шли они вперед,
А «катюша» слово скажет —
Как метлою подметет.Налетит «катюша» вихрем —
Чем ее остановить?
И задумал Гитлер «тигров»
На «катюшу» натравить.Но такие им гостинцы
Приготовила она,
Что осталась от зверинца
Только химия одна.У красавицы «катюши»
Все выходит в аккурат.
— Словно рыбу, немцев глушит, —
Про «катюшу» говорят.Говорят, и после смерти
Слышат немцы грозный шквал
И что даже на том свете
Лезут прятаться в подвал.
В апреле сумерки тревожны и чутки
Над бледными, цветущими садами,
Летят с ветвей на плечи лепестки,
Шуршит трава чуть слышно под ногами.
С вокзала ль долетит рассеянный свисток,
Пройдет ли человек, собака ли залает,
Малейший шум, малейший ветерок
Меня томит, волнует и пугает.
И к морю я иду. Но моря нет. Залив,
Безветрием зеркальным обесцвечен,
Застыл, под берегом купальни отразив,
И звезды ночь зажгла на синеве, как свечи.
А дома — чай и добровольный плен.
Сонет, написанный в тетрадке накануне.
Певучий Блок. Непонятый Верлен.
Влюбленный Фет. И одинокий Бунин.
Свободно, высоко взлетает орел,
Свободно волнуется море;
Замедли орлиный полет,
Сдержи своенравное море! Не так ли, о други, к отчизне любовь,
Краса благородного сердца,
На битве за вольность и честь
Смела, и сильна, и победна? Смотрите, как пышен, блистателен день!
Как наши играют знамена!
Не даром красуется день,
Не даром играют знамена! Виднее сражаться при свете небес;
Отважней душа и десница,
Когда перед бодрым полком
Хоругви заветные плещут.Гремите же, трубы! На битву, друзья,
Потомки бойцов Ярослава!
Не выдадим чести родной —
Свободы наследного права.Что вольным соседей завистных вражда
И темные рати Андрея?
К отчизне святая любовь
Смела, и сильна, и победна! Свободно, высоко взлетает орел,
Свободно волнуется море:
Замедли орлиный полет,
Сдержи своенравное море!
Вверху блистает синева,
Кругом, на всем просторе,
Шумит весенняя листва,
Волнуется как море…
Пред нами — ряд зеленых волн,
Полдневный блеск — над нами,
И наш балкон — как будто челн
Меж светлыми волнами.
Вот снова ветер набежал,
Сильней дрожат осины;
Как парус, вздулся, задрожал
Намет из парусины.
Плывут в лазури облака,
Вон там — корабль воздушный,
И вдаль, по воле ветерка,
Несется он, послушный.
Во сне ли слышу, наяву,
Зеленых волн удары,
И с ним чудесно я плыву
В страну весенней чары.
Птица Сирии на Море живет,
На утесе цветном,
На скалистом уступе,
над вечной изменностью вод,
Начинающих с шепота волю свою,
и ее возносящих как гром.
Птица Сирин на Море живет,
Над глубокой водой,
Птица Сирин так сладко поет,
Чуть завидит корабль, зачарует мечтой золотой,
На плывущих наводит забвенье и сон,
Распинает корабль на подводных камнях,
Утопают пловцы в расцвеченных волнах,
Услаждается музыкой весь небосклон,
Звуки смеха со всех возрастают сторон.
Беспощадна Любовь с Красотой,
Кто-то властный о Жизни и Смерти поет,
Над пустыней седой кто-то есть молодой,
Кто струну озарит — и порвет.
Птица Сирин на Море живет,
Над глубокой водой
Поезжай за моря-океаны,
Надо всею землей пролети:
Есть на свете различные страны,
Но такой, как у нас, не найти.
Глубоки наши светлые воды,
Широка и привольна земля.
И гремят, не смолкая, заводы,
И шумят, расцветая, поля.
Каждый день — как подарок нежданный
Каждый день — и хорош и пригож…
Поезжай за моря-океаны,
Но богаче страны не найдешь.
Чутким сердцем и мудрой рукою
Нам великая дружба дана.
И живут неразрывной семьею
Все народы и все племена.
Все они, словно братья, желанны,
Всем просторно расти и цвести…
Поезжай за моря-океаны,
Но дружнее страны не найти.
Знамя наших побед боевое
Люди славят на всех языках,
Солнце нашей страны золотое
Светит-греет во всех уголках.
Наши звезды сквозь ночь и туманы
На земле отовсюду видны…
Поезжай за моря-океаны,
Но светлее не сыщешь страны.
Пусть же враг у границы не бродит,
Он по нашей земле не пройдет —
Ни оттуда, где солнце заходит,
Ни оттуда, где солнце встает.
Для защиты ее, для охраны
Соберется несметная рать…
Поезжай за моря-океаны,
Но сильнее страны не сыскать.
А ночи с каждым днем белее
И с каждым днем все ярче дни!
Идем мы парком по аллее.
Налево море. Мы — одни.
Зеленый полдень. В вешней неге,
Среди отвесных берегов,
Река святая, — Puhajogi —
Стремится, слыша моря зов.
На круче гор белеет вилла
В кольце из кедров и елей,
Где по ночам поет Сивилла,
Мечтая в бархате аллей.
Круглеет колющий кротекус,
И земляничны тополя,
Смотрящиеся прямо в реку,
Собою сосны веселя.
О принц Июнь, приди скорее,
В сирень коттеджи разодень!
Ночь ежедневно серебрее,
И еженочно звонче день!
Песни к спектаклю «Мартин Иден»Повеял с моря легкий бриз,
И сердце бет тревогу…
Простите, мисс,
Простите, мисс,
Но мне пора в дорогу!.. Бродить по свету — мой девиз,
Штурвал — моя отрада…
Простите, мисс,
Простите, мисс,
Но ждать меня не надо!.. Вы говорите мне: стремись
К признанью и почету…
Простите, мисс,
Простите, мисс,
Но мне они ни к черту!.. Мне дорог каждый ваш каприз
И ваши ласки — тоже…
Простите, мисс,
Простите, мисс,
Но море мне дороже!.. Я не пойду на компромисс
Спокойствию в угоду…
Простите, мисс,
Простите, мисс,
Но я люблю свободу!
Будто в люльке нас качает.
Ветер свеж. Ни дать ни взять,
Море песню сочиняет —
Слов не может подобрать.
Не помочь ли? Жалко стало!
Сколько чудных голосов!
Дискантов немножко мало,
Но зато не счесть басов.
Но какое содержанье,
Смысл какой словам придать?
Море — странное созданье,
Может слов и не признать.
Диких волн седые орды
Тонкой мысли не поймут,
Хватят вдруг во все аккорды
И над смыслом верх возьмут.