Идет старушка в дальний путь,
С сумою и клюкой;
Найдет ли место отдохнуть
Старушка в час ночной? Среди грозы кто приютит?
Как ношу донесет?
Ничто старушку не страшит,
Идет себе, идет… Присесть не смеет на часок,
Чтоб дух перевести;
Короткий дан старушке срок,
Ей только б добрести… И, может быть, в последний раз
Шесть месяцев прошло уж с того дня,
Как… но зачем?.. Нам то без слов понятно.
Шесть месяцев терзаний для меня
И впереди не мало, вероятно…
И впереди не мало сердца мук;
Подумать страшно, — страшно и ужасно…
Я верю, что любовь моя не звук —
Она безмерна, истинна и властна.
Я верю, что любовь моя — вся власть:
Она неизмеряемая сила…
Летит с запада птица —
Летит к востоку,
К восточной отчизне садов,
Где пряные травы душисто растут,
И пальмы шумят,
И свежестью веют ручьи...
Чудная птица летит и поет:
«Она любит его! она любит его!
Образ его у ней в сердце живет —
Пиши, поэт! Слагай для милой девы
Симфонии сердечные свои!
Переливай в гремучие напевы
Несчастный жар страдальческой любви!
Чтоб выразить отчаянные муки,
Чтоб весь твой огнь в словах твоих изник, -
Изобретай неслыханные звуки,
Выдумывай неведомый язык!
И он поет. Любовью к милой дышит
Откованный в горниле сердца стих.
Она родится, как любовь;
Сердца пленяет, негодуя;
Но, как любовь, волнуя кровь,
Не ждет ни ласк, не поцелуя.
От молодых ее речей
Не раз лились святые слезы…
Она — поэзия, но к ней
И подойти нельзя без прозы.
Ей ненавистен произвол;
И тот, кто к ней спешит за славой,
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Минуты светлые — подобны сновиденью;
Едва наставшие — они уж пронеслись
Волшебной грезою, неуловимой тенью,
И власти нет такой, что бы сказать мгновенью:
Остановись!
Когда исполненным заветное желанье
Свое увидеть нам порою суждено —
Невольно даже тут рождается сознанье,
Что счастия уж нет, и лишь в воспоминанье
Сладим-Река, ты слышишь?
Я правду говорю:
Дышу — когда ты дышишь,
Горишь — и я горю.
Лукавишься ты Змеем —
Змеино мы скользим,
Мерцаем и немеем,
Живем огнем твоим.
А помнишь дорогу
и песни того пассажира?
Едва запоем —
и от горя, от счастья невмочь.
Как мчался состав
по овальной поверхности мира!
Какими снегами
встречала казахская ночь!
Едва запоем —
и привстанем, и глянем с тревогой
В этот вечер в танце карнавала
Я руки твоей коснулся вдруг.
И внезапно искра пробежала
В пальцах наших встретившихся рук.
Где потом мы были, я не знаю,
Только губы помню в тишине,
Только те слова, что, убегая,
На прощанье ты шепнула мне:
Если любишь — найди,
Отцвели — о, давно! — отцвели орхидеи, мимозы,
Сновиденья нагретых и душных и влажных теплиц.
И в пространстве, застывшем, как мертвенный цвет туберозы,
Чуть скользят очертанья поблекших разлюбленных лиц.
И бледнеют, и тонут в душе, где развалины дремлют,
В этой бездне, где много, где все пробегает на миг,
В переходах, где звукам их отзвуки, вторя, не внемлют,
Где один для меня сохранился немеркнущий лик.
Этот образ — в созвучии странном с душою моею,
В этом лике мы оба с тобою узнаем себя,
Жила грузинка молодая,
В гареме душном увядая.
Случилось раз:
Из черных глаз
Алмаз любви, печали сын,
Скатился.
Ах, ею старый армянин
Гордился!..
Вокруг нее кристалл, рубины,
Великой мукой крестной
Томился Царь Небесный,
Струилась кровь из ран,
И на Христовы очи,
Предвестник смертной ночи,
Всходил густой туман.
Архистратиг великий,
Незрим толпою дикой,
Предстал Царю царей,
И ужасом томимы
Не зови судьбы веленья
Приговором роковым,
Правды свет — ея законом!
И любовь в законе оном,
И закон необходим!
Оглянись, как подобает,
Как мудрец всегда глядит:
Что пройти должно — проходит,
Что прийти должно — приходит,
Пора покинуть, милый друг,
Знамена ветреной Киприды
И неизбежные обиды
Предупредить, пока досуг.
Чьих ожидать увещеваний!
Мы лишены старинных прав
На своеволие забав,
На своеволие желаний.
Уж отлетает век младой,
Уж сердце опытнее стало:
1
Идет весна, поет весна,
Умы дыханьем кружит. —
Природа в миг пробуждена!
Звенит весна! шумит весна!
Весной никто не тужит!
Весною радость всем дана!
Живет весна — живит весна,
Весь мир дыханьем кружит! 2
Бегут ручьи, бурлят ручьи!
Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.
И чудаки — еще такие есть —
Вдыхают полной грудью эту смесь.
И ни наград не ждут, ни наказанья,
Я помню: мой корабль разбитый
Стал у Фракийских берегов.
О, кто ж явился мне защитой
В чужой стране, среди врагов?
Ты, Родопейская Филлида,
Царевна, косы чьи — как смоль!
Ты облегчила все обиды,
Всю сердца сумрачного боль!
И я, в опочивальне темной,
Испил все радости любви,
Заря небесная играет,
Глядится роза в лоно вод,
Лишь девы сон не покидает,
Она не ведает забот.
Небесная дева,
Души моей рай.
Проснись! и напевам
Поэта внимай!
Ликуйте, я видел: зажглась, как заря,
Звезда нашей родины… Ярко горя,
Гайканов вперед она к свету манит…
Растоплен вражды вековечный гранит!
Христос к нам нисходит с дарами любви.
Хоть взор Его грустен и раны в крови,
С любовью отчизне Он радость несет,
Свергает ярма он властительный гнет.
Осушены слезы! И стерты следы
Беды нашей давней, тяжелой беды…
Напрасно, дева, бурю спрятать
В мятежном сердце хочешь ты
и тайну пламенной мечты
Молчаньем вечным запечатать:
Заветных дум твоих тайник
Давно взор опытный проник.
Признайся: мучима любовью
И в ночь, бессонницей томясь,
Младую голову не раз
Метала ты по изголовью?
Дети солнечного всхода,
Пестрых пажитей цветы,
Вас взлелеяла природа
В честь любви и красоты.
Ваши яркие уборы
Под перстом прзрачным Флоры
Так нарядно хороши;
Но, любимцы неги вешней,
Плачьте: прелесть жизни внешней
Не вжохнула в вас души.Вслед за жаворонком нежно
Что заставляет
крановщицу Верочку
держать черемухи застенчивую веточку,
и веточкой дышать,
и сразу делаться,
как маленькая-маленькая девочка,
которая не восемь строек выдюжила,
а в первый раз
одна
из дому выбежала?
Переход на страницу аудио-файла.
К***
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Сатар! Сатар! (1) твой плач гортанный —
Рыдающий, глухой, молящий, дикий крик —
Под звуки чианур и трели барабанной
Мне сердце растерзал и в душу мне проник.
Не знаю, что поешь; — я слов не понимаю;
Я с детства к музыке привык совсем иной;
Но ты поешь всю ночь на кровле земляной,
И весь Тифлис молчит — и я тебе внимаю,
Как будто издали, с востока, брат больной
Через тебя мне шлет упрек иль ропот свой.
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.Как мы любили горько, грубо,
Как обманулись мы любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.Как в духоте бессонных камер
И дни, и ночи напролет
Без слез, разбитыми губами
Твердили «Родина», «Народ».И находили оправданья
(Канцона)Судил мне бог пылать любовью,
Я взором Дамы взят в полон,
Ей в дар несу и явь и сон,
Ей честь воздам стихом и кровью.
Ее эмблему чтить я рад,
Как чтит присягу верный ленник.
И пусть мой взгляд
Вовеки пленник;
Ловя другую Даму, он — изменник.
Простой певец, я недостоин
— Ты где была, Жемчужина, когда я ждал тебя?
— Я в раковине пряталась, и там ждала — любя.
— О чем же ты, Жемчужина, там думала в тиши?
— О радости, о сладости, о счастии души.
— И в чем же ты, Жемчужина, то счастие нашла?
— В дрожании сознания, что ввысь взойду — светла.
— А знала ль ты, Жемчужина, что терем твой сломлю?
— Он темен был, я светлая, я только свет люблю.
— А знала ль ты, Жемчужина, что после ждет тебя?
— Я отсвет Лун, я отблеск Солнц, мой путь — светить любя.
За дело общее, быть может, я паду
Иль жизнь в изгнании бесплодно проведу;
Быть может, клеветой лукавой пораженный,
Пред миром и тобой врагами униженный,
Я не снесу стыдом сплетаемый венец
И сам себе сыщу безвременный конец;
Но ты не обвиняй страдальца молодого,
Молю, не говори насмешливого слова.
Ужасный жребий мой твоих достоин слез,
Я много сделал зла, но больше перенес.
Я думал, что любовь погасла навсегда,
Что в сердце злых страстей умолкнул глас мятежный,
Что дружбы наконец отрадная звезда
Страдальца довела до пристани надежной.
Я мнил покоиться близ верных берегов,
Уж издали смотреть, указывать рукою
На парус бедственный пловцов,
Носимых яростной грозою.
И я сказал: «Стократ блажен,
Чей век, свободный и прекрасный,
Я на тебя взирал, когда наш враг шел мимо,
Готов его сразить, иль пасть с тобой в крови,
И, если б пробил час, — делить с тобой, любимой,
Всё, верность сохранив свободе и любви.
Я на тебя взирал в морях, когда о скалы
Ударился корабль в хаосе бурных волн,
И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла;
Гробница — грудь моя, рука — спасенья челн.
Я взор мой устремлял в больной и мутный взор твой,
И ложе уступил, и, бденьем истомлен,
Тургенев, верный покровитель
Попов, евреев и скопцов,
Но слишком счастливый гонитель
И езуитов, и глупцов,
И лености моей бесплодной,
Всегда беспечной и свободной,
Подруги благотворных снов!
К чему смеяться надо мною,
Когда я слабою рукою
На лире с трепетом брожу
Восходит день. Как хор—многоголосны,
Ручьи гремя сбегают в глубь долин,
И буйный вихрь к реке склоняет сосны,
Шумя среди их царственных вершин.
Пошли, Господь, день ведреный! Отрадно
Ласкает мне чело разсвета луч.
Мой дух, разбитый бурей безпощадно—
К тебе туда стремится—выше туч.
Поэт
Как грущу я, одинокий,
Про себя любовь тая!
Сердцу милая далеко:
Ей чужда печаль моя.
Амур
Ободрись, не плачь, не сетуй:
Стих твой — злато и жемчу́г…
И Амур всегда поэту
Не погасай хоть ты, — ты, пламя золотое, —
Любви негаданной последний огонек!
Ночь жизни так темна, покрыла все земное,
Все пусто, все мертво́, и ты горишь не в срок!
Но чем темнее ночь, сильней любви сиянье;
Я на огонь иду, и я идти хочу...
Иду... Мне все равно: свои ли я желанья,
Чужие ль горести в пути ногой топчу,
Родные ль под ногой могилы попираю,
Назад ли я иду, иду ли я вперед,