Любви цветок необычайный,
Зачем так рано ты поблек!
Твое рожденье было тайной,
Любви цветок необычайный,
Ты мне блеснул мечтой случайной,
И я, как прежде, одинок.
Любви цветок необычайный,
Зачем так рано ты поблек!
Без всяких слов, без всяких обещаний,
Люби меня.
Заснуло Солнце в розовом тумане,
Немая ночь встает в провалах дня.
Когда во сне душа дойдет до грани,
Люби меня.
Завершены часы священных оргий.
Я знал. Любил. Безумствую. Люблю.
Застыв, как тень, в паническом восторге,
Биения моих терзаний длю.
Благоговейно, гимнами хорала,
Во мне поет бессмертная любовь.
Не говори, что блеска в жизни мало.
Благослови. Люби. Не прекословь.
«Люби!» поют шуршащия березы,
Когда на них сережки расцвели.
«Люби!» поет сирень в цветной пыли.
«Люби! Люби!» поют, пылая, розы.
Страшись безлюбья. И беги угрозы
Безстрастия. Твой полдень вмиг—вдали.
Твою зарю теченья зорь сожгли.
Люби любовь. Люби огонь и грезы.
Кто не любил, не выполнил закон,
Которым в мире движутся созвездья,
Которым так прекрасен небосклон.
Он в каждом часе слышит мертвый звон.
Ему никак не избежать возмездья.
Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.
Любовь есть свет, который жжет и задевает, проходя,
Он сам идет, к себе идет, но нас касается случайно.
И как цветок красив и свеж от капель светлаго дождя,
Так мудро счастливы и мы, на миг, когда в нас дышет тайна.
загадка
Цветы ангельские,
Когти дьявольские,
Уж не древо ли райское ты?
Древле данное нам,
И отобранное,
Чтоб нам жаждать всегда Красоты?
Верно, это и есть
Изясненье того,
Что все женщины любят тебя?
Цветы ангельские,
Когти дьявольские
Тянут к нам, нас любя, нас любя!
Слова любви, несказанныя мною,
В моей душе горят и жгут меня.
О, еслиб ты была речной волною,
О, еслиб я был первой вспышкой дня!
Чтоб я, скользнув чуть видимым сияньем,
В тебя проник дробящейся мечтой,—
Чтоб ты, моим блеснув очарованьем,
Жила своей подвижной красотой!
Глаза затянутые дымкой томной неги.
Волна распле́сканная брызгами на бреге.
Зарниц разме́танные сны, излом огней.
Любви почудившейся свет с игрой теней.
Глаза осме́ленные тайной глаз хотящих.
Цветы зажегшиеся сказкой в темных чащах.
Любовь пронзающая больно и светло.
Всепроницающее — лик меча — весло.
Любя любовь, творение — Творец.
Приняв Огня высокое веленье —
Запев, пропеть, другими, вознесенье —
Мы звон, что льется из конца в конец.
Смотри, весна. К нам прилетел скворец.
И жаворонка, в жарком взлете, пенье
Поет, что Солнцу радостно служенье.
Раскройся, Вечность, и плыви, пловец.
Да будем, счастье, в ласковом апреле.
Любовь, любовь, как я люблю тебя.
Любя, мы сердцем радостным сумели
Себя найти, в другом забыв себя.
Нет я, нет ты, одно самозабвенье.
Она и Он — не два ли разночтенья?
Слова любви всегда безсвязны,
Они дрожат, они алмазны,
Как в час предутренний—звезда,
Они журчат, как ключ в пустыне,
С начала мира и доныне,
И будут первыми всегда.
Всегда дробясь, повсюду цельны,
Как свет, как воздух, безпредельны,
Легки, как всплески в тростниках,
Как взмахи птицы опьяненной,
С другою птицею сплетенной
В летучем беге, в облаках.
Есть в громах, рожденных бурей,
Срывный звук.
В лете фурий, в ласках гурий,
Есть красивость сжатых рук.
Есть в глазах, любовь таящих,
Дрожь ресниц.
Меж ветвей, в весенних чащах
Есть любовный голос птиц.
Есть в капризности размера
Срыв струны.
Есть! Тебе, о, баядера,
Пляски-молнии даны.
Пасхальная созвездность всех сердец,
Вселенское обятие сознаний,
Есть лучшее из всех искусств и знаний,
Другое все — пред золотом свинец.
Лишь тот бедняк, кто, пред собою лжец,
Не видит правды истинных желаний,
Судьбинности горений и сгораний,
И в тусклой мгле томится как чернец.
Ты слышал, как осенние шуршали
Листы берез? Ты слышал, в час ночей,
Безгромное стекание дождей?
Любовь, люби. Дойди из чужедали.
Я весь любовь. Любовь для жизни всей
Обещана, занесена в скрижали.
Все драмы мира — на любви,
Или с любовью слиты.
Всех скальдов мира позови,
И скажут: — Песнь живет в крови,
В сердцах, что страстью взрыты. —
И если нежно я пою,
Мой друг, не веруй чуду.
Я просто в строки алость лью,
Мой друг, чужую и свою: —
Я скальд, и скальдом буду.
Неверный, ты наказан будешь мной,
При всей моей любви к глубоким взорам
Твоих блестящих глаз. О, дух земной,
Заемным ты украшен был убором.
Ты высился звездою предо мной.
Ты звал меня к заоблачным озерам,
К тому, что вечно скрыто тишиной,
Не создано, но встанет шумным бором.
Как я любил читать в твоих глазах
Любовь к любви, без женщины, без жизни,
Как любят звуки звонко петь на тризне.
А! самовластник, в за́мке, на горах,
Ты изменил ненайденной Отчизне.
Так жди меня. Я вихрь. Я смерть. Я страх.
В этих душных ночах, в Итальянских ночах,
Вдруг крылатую взяв, я сжимаю тебя,
Утопивши глаза в потемневших очах,
И терзая тебя — и любя — и любя.
Этих нежных ступней ощутив красоту,
Поцелуй к ним прижал — восходил — восходил,
И, напевность любви, я узоры плету,
Сочетав поцелуй с воскуреньем кадил.
Мы узнали, что вот, это — слитные мы,
Две красы — две осы — два касания трав,
И читая в очах звездный сказ полутьмы,
Я пою про любовь двух расцветших купав.
Там, где тела—колдующий убор
И многократность долгаго наследства,
Не может быть вполне невинным детство,
И бездну бездн таит девичий взор.
Смотри, есть безконечный разговор
Земли с Луною, в силу их соседства,
И мы всегда ведем, от малолетства,
С земным минувшим многосложный спор.
Шепча „Люблю“, мы хищники лесные,
За милой мы следим из-за куста,
Любя, мы словно любим не впервые.
Любовь—война. Любовь есть слепота,
В которой вдруг вскрывается прозренье,
Огонь зари времен миротворенья.
Обещано, занесено в скрижали,
Что любящий, надеясь вновь и вновь,
Как званый гость, в лучах, войдет в любовь.
Но горе тем, что в час призыва спали.
Им место в отлученьи и в опале.
И дом их тьма. И не поет им кровь.
Душа, светильник брачный приготовь.
Кто любит, он, кто б ни был, звук в хорале.
Любовь моя. Услышь мой правый стих.
Ты вся моя. Лишь мне душа и тело.
Но я тебе не изменил в других.
Душа поет тебя, тобой запела.
Ты свет очей. Ты духов образец.
Любя любовь, творение — Творец.
Черная ягода — имя твое,
Птица багряная — имя мое.
«Майя!» пропел я. Внемли,
Мысли ко мне все пошли.
Мною пребудь зажжена,
Любишь, и будь влюблена.
Будь как потеряна ночью и днем,
Будь вся затеряна в сердце моем.
Днем семикратно смутись,
В ночь семикратно проснись.
Быстро домой воротись.
Я говорю: «Ты моя!»
В Месяц ли глянь, — это я.
Как быть в Боге? — Свет найти,
Не в дороге, а в пути.
А дорога-путь одна: —
Пить любовь, и пить до дна:
Выйди к травам, посмотри! —
От зари и до зари
Пчелы вьются меж цветов,
К ночи светлый мед готов.
Выйди ночью, и взгляни: —
Птичий Путь. Горят огни.
Белый свет. Люби, цвети.
Будь звездою во плоти.
Ко мне пришла
Богиня Лада.
Нежна, светла,
Она была,
Как предрассветная прохлада.
Я целовал,
Твердя: «О, Лада!»
Я ей давал
Любви фиал,
Она шепнула мне: «Не надо!»
Но день алел,
Как розы сада.
И стал я смел,
Любил, горел,
И стала розовою Лада.
И понял я,
Что́ есть услада.
«Моя! Моя!»
« — О, ты змея!»
Шепнула мне, слабея, Лада.
Хранит самец пьянящий дух в мешочке,
И как цветок приманивает мух,
Так кабарга-самец для молодух
Таит духи в волшебном пузыречке.
Идет, роняя мускусные точки,
Неволящий, несущий чары, дух.
Любовь чрез запах размышляет вслух,
Набат к любви струят кусты и кочки.
Плывет, зовет, звонит и ранит мгла.
Как дождь жемчужный, цвет повис черемух.
Сосна, и та от страсти расцвела.
И там, где орхидеи на изломах
Утесы расцветили как снега,
В безумном духе любит кабарга.
Весна повсюду хороша,
Любовь всегда любовь.
Но, если любишь ты, душа,
Одежды приготовь.
Разлей по высям гор огни,
Усиль цветной восход.
Везде цветы распространи,
Им потерявши счет.
Разлив огни, сгусти туман,
И светлый дождь пролей.
Чтоб был свежащий праздник дан
Для жаждущих стеблей.
Оденься в нежный изумруд,
И грезам, о, душа,
Отдай себя, они вот тут,
Вот ждут, чуть-чуть дыша.
Я люблю тебя, как сердце любит раннюю звезду,
Как виденье, что увидишь в зачарованном бреду.
Я люблю тебя, как Солнце любит первый лепесток,
Как рожденье нежной песни в светлой зыби легких строк.
Я люблю тебя за то, что ты телесная душа,
И духовное ты тело и безсмертно хороша.
Ты безсмертное виденье розовеющей зари,
Я любви твоей воздвигну в разных далях алтари.
Аргонавтом уплывая, я прикован к кораблю,
Но чем дальше удаляюсь, тем сильней тебя люблю.
Над гладью морской поднялись две волны,
И долго и страстно лобзались,
И, нежной любовью друг к другу полны,
На берег высокий помчались.
«На берег высокий, — мечтали они, —
Примчимся мы, с тихой любовью
Приляжем, прильнем мы к его изголовью,
И будем там грезить в душистой тени,
И будем там нежиться ночи и дни,
И вечной томиться любовью…»
И весело волны, влюбленной четой,
Помчались, не чуя измену,
Домчались, обнялись, — и берег крутой
Разбил их в воздушную пену.
За то, что ты всегда меня любила,
За то, что я всегда тебя любил,
Твои лик мечте невыразимо мил,
Ты власть души и огненная сила.
Над жизнью реешь ты ширококрыло,
Тебе напев и ладан всех кадил,
И тем твой дух меня освободил,
Что ты, любовь, ревнуя, ревность скрыла.
Пронзенный, пред тобой склоняюсь в прах.
Лобзаю долго милые колени.
На образе единственном ни тени.
Расцветы дышат в розовых кустах.
Движенью чувства нет ограничений.
Я храм тебе построю на холмах.
В ночах есть чара искони,
Издревле любятся впотьмах.
Закрой глаза. Усни. Усни.
Забудь, что в мире дышет страх.
Я древний перстень снял с перста,
Им мысль скрепляю как венцом.
Ужь ты не та. Не та. Не та.
Мы вместе скованы кольцом.
Мерцает в перстне халцедон,
И холодеешь ты во сне.
В тебе чуть внятный звездный звон.
Предайся мне. Лишь мне. Лишь мне.
Заветный камень волкоок,
В себя вобрал всю власть Луны.
Люби. Люби. Твой сон глубок.
Люби. Мы все любить должны.
Любить — живых учила красногрудка.
Вся серая была она в Раю.
Сидела на утесе, на краю.
А мир кругом был смех и всклик и шутка.
И думала крылатая малютка: —
«О чем они? О чем и я пою?
Любить не нужно все. А лишь мою».
И в этот миг у ней зарделась грудка.
И птичка полетела по кустам.
Тогда впервые заалели розы,
Гвоздики, маки, целый алый храм.
И кровь любовью брызнула к сердцам.
И молния, узор небесной грезы,
Велела быть грозе и лить дождям.
Ты верила мне как Богу,
Ты меня любила как мир, —
И я на великую вышел дорогу,
И лира моя полнозвучней всех лир!
Я был для тебя наслажденье,
Какого другого нет, —
И песен моих не скудеет рожденье,
И песни мои суть напевы побед!
Я был для тебя страданье,
И ты любила его, —
Я знаю, что в мыслях творцов мирозданья,
Я знаю, что значит быть Всем для всего!
Мысль человека любит забывать,
Чтоб вновь припоминать свои извивы.
Кто был кентавром, тот движенье гривы
Порою любит как родную мать.
Я был конем. И больше утверждать
Могу, свои припомнив переливы.
Металлы и кристаллы так же живы,
Как всех крылатых веющая рать.
Слагая, раздвигая, рдея, рея,
Я пробежал бесчисленность миров.
Нет большего на свете чародея,
Чем мысль. Играя числами веков,
Путь от медузы в звон — моя затея.
Лишь изменяю сплав колоколов.
Ты непостижная — как сон,
Моя любовь, любовь.
Твой голос эхом повторен,
И вновь к любви — любовь.
Я не могу в душе найти
Сравнений для очей,
Что стали звездами в пути,
И манят в мир лучей.
Я не могу постичь очей,
Исчерпать этот взгляд,
В них излучение ночей,
В них звезды говорят.
В них океанская волна,
Фиалки цвет лесной,
Глубин небесных тишина,
Что спит — перед грозой.
В них зов к морям без берегов,
И без пути назад,
Напевность рун в стране врагов,
Светящийся агат.
В них глубь таинственных криниц,
Где спит неспетый стих,
В них рой веков, в них крылья птиц,
И взмах ресниц густых.
В них тайный свет со всех могил,
В них всей Земли стезя.
Но что бы я ни говорил,
Их рассказать нельзя.
И что бы я ни помянул,
В душе прорвется вновь,
Как бы снегов нагорных гул,
Любовь — одна Любовь.
Межь брегов есть брег Скамандра,
Что живет в умах века.
Межь зверей есть саламандра,
Что к безсмертию близка.
Дивной силой мусикийской
Вброшен в жизнь который год,
Этот зверь в стране Индийской
Ярким пламенем живет.
Разожги костер златистый,
Саламандру брось в него, —
Меркнет вдруг восторг огнистый,
Зверь живет, в костре — мертво.
Так и ты, коль Дьявол черный
В блеск любви введет свой лик,
Вспыхнешь весь во лжи узорной,
А любовь — погаснет вмиг.
На слизистой спине немой медузы
Изображен красноречивый крест.
Цветы цветут среди проклятых мест.
Различность любит странные союзы.
Публичный дом не раз воспели Музы.
И разве там не тысяча невест?
Взгляни в себя. Взгляни душой окрест.
Связуют все таинственные узы.
Не гений ли, не мощный ли Шекспир,
Отвергнув жизнь средь королей и славы,
Взлюбил, преклонный, малые забавы?
Познавши весь многообемный мир,
Любил играть он в шахматы. И в этом
Он до конца высоким был поэтом.
Нам таинства разоблачает дно,
Когда мы всем зажженным страстью телом
Прильнем в любви к безумящим пределам,
И двойственное в цельность сплетено.
Хочу. Люблю. Хотел. Всегда. Давно.
Зачем же сердце, с шепотом несмелым,
Задумалось над сном оцепенелым,
И пьяностью своей уж не пьяно?
Так это-то заветнейшая тайна?
Дал силе ход и вот я вдвое слаб.
Тоска ползет глубинно и бескрайно.
Зачем в любви я через вольность раб?
И скучно мне обычное теченье
Восторга, созерцанья и мученья.
Восторга, созерцанья и мученья
Замкнулась утомительная цепь.
Уж в синюю не выеду я степь,
И слышу колыбельное я пенье.
Баю. Баю. Засни для снов, творенье.
Раскрой глаза. Уж кровь сцепилась в лепь.
В комок — мечта. Кипи, душа, свирепь,
И жги себя. Не разомкнешь сцепленья.
Но я хотел любви, одной любви.
Заворожен решеньями заклятья,
Чрез поцелуй я вовлечен в зачатье.
И шепчет дух недобрый: «Нить порви».
Мысль возбраняет жуть посягновенья.
Все в мире знает верное влеченье.
Мы все любили любящих любимых,
Которым присудил сладчайший стих
Кружиться, неразлучными, двоих,
И в смерти и в любви неразделимых.
Все в снах земли они и в адских дымах,
Две птицы, два крылатых духа, в чьих
Мечтаньях пламень страсти не затих
И там, среди пространств необозримых.
Но, если вечный блеск Франческе дан
Медвяным Данте, с ликом обожженным,
Желанней мне, Бретонский сон, Тристан
С Изольдой. Пыткам сердца повторенным
Их предал, их качавший, Океан,
Сумевший дать слиянье — разделенным.