В последний раз, в тиши уединенья,
Моим стихам внимает наш Пенат!
Лицейской жизни милый брат,
Делю с тобой последние мгновенья!
Итак, они прошли — лета соединенья; —
Итак, разорван он — наш братский верный круг!
Прости!... хранимый тайным небом,
Не разлучайся, милый друг,
С фортуной, дружеством и Фебом, —
Узнай любовь — неведомую мне —
Листвой деревьев осенен
Мой Аштарак родной…
Там воздух чист, и небосклон
Сияет голубой…
Кругом поля, как изумруд,
Душистые цветы…
И травы пышные растут
Там редкой красоты.
Жалобно в лесу кричит кукушка
О любви, о скорби неизбежной…
Обнялась с подружкою подружка
И, вздыхая, жалуется нежно: — Погрусти, поплачь со мной, сестрица.
Милый мой жалел меня не много.
Изменяет мне и не стыдится.
У меня на сердце одиноко…— Может быть, еще не изменяет, —
Тихо ей откликнулась подружка, —
Это мой стыда совсем не знает,
Для него любовь моя — игрушка… Прислонившись к трепетной осинке,
Стекло Балтийских вод под ветром чуть дрожало,
Среди печальных шхер на Север мы неслись.
Невольно ты ко мне свой милый взор склоняла.
В двух молодых сердцах мечты любви зажглись.
Ты мне казалася волшебною загадкой.
Казался я тебе загадкою, — и мы
Менялись взорами влюблёнными, украдкой,
Под кровом северной вечерней полутьмы.
Твой друг тебе навек отныне
С рукою сердце отдает;
Он отслужил слепой богине,
Бесплодных матери сует.
Увы, мой друг! я в дни младые
Цирцеям так же отслужил!
В карманы заглянул пустые,
Покинул мирт и меч сложил.
Пускай, кто честолюбьем болен,
Бросает с Марсом огнь и гром;
«Поля цветами запестрели,
Веселый май вернулся к нам;
Скажи, изгнанник, неужели
Не рад ты солнцу и цветам?»
— «Цветы, что я в стране далекой,
В родной стране своей взрастил,
Я вспоминаю, одинокий…
Май без отчизны мне немил!»
Любить — это прежде всего отдавать.
Любить — значит чувства свои, как реку,
С весенней щедростью расплескать
На радость близкому человеку.
Любить — это только глаза открыть
И сразу подумать еще с зарею:
Ну чем бы порадовать, одарить
Того, кого любишь ты всей душою?!
О Ты, чей голос всемогущий
Проник сквозь тьму и мрак присущий
Началу мира бытия, —
Прийми души нашей моленье,
И там, Христово где ученье
Еще не пролило луча, —
Да будет свет, да сгинет тьма!
О Ты, который исцеленье
Принес на крыльях искупленья
Зари последний луч угас
В природе усыпленной,
Протяжно бьет полночный час
На башне отдаленной.
Уснули радость и печаль
И все заботы света,
Для всех таинственная даль
Завесой тьмы одета.
Все спит… один свирепый рок
Чужд мира и покоя
Сопротивляяся любовному огню,
Я пленников любви, уж больте не виню,
Всегда сию я страсть ругаясь ненавидел,
И треволнение ея с брегов я видел:
Подвержен наконець я ныне сам любви,
И пламень чувствую во всей моей крови.
Я зрю себя, я зрю влюбившася и страсна:
Душа моя, уже на век тебе подвластна:
Отчаяваюся и чувствуя сей жарь,
По всем ношу местам смертельной сей ударъ;
Перевод Н. Минского
Оригинал здесь: http://www.antho.nеt/lиbrary/blau/yh/yh0
2.
html#lиnktostr448
Орел, воспылавший любовью к горлице,
Гнезда не устроит в нечистой гробнице…
Прости, о Гренада, прости, край чужбины,
Сиона я жажду увидеть руины.
Испания! Блеск твой и шум отвергаю,
К отчизне стремлюсь я, к далекому краю.
Дочь юная весны младой,
Румяна Роза расцветала
И утреннею красотой
Сердца невольно привлекала.
И Чижик Розу полюбил;
Он путь к красавице направил,
Кочующих друзей оставил
И день и ночь при Розе жил.
Качаясь на зеленой ветке,
Где ждал награды для себя,
Перевод Наума Гребнева
Когда я, объездивший множество стран,
Усталый, с дороги домой воротился,
Склонясь надо мною, спросил Дагестан:
«Не край ли далекий тебе полюбился?»
На гору взошел я и с той высоты,
Всей грудью вздохнув, Дагестану ответил:
«Немало краев повидал я, но ты
Просишь ты лирических стихов,
Чтобы строки сердце волновали,
Чтоб на каждый затаенный вздох
Все слова любовью отвечали.
Что же, принимаю вызов твой!
Я не ставлю над стихом названья.
Свежею весеннею травой
Этих строк наполнено дыханье.
Не ведал жизни он и не растратил сил
В тоске бездействия, в чаду бесплодных бредней;
Дикарь с младенчества, ее он полюбил
Любовью первой и последней.Он не сводил очей с прекрасного чела;
Тоскливый взор его светился укоризной;
Он на нее смотрел: она ему была
Свободой, честию, отчизной.Любимой песнию, улыбкой на устах
Напрасно скрыть она старалася страданья:
Он нежности любви искал в ее глазах —
И встретил нежность состраданья… Расстались наконец. О, как порой легко
Кто же был так силен и умен?
Кто мой голос из горла увел?
Не умеет заплакать о нем
рана черная в горле моем.Сколь достойны хвалы и любви,
март, простые деянья твои,
но мертвы моих слов соловьи,
и теперь их сады — словари.— О, воспой! — умоляют уста
снегопада, обрыва, куста.
Я кричу, но, как пар изо рта,
округлилась у губ немота.Вдохновенье — чрезмерный, сплошной
Возвращение к жизни, и первый сознательный взгляд.
— «Мистер Хайд, или Джикиль?» два голоса мне говорят.
Почему ж это «Или»? я их вопрошаю в ответ.
Разве места обоим в душе зачарованной нет?
Где есть день, там и ночь. Где есть мрак, там и свет есть всегда.
Если двое есть в Мире, есть в Мире любовь и вражда.
И любовь ли вражду победила, вражда ли царит,
Победителю скучно, и новое солнце горит.
Догорит, и погаснет, поборется с тьмою — и ночь.
Тут уж что же мне делать, могу ли я Миру помочь.
Скрой меня, бурная ночь! заметай следы мои, вьюга,
Ветер холодный, бушуй вкруг хаты Лилеты прекрасной,
Месяц свети не свети, а дорогу наверно любовник
К робкой подруге найдет.
Тихо, дверь, отворись! о Лилета, твой милый с тобою,
Нежной, лилейной рукой ты к сердцу его прижимаешь;
Что же с перстом на устах, боязливая, смотришь на друга?
Или твой Аргус не спит?
Буйный ветер степей, к дальней цели стремясь,
Буйный ветер, могучий и смелый,
Встретив пышный цветок, затоскует, кружась
Над высокою лилией белой.
— О, останься со мной! — тихо шепчет она;
— Отдохни от скитаний — со мною!
Я тоскою любви и желанья полна
Под холодной моей белизною. —
Едва исчезла темнота,
Лучи златые ниспустились,
Багрянцем облака покрылись,
Родилась красота.
В лилеи облеклася кровь,
Душа небесная во младость,
Унылое молчанье в радость:
Родилася любовь.
Мой нежный, милый брат,
О месяц молодой,
От светозарных врат
Воздушною чредой,
Долиною отрад
Над облачной грядой
Плывешь ты грустно-рад
За тихою звездой.
О месяц, ясный брат —
Любимый, молодой. Сестра моя — заря,
Маркиза я. Мой древний род
Дает права мне на народ,
И, не без гордости сословной,
Я говорю: ко мне, друзья!
И мужику доступна я.
Но мой девиз:
Любя маркиз,
Имей почтенье к родословной!
Меня нисколько не манит
Где ни гуляю, ни хожу,
Грусть превеликую терплю;
Скучно мне, где я ни сижу,
Лягу, спокойно я не сплю;
Нет мне веселья никогда,
Горько мне, горько завсегда,
Сердце мое тоска щемит,
С грусти без памяти бегу;
Грудь по тебе моя болит,
Вся по тебе я немогу;
Тропинкой мы шли отдаленной,
При бледном сиянье луны,
И трепет любви затаенной
Нам слышался в плеске волны.
Казалося, им трепетали
Во мраке деревьев листы.
И звезды в сияющей дали;
И тихо головки склоняли
Обятые негой цветы.
Ольге Михайловне
Блестит вода холодная в бутылке,
Во мне поползновения блестят.
И если я — судак, то ты подобна вилке,
При помощи которой судака едят.
Я страстию опутан, как катушка,
Я быстро вяну, сам не свой,
При появлении твоем дрожу, как стружка…
Всё это шутка…
Скоро весна придет.
Этот год наши дети будут звать «Революцией»,
А мы просто скажем: «В тот год…»
За окном кто-то юркий бегает,
Считает фонари
И гасит. Весной я уеду.
Куда?.. Ну, не знаю… в Париж…
А фонари погасли; только один, слепенький,
На углу вздыхает едва-едва.
Туманится небо, перун загремел...
Сокрылся за тучами луч яркий денницы...
Я страстью горел
И чашу восторгов на персях девицы
При шуме перуна мгновенно испил...
Все смолкло, все тихо, но нежны ланиты Шарлоты
Румянец покрыл,
И локоны зефир волнует развиты,
И перси лобзает под дымкой сквозной.
И грозное небо и громы щадят наслажденье.
Вы были девочкой, а я
Уж юношей, так мы расстались;
С тех пор и молодость моя
И ваше детство миновались.
И вот опять я встретил вас…
Ну, что ж вы делали? как жили?
Не скроете — из ваших глаз
Я узнаю, что вы любили,
Что с сердцем страсть была дружна
И познакомилось страданье,
Вот я выбирала для разлуки
самые печальные слова.
На прощанье многим жала руки,
с горя ни мертва и ни жива. Только о тебе еще не спела,
об единственном в моей судьбе:
я словам глухим и неумелым
не доверю песню о тебе. Потому что всю большую дружбу,
всю любовь прекрасную твою
в верности, любви и дружбе мужа,
Родина, все время узнаю. Все твои упреки и тревоги,
Пусть я покину этот град…
Тоска невольная сжимает
Мне сердце. Я б остаться рад.
Что будет там, душа не знает…
Там — новый натиск бурь и бед,
Моя тоска — тому залогом.
В глубокой мгле грядущих лет
Каким предамся я дорогам?
Здесь — в свете дня, во тьме ночной
Душа боролась, погибала,
Безумье — и благоразумье,
Позор — и честь,
Всё, что наводит на раздумье,
Всё слишком есть —
Во мне. — Все каторжные страсти
Свились в одну! —
Так в волосах моих — все масти
Ведут войну!
Птицы Хомы прекрасные,
вы не любите землю. Вы
на землю никогда не
опуститесь. Птенцы ваши
рождаются в облачных
гнездах. Вы ближе к солнцу.
Размыслим о нем, сверкающем.
Но Девы земли чудотворны.
На вершинах гор и на дне
морей прилежно ищи. Ты
…Потух мой гнев, безумный, детский гнев:
Всё время я себя обманывал напрасно:
Я вновь у ног твоих, — и радостный напев
Из груди просится так пламенно и страстно.
Наперекор всему, в проклятии моем
Тебе, всесильная, одна любовь звучала,
И даже в злобный миг при имени твоем
Мятежная душа от счастья трепетала.
И вот — я снова твой… Зачем таить любовь?
Как будто не о том я день и ночь мечтаю,
Опять, опять я видел взор твой милый,
Я говорил с тобой.
И мне былое, взятое могилой,
Напомнил голос твой.
К чему? — другой лобзает эти очи
И руку жмет твою!
Другому голос твой во мраке ночи
Твердит: люблю! люблю!
Откройся мне: ужели непритворны
Лобзания твои?
Любовь сильняе всех страстей,
И слаще всех сластей;
Да худо что любовь частенько и обидит,
А ето от того, любовь не ясно видит,
И мучит нас любовь гораздо иногда;
Любовной слепоты хранитеся всегда.
Влюбился левъ; и львов заразы побеждают,
И львицы любятся; они левят рождаютъ;
Так ето ничево;
Спросите вы в ково.