H. А. Юдину
Пропало славы обветшалой
Воспоминанье навсегда.
Скользнут в веках звездою шалой
И наши годы, господа.
Где бабушкиных роб шуршанье,
Где мелкий дребезг нежных шпор
И на глазах у всех свиданье,
Другим невнятный разговор?
Простой и медленной прогулкой
Детство веселое, детские грезы…
Только вас вспомнишь — улыбка и слезы…
Голову няня в дремоте склонила,
На пол с лежанки чулок уронила,
Прыгает кот, шевелит его лапкой,
Свечка уж меркнет под огненной шапкой,
Движется сумрак, в глаза мне глядит…
Зимняя вьюга шумит и гудит.
Прогнали сон мой рассказы старушки.
Стою, как мальчишка, под тополями.
Вишни осыпались, отцвели.
Багряное солнце вдали, за полями,
Коснулось родимой моей земли.
Вечер. Свежо. А в садах, не смолкая,
Соревнуются соловьи.
Важных грачей пролетевшая стая
Мирно уселась в гнёзда свои.
Молчат петухи. Не мычат коровы.
Мамаши ведут по домам ребят.
«Что там я слышу за стеной?
Что с моста раздается?
Пусть эта песнь передо мной
В чертогах пропоется».
Король сказал — и паж бежит.
Приходит паж. Король кричит:
«Сюда спустите старца!» — «Привет вам, рыцари, привет…
Привет и вам, прекрасным!..
Как ярок звезд несчетных свет
На этом небе ясном!
Бомбеев
Кто вы, кивающие маленькой головкой,
Играете с жуком и божией коровкой?
Голоса
— Я листьев солнечная сила.
— Желудок я цветка.
— Я пестика паникадило.
Сижу, освещаемый сверху,
Я в комнате круглой моей.
Смотрю в штукатурное небо
На солнце в шестнадцать свечей.Кругом — освещенные тоже,
И стулья, и стол, и кровать.
Сижу — и в смущеньи не знаю,
Куда бы мне руки девать.Морозные белые пальмы
На стеклах беззвучно цветут.
Часы с металлическим шумом
В жилетном кармане идут.О, косная, нищая скудость
Полночь. Болезненно, трудно мне дышится.
Мир, как могила, молчит.
Жар в голове; Изголовье колышется,
Маятник-сердце стучит.
Дума, — не дума, а что-то тяжелое
Страшно гнятет мне чело;
Что-то холодное, скользкое, голое
Тяжко на грудь мне легло:
Прочь — И как вползшую с ядом, отравою
Дерзкую, злую змею,
Дорожите счастьем, дорожите!
Замечайте, радуйтесь, берите
Радуги, рассветы, звезды глаз —
Это все для вас, для вас, для вас.
Услыхали трепетное слово —
Радуйтесь. Не требуйте второго.
Не гоните время. Ни к чему.
Радуйтесь вот этому, ему!
Впереди одна тревога
И тревога позади…
Посиди со мной немного,
Ради Бога, посиди! Сядь до мною, дай мне руку,
Лоб не хмурь, глаза не щурь,
Боже мой, какая мука!
И всему виною: дурь! Ну и пусть: с чертой земною
Где-то слиты звезды, синь…
Сядь со мною, сядь со мною,
Иль навек уйди и сгинь! Завтра, может быть, не вспыхнет
Реки Сибири,
как всякие реки,
начинаются ручейками.
Начинаются весело,
скользкие камни
раскалывая, как орехи…
Шальные,
покрытые пеной сивой, —
реки ведут разговор…
Но вот наливаются синей силой
СКУПОЙ И ОКУЛИСТ.
Сказка.
Hе длй Богь сделаться слепым!
Глаза беречь да и беречь нем должно.
Случилося несчастье со Скупым:
Ослеп—и денежки ему лишь щупать можно;
A денегь y него два полных сундука;
Бумажки трех цветов, и все как с молотка,
По сотням, тысячам раздожены им в кипки;
(Нельзя взглянуть на них без радостной улыбки!)
Успокой меня о темна ночь,
Отбей тяжки мысли прочь,
Чтобы без препон сердца стон,
Не разрушил сладкий сон,
И затворенным моим глазам,
Не дай зреть кого люблю к слезам,
Мне довольно токи горьки лить,
От тех дней
Я о ней
Не мог минуты позабыть.
Часы на башне распевали
над зыбью ртутною реки,
и в безднах улиц возникали,
как капли крови, огоньки.Я ждал. Мерцали безучастно
скучающие небеса.
Надежды пели ясно-ясно,
как золотые голоса.Я ждал, по улицам блуждая,
и на колесах корабли,
зрачками красными вращая,
в тумане с грохотом ползли.И ты пришла, необычайна,
Не вспоминай тех чудных дней,
Что вечно сердцу будут милы,—
Тех дней, когда любили мы.
Они живут в душе моей,
И будут жить, пока есть силы,—
До вечной, до могильной тьмы.
Забыть... все, что связало нас?
Как слушал я стук сердца страстный,
Играя золотом волос...
Первое Мая.
Снега доконавши,
солнечный флаг подымай.
Вечно сияй
над республикой нашей,
Труд,
Мир,
Май.
Рдей над Европой!
И тюрьмы-коробки
Пришла и говорю: как нынешнему снегу
легко лететь с небес в угоду февралю,
так мне в угоду вам легко взойти на сцену.
Не верьте мне, когда я это говорю.О, мне не привыкать, мне не впервой, не внове
взять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз.
Мой голос, словно снег, вам упадает в ноги,
и он умрет, как снег, и обратится в грязь.Неможется! Нет сил! Я отвергаю участь
явиться на помост с больничной простыни.
Какой мороз во лбу! Какой в лопатках ужас!
О, кто-нибудь, приди и время растяни! По грани роковой, по острию каната-
Обятый дымкою лиловой,
Гор убегает караван.
Над ним - серебряноголовый
Прекрасный витязь Фудзи-сан.
И дышит все вокруг покоем,
Прозрачен воздух, как слюда!
А рядом с грохотом и воем
Летят, грохочут поезда.
Трамваев острые трели…
Шипение шин, завыванье гудков…
По краю панели
Ширмы из старых мешков.
На ширмах натыканы плотно
Полотна:
Мыльной пеной цветущие груши,
Корабли, словно вафли со взбитыми сливками,
Першеронов ватные туши,
Волны с крахмальными гривками
Друзья, которым я отдал себя вполне,
Сильнее всех врагов напакостили мне…
Душа моя в крови — а солнце с вышины
Привет веселый свой шлет месяцу весны.
Весна во всем цвету. Из зелени лесов
Несется весело звук птичьих голосов;
Смеются девственно девицы и цветы…
О, мир прекраснейший, противно гадок ты!
Днем небо так ярко: смотрел бы, да больно;
Поднимешь лишь к солнцу взор грешных очей —
Слезятся и слепнут глаза, и невольно
Склоняешь зеницы на землю скорей
К окрашенным легким рассеянным светом
И дольнею тенью облитым предметам.
Вещественность жизни пред нами тогда
Вполне выступает — ее череда!
Кипят прозаических дел обороты;
Тут счеты, расчеты, заботы, работы; От ясного неба наш взор отвращен,
Лезьте в глаза, влетайте в уши слова вот этих лозунгов и частушекЗнай
о счастии своем.
Не сиди, как лодырь.
Мчи
купить себе
заем
нынешнего года.
Пользу
в нынешнем году
торопитесь взвесить.
Пред вашими глазами
Стоит приятель мой,
Смотрите, вот какой:
Опрысканный духами,
Причесан мастерски,
Немного вас пониже,
Одетый как в Париже
И смотрит сквозь очки;
С учтивостью парадной
Играет шляпой он -
Меня просил попутчик мой и друг, —
А другу дважды не дают просить, —
Не видя ваших милых глаз и рук,
О вас стихи я должен сочинить.
В зеленом азиатском городке,
По слухам, вы сейчас влачите дни,
Там, милый след оставив на песке,
Проходят ваши легкие ступни.
Временами, не справясь с тоскою
И не в силах смотреть и дышать,
Я, глаза закрывая рукою,
О тебе начинаю мечтать.
Не о девушке тонкой и томной,
Как тебя увидали бы все,
А о девочке тихой и скромной,
Наклоненной над книжкой Мюссе.
По Красному морю плывут каторжане,
трудом выгребая галеру,
рыком покрыв кандальное ржанье,
орут о родине Пеpy.
О рае Перу орут перуанцы,
где птицы, танцы, бабы
и где над венцами цветов померанца
были до небес баобабы.
Она была во всём права —
И даже в том, что сделала.
А он сидел, дышал едва,
И были губы — белые.
И были чёрные глаза,
И были руки синие.
И были чёрные глаза
Пустынными пустынями.
Пустынный двор жестоких лет,
Уж не за мной ли дело стало?
Не мне ль пробьет отбой? И с жизненной бразды
Не мне ль придется снесть шалаш мой и орало
И хладным сном заснуть до утренней звезды?
Пока живется нам, все мним: еще когда-то
Нам отмежует смерть урочный наш рубеж;
Пусть смерть разит других, но наше место свято,
Но жизни нашей цвет еще богат и свеж.
Оточили кремневый топор,
Собрались на зеленый ковер,
Собрались под зеленый шатер,
Там белеется ствол обнаженный,
Там белеется липовый ствол.
Липа, нежное дерево, липа —
Липовый ствол
Обнаженный.
Впереди, седовласый, космат,
Шинель двустворчатую гонит,
В какую даль — не знаю сам,
Вокзалы встали коренасты,
Воткнулись в облако кресты,
Свертелась бледная дорога,
Шел батальон, дышали ноги
Мехами кожи, и винтовки —
Стальные дула обнажив —
Дышали холодом. Лежит,
Она лежит — дорога хмурая,
Не плачь так много, дорогая,
Что разлучаюсь я с тобой:
И без того изнемогая,
Едва владею я собой.
Ничем уже не утешаюсь,
Как вображу разлуки час,
И сил и памяти лишаюсь,
Твоих, мой свет, лишаясь глаз.
Терпя сию разлуку люту,
Не плачь так много дарагая,
Что разлучаюсь я с тобой:
И без тово изнемогая,
Едва владею я собой,
Ничем уже не утешаюсь,
Как вображу разлуки час,
И сил и памяти лишаюсь,
Твоих, мой свет, лишаясь глаз.
Терпя сию разлуку люту,
Всего и надо, что вглядеться, — боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться, —
И не уйдешь, и никуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.
Всего и надо, что вчитаться, — боже мой,
Всего и дела, что помедлить над строкою —
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.
Москва
меня
обступает, сипя,
до шепота
голос понижен:
«Скажите,
правда ль,
что вы
для себя
авто
Хлоя
Если сок твой неизменен,
Трубадурская душа,
Если песни, как каменья,
Упадают и блестят.
Если даже в этом мире
Чудотворном и крутом
В мавританские псалтири
Скользкой уткой побежал, —
Не прячьтесь от дождя! Вам что, рубашка
Дороже, что ли, свежести земной?
В рубашке вас схоронят. Належитесь.
А вот такого ярого сверканья
Прохладных струй, что льются с неба (с неба!),
Прозрачных струй, в себе дробящих солнце,
И пыль с травы смывающих,
И листья
Полощущих направо и налево,
Их вам увидеть будет не дано.