Ты увидел? Заметил? Вгляделся?
В мире-прятанье, поиск, игра:
улепетывать с резвостью детства,
притаиться, воскликнуть: «Пора!»Обыскав ледники и теплицы,
перестав притворяться зимой,
март взывает: «Откликнись, Тбилиси!
Ты — мой баловень, неженка мой».Кутерьма адресатов и почты:
блеск загара грустит по лицу,
рыщет дерево: где его почки?
Не они ль утаили листву? Ищет сад — пребывания втайне,
Переулок. Снег скрипит. Идут обнявшись.
Стреляют. А им всё равно.
Целуются, и два облачка у губ дрожащих
Сливаются в одно.
Смерть ходит разгневанная,
Вот она! за углом! близко! рядом!
А бедный человек обнимает любимую девушку
И говорит ей такие странные слова:
«Милая! ненаглядная!»
Стреляют. Прижимаются друг к другу еще теснее.
Обманывать и льстить —
Вот все на разум правы!
Ах! как не возопить:
«О времена! о нравы!»
Друг только что в глазах,
Любовницы лукавы
И верны на словах —
О времена! о нравы!
Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы? Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки — и замрут опять.Лишь ты одна! Высокое волненье
Мой друг, усастый воин,
Вот рукопись твоя;
Промедлил, правда, я,
Но, право, я достоин,
Чтоб ты меня простил!
Я так завален был
Бездельными делами,
Что дни вослед за днями
Бежали на рысях,
А я и знать не знаю,
О нет, я не город с кремлем над рекой,
Я разве что герб городской.Не герб городской, а звезда над щитком
На этом гербе городском.Не гостья небесная в черни воды,
Я разве что имя звезды.Не голос, не платье на том берегу,
Я только светиться могу.Не луч световой у тебя за спиной,
Я — дом, разоренный войной.Не дом на высоком валу крепостном,
Я — память о доме твоем.Не друг твой, судьбою ниспосланный друг,
Я — выстрела дальнего звук.В приморскую степь я тебя уведу,
На влажную землю паду, И стану я книгой младенческих трав,
К родимому лону припав.
Вчера здесь роза расцветала,
Собою красила весь луг;
Но ныне роза в зной увяла —
Краса ее исчезла вдруг.
Куда, Элиза, ты сокрылась
Толь скоро от друзей твоих?
Вчера ты с нами веселилась,
Быв в цвете майских дней своих.
А ты придёшь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно,
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
неполюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата,
и будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю, что там…
Когда она вошла в небесныя селенья,
Ее со всех сторон собор небесных сил,
В благоговении и тихом изумлевье,
Из глубины небес слетевшись, окружил.
«Кто это?» шопотом друг друга вопрошали —
«Давно ужь из страны порока и печали
Не восходило к нам, в сияньи чистоты,
Столь строго девственной и светлой красоты»…
И, тихо радуясь, она в нх сонм вступает;
Но, замедляя шаг, свой взор но временам,
Один по сумрачной аллее
Иду, темнеет неба свод.
В душе все ярче, все смелее
Былова призрак возстает.
И как осенние туманы
Ползут над грустною землей —
Так позабытые обманы
Опять проходят предо мной.
В порыве гнева и тоски
В ночи сжимал я кулаки…
Увы, рука моя слаба,
И не под силу мне борьба.
Жестоко дух мой поражен
И я умру неотомщен,
И кровный друг, восстав за честь,
Не совершит святую месть.
Отец мой сдаёт.
И тревожная старость
Уже начинает справлять торжество.
От силы былой так немного осталось.
Я с грустью смотрю на отца своего.
И прячу печаль,
И смеюсь беззаботно,
Стараясь внезапно не выдать себя…
Он, словно поняв,
Поднимается бодро,
Когда, к мечтательному миру
Стремясь возвышенной душой,
Ты держишь на коленях лиру
Нетерпеливою рукой;
Когда сменяются виденья
Перед тобой в волшебной мгле,
И быстрый холод вдохновенья
Власы подъемлет на челе, —
Ты прав, творишь ты для немногих,
Не для завистливых судей,
Глубокий нежный сад, впадающий в Оку,
стекающий с горы лавиной многоцветья.
Начнёмте же игру, любезный друг, ау!
Останемся в саду минувшего столетья.
Ау, любезный друг, вот правила игры:
не спрашивать зачем и поманить рукою
в глубокий нежный сад, стекающий с горы,
упущенный горой, воспринятый Окою.
Мой друг, напрасное старанье!
Скрывал ли я свои мечты?
Обыкновенный звук, названье,
Вот всё, чего не знаешь ты.
Пусть в этом имени хранится,
Быть может, целый мир любви.
Но мне ль надеждами делиться?
Надежды… о! они мои,
Мои — они святое царство
Души задумчивой моей…
Нет отдыха, мой друг, на жизненном пути.
Кто раз пошел тернистою дорогой,
Тому на ней лугов цветущих не найти;
Душе больной, измученной тревогой,
Успокоенье смерть одна лишь может дать.
И глупо и смешно, его от жизни ждать.
В борьбе с людьми, в борьбе с самим собою,
Пройдет твой грустный век; и если из-за туч,
Хотя на миг, — на краткий миг порою,
Если, мучимый страстью мятежной,
Позабылся ревнивый твой друг
И в душе твоей, кроткой и нежной,
Злое чувство проснулося вдруг —Всё, что вызвано словом ревнивым,
Всё, что подняло бурю в груди,
Переполнена гневом правдивым,
Беспощадно ему возврати.Отвечай негодующим взором,
Оправданья и слезы осмей,
Порази его жгучим укором —
Всю до капли досаду излей! Но когда, отдохнув от волненья,
И смех и песни! и солнца блеск!
Челнок наш легкий качают волны;
Я в нем с друзьями, веселья полный,
Плыву беспечно… Вдруг слышен треск.
И разлетелся в куски челнок —
Друзья пловцами плохими были,
Родные волны их поглотили,
Меня ж далеко умчал поток.
Тебе я счастья не давал довольно,
Во многом я тебя не понимал,
И мучил я тебя и сам страдал…
Теперь я еду, друг мой! сердцу больно:
И я с слезой скажу тебе—прощай!
Никто тебя так не любил глубоко…
И я молю тебя: ты вспоминай
Меня, мой друг, без желчи, без упрека,
Минутам скорбным ты забвенье дай,
И помни лишь, что я любил глубоко,
Целый день проведем мы сегодня вместе!
Трудно верить такой радостной вести!
Вместе будем ездить, ходить друг за другом следом:
Вы — в своей голландской шапке, с плэдом.
Вместе визиты,— на улицах грязно...
Так любовно, так пленительно-буржуазно!
Мы верны правилам веселого быта —
И «Шабли во льду» нами не позабыто.
Жалко, что Вы не любите «Вены»,
Но отчего трепещу я какой-то измены?
РомансЯ знаю край! там негой дышит лес,
Златой лимон горит во мгле древес,
И ветерок жар неба холодит,
И тихо мирт и гордо лавр стоит…
Там счастье, друг! Туда! Туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда! Там светлый дом! на мраморных столбах
Поставлен свод; чертог горит в лучах;
И ликов ряд недвижимых стоит;
И, мнится, их молчанье говорит…
Там счастье, друг! Туда! Туда
Темнеет вечер голубой,
Мерцают розовые тени.
Мой друг, скорей, пойдем с тобой
На те заветные ступени.
Над нами будет желтый крест,
Цветные окна церкви темной.
Зажжется небо, и окрест
Повсюду будет блеск заемный.
Багряно-огненный закат
Во мгле осветит лица наши.
Когда пробьет печальный час
Полночной тишины
И звезды трепетно горят,
Туман крутом луны, —Тогда, задумчив и один,
Спешу я к роще той,
Где, милый друг, бывало, мы
Бродили в тме ночной.О, если в тайной доле их
Возможность есть душам
Слетать из-за далеких звезд
К тоскующим друзьям, —К знакомой роще ты слетишь
Я знаю – страшен хохот молний,
Я знаю – жгуч бездомья жгут.
Мой белый друг, они придут,
Зарницы солнечных минут,
Они Россию приведут,
Надеждой кубок свой наполни!
Иди в юдоль не вброд, а вплавь,
Глубин глубинный не боится.
В гнездо судьбы влетит Жар-птица,
Как золотая небылица,
Прости! — мы не встретимся боле,
Друг другу руки не пожмём;
Прости! — твое сердце на воле…
Но счастья не сыщет в другом.
Я знаю: с порывом страданья
Опять затрепещет оно,
Когда ты услышишь названье
Того, кто погиб так давно! Есть звуки — значенье ничтожно,
И презрено гордой толпой —
Но их позабыть невозможно: —
Ты в жизни проходишь безучастною тенью,
И вечно опущен твой взор.
Ты сердцем уходишь к неземному селенью,
Уж там — с незапамятных пор.
Тебя повстречал я на великой дороге,
Ведущей в безвестную даль.
И мне показалось — мы стоим на пороге,
Чего-то обоим нам жаль.
Надежда, белою рукою
сыграй мне что-нибудь такое,
чтоб краска схлынула с лица,
как будто кони от крыльца.
Сыграй мне что-нибудь такое,
чтоб ни печали, ни покоя,
ни нот, ни клавиш и ни рук…
О том, что я несчастен, врут.
Чуть-чуть не говоря: "Ты сущая ничтожность!",
Стихов моих печатный судия
Советует большую осторожность
В употребленьи буквы "я".
Винюсь: ты прав, усердный мой ценитель
И общих мест присяжный расточитель, -
Против твоей я публики грешу,
Но только я не для нее пишу.
Увы! писать для публики, для света -
Удел не русского поэта…
В ведовский час тринадцати часов,
Когда несутся оборотни-стриги,
Я увидал, что буквы Древней Книги
Налившияся ягоды лесов.
Нависли кровью вихри голосов,
Звенели красным бешеные миги,
Перековались в острый нож вериги,
Ворвались в ночь семь миллионов псов.
Был старый король, — с сердцем мрачным, суровым;
Блистала в его голове седина.
Женился король, — и в дворце его пышном
Томилась его молодая жена.
Прекрасный был паж, — с головой белокурой;
Веселье он сердцем веселым любил;
Всегда с королевой он был неразлучно:
Он шелковый шлейф королевы носил.
Я вечор в саду, младешенька, гуляла,
И я белую капусту поливала,
Со пра́вой руки колечко потеряла;
Залилася я горючими слезами,
И за это меня матушка бранила:
«Стыдно плакать об колечке! — говорила. —
Я куплю тебе колечко золотое,
Я куплю тебе колечко с изумрудом».
— «Нет, нет, матушка, не надо никакого!
То колечко было друга дорогого;
Други, други! Не корите
Вы укорами меня!
Потерпите, подождите
Воскресительного дня.
Он проглянет — вновь проснется
Сердце в сладкой тишине,
Встрепенется, разовьется
Вольной пташкой в вышине.
С красным солнцем в небо снова
Устремит оно полет
В воздухе нежном прозрачного мая
Дышит влюбленность живой теплоты:
В легких объятьях друг друга сжимая,
Дышат и шепчут ночные цветы.
Тени какие-то смутно блуждают,
Звуки невнятные где-то звенят,
В воздухе тают, и вновь возрастают,
Льется с цветов упоительный яд.
То не жасмин, не фиалки, не розы,
То не застенчивых ландышей цвет,
Как тень дорогая умершего друга —
Минувшие дни.
Цветы — невозвратно отцветшего луга,
Мечты — чьи навеки угасли огни,
Любовь — с беззаветною жаждой друг друга —
Минувшие дни.
Нас нежно ласкали тогда сновиденья,
В минувшие дни.
Была ли в них радость иль было мученье,