Ты увидел? Заметил? Вгляделся?
В мире-прятанье, поиск, игра:
улепетывать с резвостью детства,
притаиться, воскликнуть: «Пора!»Обыскав ледники и теплицы,
перестав притворяться зимой,
март взывает: «Откликнись, Тбилиси!
Ты — мой баловень, неженка мой».Кутерьма адресатов и почты:
блеск загара грустит по лицу,
рыщет дерево: где его почки?
Не они ль утаили листву? Ищет сад — пребывания втайне,
ищет ливень — пролиться куда,
но скрывает Куры бормотанье,
что скрывает и ищет Кура? Наконец все находят друг друга,
всех загадок разгадка ясна,
и внутри драгоценного круга
обретает Тбилиси весна.
Переулок. Снег скрипит. Идут обнявшись.
Стреляют. А им всё равно.
Целуются, и два облачка у губ дрожащих
Сливаются в одно.
Смерть ходит разгневанная,
Вот она! за углом! близко! рядом!
А бедный человек обнимает любимую девушку
И говорит ей такие странные слова:
«Милая! ненаглядная!»
Стреляют. Прижимаются друг к другу еще теснее.
Что для Смерти наши преграды?
Но даже она не сумеет
Разнять эти руки слабые!
Боже! Зимой цветов не найти,
Малой былинки не встретить —
А вот люди могут так любить
На глазах у Смерти!
Может, через минуту они закачаются,
Будто поскользнувшись на льду,
Но, так же друг друга нежно обнимая, —
Они к Тебе придут.
Может, в эти дни надо только молиться,
Только плакать тихо…
Но, Господи, что не простится
Любившим?
Обманывать и льстить —
Вот все на разум правы!
Ах! как не возопить:
«О времена! о нравы!»
Друг только что в глазах,
Любовницы лукавы
И верны на словах —
О времена! о нравы!
Сын и́дет в дом сирен
Вкушать любви отравы;
Там тятя, старый хрен! —
О времена! о нравы!
Вдовы́ от глада мрут,
А театральны павы
С вельможей дань берут—
О времена! о нравы!
За слово и за взгляд
Текут ручьи кровавы;
Друг друга все едят —
О времена! о нравы!
Не полно ли, друзья?
Вам шутки и забавы,
А ведь ответчик я —
О времена! о нравы!
Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы? Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки — и замрут опять.Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье.-
Прочь этот сон, — в нем слишком много слез! Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
Мой друг, усастый воин,
Вот рукопись твоя;
Промедлил, правда, я,
Но, право, я достоин,
Чтоб ты меня простил!
Я так завален был
Бездельными делами,
Что дни вослед за днями
Бежали на рысях,
А я и знать не знаю,
Что делал в этих днях.
Все кончив, посылаю
Тебе твою тетрадь;
Сердитый лоб разгладь
И выговоров строгих
Не шли ко мне, Денис!
Терпеньем ополчись
Для чтенья рифм убогих
В журнале «Для немногих».
В нем много пустоты;
Но, друг, суди не строго,
Ведь из немногих ты
Таков, каких немного.
Спи, ешь и объезжай
Коней четвероногих,
Как хочешь — только знай,
Что я, друг, как не многих
Люблю тебя. — Прощай.
Ударник,
Друг!
Тебе —
Литература!
Иди
И
Пой
Инду-
стриальный
Класс!
Пускай
Звенит
Стихов
Фио-
ритура!
Пускай
Гудит
Романсов
Контрабас!
Пощупай
Пульс!
Сто
Пятьдесят
Ударов!
Стихи
Текут
Длиннее
Длинных
Рек!
И
Ты
Пиши
Не
Так,
Как
Пишет
Жаров!
Учись
Писать,
Как
Пишет
Старый
Джек!
Друзья!
Мои!
Юнцы!
Ребята!
Парни!
Кому
Сегодня
Только
Надцать
Лет!
Стекольщик!
Столяр!
Вообще
Ударник!
Моей
Поэзии
Вручаю
Вам
Кларнет!
Довольно
Клятв!
Пойдем
Отныне
Вместе!
Ударник,
Друг!
Клянусь!
Клянусь
Тебе!
В моем
Тысяче-
строчном
Мани-
фесте
Указан
Путь
К план-
шайбам
И
Борьбе!!
О нет, я не город с кремлем над рекой,
Я разве что герб городской.Не герб городской, а звезда над щитком
На этом гербе городском.Не гостья небесная в черни воды,
Я разве что имя звезды.Не голос, не платье на том берегу,
Я только светиться могу.Не луч световой у тебя за спиной,
Я — дом, разоренный войной.Не дом на высоком валу крепостном,
Я — память о доме твоем.Не друг твой, судьбою ниспосланный друг,
Я — выстрела дальнего звук.В приморскую степь я тебя уведу,
На влажную землю паду, И стану я книгой младенческих трав,
К родимому лону припав.
Вчера здесь роза расцветала,
Собою красила весь луг;
Но ныне роза в зной увяла —
Краса ее исчезла вдруг.
Куда, Элиза, ты сокрылась
Толь скоро от друзей твоих?
Вчера ты с нами веселилась,
Быв в цвете майских дней своих.
Но вдруг, Элиза, увядаешь —
Болезни зной пожег твой цвет,
Глаза со вздохом закрываешь…
Я слезы лью — Элизы нет!
Любив здесь в жизни добродетель,
Ты ею красила себя;
Теперь наш бог и благодетель
Осыплет благами тебя.
Друзья умершей! не печальтесь;
Она в объятиях отца.
Отрите слезы, утешайтесь!
Ее блаженство без конца.
А ты придёшь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно,
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
неполюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата,
и будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю, что там…
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам…
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что не могу тебя я ждать,
весь день не отходя от двери.
Когда она вошла в небесныя селенья,
Ее со всех сторон собор небесных сил,
В благоговении и тихом изумлевье,
Из глубины небес слетевшись, окружил.
«Кто это?» шопотом друг друга вопрошали —
«Давно ужь из страны порока и печали
Не восходило к нам, в сияньи чистоты,
Столь строго девственной и светлой красоты»…
И, тихо радуясь, она в нх сонм вступает;
Но, замедляя шаг, свой взор но временам,
С заботой нежною на землю обращает —
И ждет, иду ли я за нею последам…
А. МАЙКОВ.
Один по сумрачной аллее
Иду, темнеет неба свод.
В душе все ярче, все смелее
Былова призрак возстает.
И как осенние туманы
Ползут над грустною землей —
Так позабытые обманы
Опять проходят предо мной.
Опавших листьев шум прощальный
Один в вечерней тишине,
Как совести упрек печальный
Опять волнует душу мне.
И вспомнилось с тоской глубокой
Все, что на миг я позабыл…
Мой бедный друг, мой друг далекий,
Простишь ли ты, как я простил…
В порыве гнева и тоски
В ночи сжимал я кулаки…
Увы, рука моя слаба,
И не под силу мне борьба.
Жестоко дух мой поражен
И я умру неотомщен,
И кровный друг, восстав за честь,
Не совершит святую месть.
Увы! Не кровным ли друзьям
Я гибелью обязан сам!
Их вероломство и обман —
Виной моих смертельных ран.
Рукою близких, как Зигфри́д,
Я был предательски убит;
Узнать легко бывает им,
Где смелый витязь уязвим.
Отец мой сдаёт.
И тревожная старость
Уже начинает справлять торжество.
От силы былой так немного осталось.
Я с грустью смотрю на отца своего.
И прячу печаль,
И смеюсь беззаботно,
Стараясь внезапно не выдать себя…
Он, словно поняв,
Поднимается бодро,
Как позднее солнце
В конце октября.
Мы долгие годы в разлуке с ним были.
Старались друг друга понять до конца.
Года, как тяжелые камни, побили
Весёлое, доброе сердце отца.
Когда он идёт по знакомой дороге
И я выхожу, чтобы встретить его,
То сердце сжимается в поздней тревоге.
Уйдёт…
И уже впереди никого…
Когда, к мечтательному миру
Стремясь возвышенной душой,
Ты держишь на коленях лиру
Нетерпеливою рукой;
Когда сменяются виденья
Перед тобой в волшебной мгле,
И быстрый холод вдохновенья
Власы подъемлет на челе, —
Ты прав, творишь ты для немногих,
Не для завистливых судей,
Не для сбирателей убогих
Чужих суждений и вестей,
Но для друзей таланта строгих,
Священной истины друзей.
Не всякого полюбит счастье,
Не все родились для венцов.
Блажен, кто знает сладострастье
Высоких мыслей и стихов!
Кто наслаждение прекрасным
В прекрасный получил удел
И твой восторг уразумел
Восторгом пламенным и ясным.
Глубокий нежный сад, впадающий в Оку,
стекающий с горы лавиной многоцветья.
Начнёмте же игру, любезный друг, ау!
Останемся в саду минувшего столетья.
Ау, любезный друг, вот правила игры:
не спрашивать зачем и поманить рукою
в глубокий нежный сад, стекающий с горы,
упущенный горой, воспринятый Окою.
Попробуем следить за поведеньем двух
кисейных рукавов, за блеском медальона,
сокрывшего в себе… ау, любезный друг!..
сокрывшего, и пусть, с нас и того довольно.
Заботясь лишь о том, что стол накрыт в саду,
забыть грядущий век для сущего событья.
Ау, любезный друг! Идёте ли? — Иду.-
Идите! Стол в саду накрыт для чаепитья.
А это что за гость? — Да это юный внук
Арсеньевой.- Какой? — Столыпиной.- Ну, что же,
храни его Господь. Ау, любезный друг!
Далекий свет иль звук — чирк холодом по коже.
Ау, любезный друг! Предчувствие беды
преувеличит смысл свечи, обмолвки, жеста.
И, как ни отступай в столетья и сады,
душа не сыщет в них забвенья и блаженства.
Мой друг, напрасное старанье!
Скрывал ли я свои мечты?
Обыкновенный звук, названье,
Вот всё, чего не знаешь ты.
Пусть в этом имени хранится,
Быть может, целый мир любви.
Но мне ль надеждами делиться?
Надежды… о! они мои,
Мои — они святое царство
Души задумчивой моей…
Ни страх, ни ласки, ни коварство,
Ни горький смех, ни плач людей,
Дай мне сокровища вселенной,
Уж никогда не долетят
В тот угол сердца отдаленный,
Куда запрятал я мой клад.
Как помню, счастье прежде жило
И слезы крылись в месте том:
Но счастье скоро изменило,
А слезы вытекли потом.
Беречь сокровища святые
Теперь я выучен судьбой;
Не встретят их глаза чужие,
Они умрут во мне, со мной!..
Нет отдыха, мой друг, на жизненном пути.
Кто раз пошел тернистою дорогой,
Тому на ней лугов цветущих не найти;
Душе больной, измученной тревогой,
Успокоенье смерть одна лишь может дать.
И глупо и смешно, его от жизни ждать.
В борьбе с людьми, в борьбе с самим собою,
Пройдет твой грустный век; и если из-за туч,
Хотя на миг, — на краткий миг порою,
Тебе живительный проглянет солнца луч;
Забыв, что ждет за ним опять ненастье,
Что горе новое готово впереди —
Благодари судьбу; но более не жди:
Нет продолжительнаго счастья!
Если, мучимый страстью мятежной,
Позабылся ревнивый твой друг
И в душе твоей, кроткой и нежной,
Злое чувство проснулося вдруг —Всё, что вызвано словом ревнивым,
Всё, что подняло бурю в груди,
Переполнена гневом правдивым,
Беспощадно ему возврати.Отвечай негодующим взором,
Оправданья и слезы осмей,
Порази его жгучим укором —
Всю до капли досаду излей! Но когда, отдохнув от волненья,
Ты поймешь его грустный недуг
И дождется минуты прощенья
Твой безумный, но любящий друг —Позабудь ненавистное слово
И упреком своим не буди
Угрызений мучительных снова
У воскресшего друга в груди! Верь: постыдный порыв подозренья
Без того ему много принес
Полных муки тревог сожаленья
И раскаянья позднего слез…
И смех и песни! и солнца блеск!
Челнок наш легкий качают волны;
Я в нем с друзьями, веселья полный,
Плыву беспечно… Вдруг слышен треск.
И разлетелся в куски челнок —
Друзья пловцами плохими были,
Родные волны их поглотили,
Меня ж далеко умчал поток.
И вот сработал в чужой стране
Другой челнок я; но бьют сурово
Чужие волны в челнок мой новый;
Мой край далеко! как грустно мне!
Друзья иные теперь со мной!
И снова песни! Но воют бури,
И гаснут звезды в ночной лазури…
Прости навеки мой край родной!
Тебе я счастья не давал довольно,
Во многом я тебя не понимал,
И мучил я тебя и сам страдал…
Теперь я еду, друг мой! сердцу больно:
И я с слезой скажу тебе—прощай!
Никто тебя так не любил глубоко…
И я молю тебя: ты вспоминай
Меня, мой друг, без желчи, без упрека,
Минутам скорбным ты забвенье дай,
И помни лишь, что я любил глубоко,
И с грустию сказал тебе—прощай!
Теперь блуждать в стране я стану дальней..
Мне тяжело. Еще лета мои
Так молоды; но в жизни я печальной
Растратил много веры и любви.
Живу я большей частью одиноко,
Все сам в себе. Но ты не забывай,
Что я, мой друг, тебя любил глубоко,
И с грустию сказал тебе—прощай!..
5 декабря 1841
Целый день проведем мы сегодня вместе!
Трудно верить такой радостной вести!
Вместе будем ездить, ходить друг за другом следом:
Вы — в своей голландской шапке, с плэдом.
Вместе визиты,— на улицах грязно...
Так любовно, так пленительно-буржуазно!
Мы верны правилам веселого быта —
И «Шабли во льду» нами не позабыто.
Жалко, что Вы не любите «Вены»,
Но отчего трепещу я какой-то измены?
Вы сегодня милы, как никогда не бывали,
Лучше Вас другой отыщется едва ли.
Приходите завтра, приходите с Сапуновым —
Милый друг, каждый раз Вы мне кажетесь новым!
РомансЯ знаю край! там негой дышит лес,
Златой лимон горит во мгле древес,
И ветерок жар неба холодит,
И тихо мирт и гордо лавр стоит…
Там счастье, друг! Туда! Туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда! Там светлый дом! на мраморных столбах
Поставлен свод; чертог горит в лучах;
И ликов ряд недвижимых стоит;
И, мнится, их молчанье говорит…
Там счастье, друг! Туда! Туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда! Гора там есть с заоблачной тропой!
В туманах мул там путь находит свой;
Драконы там мутят ночную мглу;
Летит скала и воды на скалу!..
О друг, пойдем! Туда! Туда
Мечта зовет!.. Но быть ли там когда?
Темнеет вечер голубой,
Мерцают розовые тени.
Мой друг, скорей, пойдем с тобой
На те заветные ступени.
Над нами будет желтый крест,
Цветные окна церкви темной.
Зажжется небо, и окрест
Повсюду будет блеск заемный.
Багряно-огненный закат
Во мгле осветит лица наши.
С могил к нам розы обратят
Свои раскрывшиеся чаши.
Для нас надгробные кресты,
В лучах последнего сиянья,
Воспримут чары красоты,
Как знак немого обещанья.
И все тона, и все цвета,
Какие только в небе слиты,
Как в рай забытые врата,
Нам будут в этот миг открыты.
И смолкнут наши голоса,
И мы, друг в друге пропадая,
Погаснем, как в цветке роса,
Как в тучке искра золотая.
Когда пробьет печальный час
Полночной тишины
И звезды трепетно горят,
Туман крутом луны, —Тогда, задумчив и один,
Спешу я к роще той,
Где, милый друг, бывало, мы
Бродили в тме ночной.О, если в тайной доле их
Возможность есть душам
Слетать из-за далеких звезд
К тоскующим друзьям, —К знакомой роще ты слетишь
В полночной тишине
И дашь мне весть, что в небесах
Ты помнишь обо мне! И, думой сердца увлечен,
Ту песню я пою,
Которой, друг, пленяла ты
Мечтательность мою.Унылый голос ветерок
Разносит в чуткой тме,
В поляне веет, и назад
Несет его ко мне.А я… я верю… томный звук
От родины святой —
На песнь любимую ответ
Души твоей младой.
Я знаю – страшен хохот молний,
Я знаю – жгуч бездомья жгут.
Мой белый друг, они придут,
Зарницы солнечных минут,
Они Россию приведут,
Надеждой кубок свой наполни!
Иди в юдоль не вброд, а вплавь,
Глубин глубинный не боится.
В гнездо судьбы влетит Жар-птица,
Как золотая небылица,
И то, что нынче только снится,
Назавтра – встретится как явь.
Размыта грозами дорога,
Тяжелый мир заржавлен злом.
Я знаю – кровью брызжет гром,
Я знаю – тяжко под дождем…
Мой белый друг, наш близок дом,
Мой белый друг, мы у порога.
Прости! — мы не встретимся боле,
Друг другу руки не пожмём;
Прости! — твое сердце на воле…
Но счастья не сыщет в другом.
Я знаю: с порывом страданья
Опять затрепещет оно,
Когда ты услышишь названье
Того, кто погиб так давно! Есть звуки — значенье ничтожно,
И презрено гордой толпой —
Но их позабыть невозможно: —
Как жизнь, они слиты с душой;
Как в гробе, зарыто былое
На дне этих звуков святых;
И в мире поймут их лишь двое,
И двое лишь вздрогнут от них! Мгновение вместе мы были,
Но вечность ничто перед ним:
Все чувства мы вдруг истощили,
Сожгли поцелуем одним;
Прости! — не жалей безрассудно,
О краткой любви не жалей: —
Расстаться казалось нам трудно;
— Но встретиться было б трудней!
Ты в жизни проходишь безучастною тенью,
И вечно опущен твой взор.
Ты сердцем уходишь к неземному селенью,
Уж там — с незапамятных пор.
Тебя повстречал я на великой дороге,
Ведущей в безвестную даль.
И мне показалось — мы стоим на пороге,
Чего-то обоим нам жаль.
И мне показалось, — и, быть может, обманно,
Быть может, с правдивостью сна, —
Друг другу мы близки, так воздушно и странно,
Так нежно ты мне суждена.
Мы думали оба, и мы оба молчали,
Но вдруг приподнявши свой взор,
Ты молча сказала о предвечной печали,
Я друг твой, я брат твой с тех пор.
И если б была ты не бесстрастною тенью,
И если б не сказкой был сон,
Я отдал бы сердце роковому томленью,
Но в сказку, я в сказку влюблён.
Надежда, белою рукою
сыграй мне что-нибудь такое,
чтоб краска схлынула с лица,
как будто кони от крыльца.
Сыграй мне что-нибудь такое,
чтоб ни печали, ни покоя,
ни нот, ни клавиш и ни рук…
О том, что я несчастен, врут.
Еще нам плакать и смеяться,
но не смиряться, не смиряться.
Еще не пройден тот подъем.
Еще друг друга мы найдем…
Все эти улицы — как сестры.
Твоя игра — их говор пестрый,
их каблуков полночный стук…
Я жаден до всего вокруг.
Ты так играешь, так играешь,
как будто медленно сгораешь.
Но что-то есть в твоем огне,
еще неведомое мне.
Чуть-чуть не говоря: "Ты сущая ничтожность!",
Стихов моих печатный судия
Советует большую осторожность
В употребленьи буквы "я".
Винюсь: ты прав, усердный мой ценитель
И общих мест присяжный расточитель, -
Против твоей я публики грешу,
Но только я не для нее пишу.
Увы! писать для публики, для света -
Удел не русского поэта…
Друзья мои по тяжкому труду,
По Музе гордой и несчастной,
Кипящей злобою безгласной!
Мою тоску, мою беду
Пою для вас… Не правда ли, отрадно
Несчастному несчастие в другом?
Кто болен сам, тот весело и жадно
Внимает вести о больном…
В ведовский час тринадцати часов,
Когда несутся оборотни-стриги,
Я увидал, что буквы Древней Книги
Налившияся ягоды лесов.
Нависли кровью вихри голосов,
Звенели красным бешеные миги,
Перековались в острый нож вериги,
Ворвались в ночь семь миллионов псов.
А в это время мученики-люди,
Семь миллионов страждущих людей,
Друг с другом бились в непостижном чуде.
Закрыв глаза, раскрыв для вихрей груди,
Неслись, и каждый, в розни вражьих сил,
Одно и то же в смерти говорил.
Был старый король, — с сердцем мрачным, суровым;
Блистала в его голове седина.
Женился король, — и в дворце его пышном
Томилась его молодая жена.
Прекрасный был паж, — с головой белокурой;
Веселье он сердцем веселым любил;
Всегда с королевой он был неразлучно:
Он шелковый шлейф королевы носил.
Ты знаешь ли старую песенку эту?
Звучит так печально, так нежно она!
Друг друга любили они бесконечно,
И смерть им за это была суждена!
Я вечор в саду, младешенька, гуляла,
И я белую капусту поливала,
Со пра́вой руки колечко потеряла;
Залилася я горючими слезами,
И за это меня матушка бранила:
«Стыдно плакать об колечке! — говорила. —
Я куплю тебе колечко золотое,
Я куплю тебе колечко с изумрудом».
— «Нет, нет, матушка, не надо никакого!
То колечко было друга дорогого;
Милый друг дал мне его на память.
Любовь милого дороже изумруда.
Любовь милого дороже всего света».
Други, други! Не корите
Вы укорами меня!
Потерпите, подождите
Воскресительного дня.
Он проглянет — вновь проснется
Сердце в сладкой тишине,
Встрепенется, разовьется
Вольной пташкой в вышине.
С красным солнцем в небо снова
Устремит оно полет
И в час утра золотова
В сладкой песне расцветет.
Мир господен так чудесен!
Так отраден вольный путь!
Сколько зерен звучных песен
Западет тогда мне в грудь!
Я восторгом их обвею,
Слез струями напою,
Жарким чувством их согрею,
В русской песне разолью.
И на звук их отзовется
Сердце юноши тоской,
Грудь девицы всколыхнется,
Стают очи под слезой.
В воздухе нежном прозрачного мая
Дышит влюбленность живой теплоты:
В легких объятьях друг друга сжимая,
Дышат и шепчут ночные цветы.
Тени какие-то смутно блуждают,
Звуки невнятные где-то звенят,
В воздухе тают, и вновь возрастают,
Льется с цветов упоительный яд.
То не жасмин, не фиалки, не розы,
То не застенчивых ландышей цвет,
То не душистый восторг туберозы, —
Этим растеньям названия нет.
Только влюбленным дано их увидеть,
С ними душою весь мир позабыть,
Тем, что не могут друг друга обидеть,
Тем, что умеют ласкать и любить.
Знай же, о, счастье, любовь золотая,
Если тебя я забыться молю,
Это — дыханье прозрачного Мая,
Это — тебя я всем сердцем люблю.
Если виденья в душе пролетают,
Если ты жаждешь и ждешь Красоты, —
Это вблизи где-нибудь расцветают,
Где-нибудь дышат — ночные цветы.
Как тень дорогая умершего друга —
Минувшие дни.
Цветы — невозвратно отцветшего луга,
Мечты — чьи навеки угасли огни,
Любовь — с беззаветною жаждой друг друга —
Минувшие дни.
Нас нежно ласкали тогда сновиденья,
В минувшие дни.
Была ли в них радость иль было мученье,
Нам были так сладко желанны они,
Мы ждали еще, о, еще упоенья,
В минувшие дни.
Нам грустно, нам больно, когда вспоминаем
Минувшие дни.
И как мы над трупом ребенка рыдаем
И муке сказать не умеем: «Усни»,
Так в скорбную мы красоту обращаем
Минувшие дни.