Все друг на друга так похожи;
Всяк порознь так похож на всех, —
Одежда та ж, приличье то же,
И та же речь и тот же смех;
Ложь на устах и ложь во взоре,
В движеньях, в чувствах, в разговоре
Нет мысли, нет души живой…
И это люди? Боже мой.
В истасканных бездушных лицах, —
Как на разрушенных гробницах, —
Давно ль их умер человек? —
Пытался я прочесть порою;
И чувство в их душе живое
Давно ль угаснуло навек?
Какие радости, печали
В сердце прежде бушевали,
И неужели навсегда
Они угасли без следа?
Напрасный труд? Среде послушный,
Стремится всякий позабыть,
Что не был куклой он бездушной,
Что мог и чувствовать и жить…
Когда в гробу, любовь моя,
Лежать ты будешь безмолвно,
Сойду к тебе в могилу я,
Прижмусь к тебе любовно.
К недвижной, бледной, к ледяной
Прильну всей силой своею!
От страсти трепещу неземной,
И плачу, и сам мертвею.
Встают мертвецы на полночный зов,
Несутся в пляске, ликуя,
А нас могильный укрыл покров,
В обятьях твоих лежу я.
Встают мертвецы на последний суд,
На казнь и мзду по заслугам,
А нам с тобой хорошо и тут,
Лежим, обняв друг друга.
Звук шагов, шагов,
Да белый туман.
На работу люди
Спешат, спешат.
Общий звук шагов,
Будто общий шаг,
Будто лодка проходит
По камышам.
В тех шагах, шагах —
И твои шаги,
В тех шагах, шагах —
И моя печаль.
Между нами, друг,
Все стена, стена.
Да не та стена,
Что из кирпича.
Ты уходишь, друг,
От меня, меня.
Отзвенела вдруг
Память о ночах.
Где-то в тех ночах
Соловьи звенят,
Где-то в тех ночах
Ручеек зачах.
И не видно лиц —
Все шаги одни.
Все шаги, шаги,
Все обман, обман.
Не моря легли,
А слепые дни,
Не белы снеги,
А седой туман.
Ты — словно тихий шорох ветра,
(Я так тебя люблю!)
Ты — словно добрый лучик света,
(Я так тебя люблю!)
Ты — и надежда, и мечта,
Мне даже страшно поверить в это…
Ты и тепло мое и вьюга, —
(Любовь моя всегда ждала тебя.)
Как мы смогли найти друг друга,
(Любовь моя легко нашла тебя.)
Как повстречаться мы смогли
И мимо не прошли?
Все цветы проснулись вновь,
Приходит в жизнь любовь не зря!
Если в мире есть любовь,
Добрей земля, светлей земля!
Ты — словно солнце над судьбою,
Сердце одно у нас с тобою,
Нас ни за что и никогда
Не разлучат года!
Над гладью морской поднялись две волны,
И долго и страстно лобзались,
И, нежной любовью друг к другу полны,
На берег высокий помчались.
«На берег высокий, — мечтали они, —
Примчимся мы, с тихой любовью
Приляжем, прильнем мы к его изголовью,
И будем там грезить в душистой тени,
И будем там нежиться ночи и дни,
И вечной томиться любовью…»
И весело волны, влюбленной четой,
Помчались, не чуя измену,
Домчались, обнялись, — и берег крутой
Разбил их в воздушную пену.
Пасхальной ночью у двух проталин
Два трупа очнулись и тихо привстали.Двое убитых зимою в боях,
Двое отрытых весною в снегах.И долго молчали и слушали оба
В тревожной печали остывшей злобы.«Christ ist erstanden!» * — сказал один,
Поняв неустанный шорох льдин.«Христос воскресе!» — другой ответил,
Почуяв над лесом апрельский ветер.И как под обстрелом за огоньком,
Друг к другу несмело пробрались ползком, И троекратно облобызались,
И невозвратно с весною расстались, И вновь онемело, как трупы, легли
На талое тело воскресшей земли… Металлом визжало, взметалось пламя:
Живые сражались, чтоб стать мертвецами.
______________
* «Христос воскрес!» (нем.).
Я позабыл, как держат ручку пальцы,
Как ищут слово, суть открыть хотят…
Я в партизаны странные подался —
Стрекочет мой язык, как автомат.Пальба по злу… Причин на это много.
Всё на кону: Бог… ремесло… судьба…
Но за пальбой я сам забыл — и Бога,
И ремесло, и — отчего пальба.И всё забыв — сознаться в этом трушу.
Веду огонь — как верю в торжество.
А тот огонь мою сжигает душу,
И всем смешно, что я веду его.Я всё равно не верю, что попался…
Я только вспоминаю тяжело, -
Как ищут суть, как держат ручку пальцы
И как нас учит смыслу — ремесло.
Только ты не пременяйся, я не пременюся,
И любя тебя, в другую больше не влюблюся.
Помни свет мой ту минуту, как люблю, сказала,
Поцелуями то слово сколько подтверждала,
Ты не можешь мне поверить, как в тебя влюбился,
Я прельщен толико много, в перьвой как родился;
Но чтоб время сей любови проходило слаще,
Так старайся, чтоб со мною видеться почаще.
Кто бы что о нас ни думал, мы любовь сугубим,
Плюнь на все, того довольно, что друг друга любим.
Мне часто бывает трудно,
Но я шучу с друзьями.
Пишу стихи и влюбляюсь.
Но что-то в судьбе моей,
Что, как на приговоренного,
жалостливыми глазами
Смотрят мне вслед
на прощание жены моих друзей.
И даже та, настоящая,
чей взгляд был изнутри светел,
Что вдыхал в меня свежий, как море,
и глубокий, как море, покой:
Истинная любимая,
кого я случайно встретил,
Обрадовалась,
но вдруг застыла,
столкнувшись в глазах
с судьбой.Я вами отпет заранее.
Похоронен, как наяву.
Похоронена ваша загнанная,
ваша собственная душа.
Я вами отпет заранее.
Но все-таки я живу
И стоит того, чтоб мучаться,
каждый день мой
и каждый шаг.
Детский профиль на белых подушках, —
И всю ночь ты шептала в бреду
О цветах, о любимых игрушках
И о гномах в осеннем саду.
В эту ночь ты дышать перестала…
Повинуясь желаньям твоим,
Я о смерти твоей рассказала
Только маленьким гномам лесным.
И столпились они у кроватки,
Свои темные сняв колпачки,
И в лучах темно-красной лампадки
Были лица их полны тоски.
Но тебя, их живую подругу,
Было трудно в умершей узнать,
И они говорили друг другу:
«Вероника вернется опять».
Знакомя, друг сказал мне сокровенно:
— Рекомендую: Коля. Пианист.
Прекрасный парень и душою чист,
И ты его полюбишь непременно!
«Прекрасный парень» в меру был живой.
Сел за рояль, Прокофьева сыграл,
Смеялся шуткам, подымал бокал,
Потом простился и ушел домой.
Ушел и канул в темноту и снег…
И я спросил у друга своего:
— Вот ты прекрасным называл его.
А чем прекрасен этот человек?
С минуту друг растерянно молчал.
Ходил, курил и молвил наконец:
— Он никому вреда не причинял,
Не лицемер, не склочник, не подлец…
И вновь спросил я друга своего:
— А доброго он людям сделал много? —
Мой друг вздохнул: — Да вроде ничего.
И все-таки он неплохой, ей-богу!
И тут мелькнуло: а не так ли я
Хвалю порой того, кто не подлец?
Но сколько рядом истинных сердец?
И все ль друзья действительно друзья?
Не прямодушен — ладно, ничего!
Не сделал зла — приветствуем его.
Мог утащить, а он не утащил
И чуть ли уж не подвиг совершил.
Иль, скажем, парень в девушку влюбился,
Жениться обещал. И под конец
Не оскорбил, не бросил, а женился —
И вот уже герой и молодец!
А то вдруг вам как на голову снег
Свалилось горе. Друг о том проведал.
Он мог добить, предать, но он не предал.
Нет, не помог ничем, а лишь не предал, —
И вот уж он «прекрасный человек».
Смешно, но факт: мы, будто с ценной ношей,
Со странной меркой носимся порой:
«Прекрасный» — лишь за то, что не плохой,
А не за то, что истинно хороший!
Так не пора ль действительно начать
С других позиций доблести считать?
Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парижу —
И то, что слышу, и то, что вижу,
Пишу в блокнотик впечатлениям вдогонку:
Когда состарюсь — издам книжонку
Про то, что, Ваня, Ваня, Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны — как в бане пассатижи.
Все эмигранты тут второго поколенья —
От них сплошные недоразуменья:
Они всё путают — и имя, и названья, —
И ты бы, Ваня, у них был — «Ванья».
А в общем, Ваня, Ваня, Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны — как в русской бане лыжи!
Я сам завёл с француженкою шашни,
Мои друзья теперь — и Пьер, и Жан.
И вот плевал я уже, Ваня, с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан!
Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке!
Я муху безумно любил!
Давно это было, друзья,
Когда еще молод я был,
Когда еще молод был я.
Бывало, возьмешь микроскоп,
На муху направишь его —
На щечки, на глазки, на лоб,
Потом на себя самого.
И видишь, что я и она,
Что мы дополняем друг друга,
Что тоже в меня влюблена
Моя дорогая подруга.
Кружилась она надо мной,
Стучала и билась в стекло,
Я с ней целовался порой,
И время для нас незаметно текло.
Но годы прошли, и ко мне
Болезни сошлися толпой —
В коленках, ушах и спине
Стреляют одна за другой.
И я уже больше не тот.
И нет моей мухи давно.
Она не жужжит, не поет,
Она не стучится в окно.
Забытые чувства теснятся в груди,
И сердце мне гложет змея,
И нет ничего впереди…
О муха! О птичка моя!
Клянусь, когда-нибудь ты, друг,
Волшебнице коварной
Открыл души своей недуг
С неразделимой тайной.
И верно, верно, думал ты
С той девой съединиться
И с ней в обьятьях красоты
Любовию упиться.
Она ж, неверная тебя,
Любила… но коварно;
Обман и прелести любя,
Забыла своенравно.
Отмсти ж и ты! Забудь её,
Когда она не любит,
Пусть сердце юное твоё
Изменницу забудет…
Смотри, мой друг, как всё кругом
И весело, и мило;
Тебе ж в несчастии твоём
Всё мёртво и уныло.
Внимай, как юноши поют
И девы веселятся,
Как радости сердечны пьют
И как они резвятся.
Лишь ты суров, угрюм и тих
Меж юными друзьями;
Лишь ты один глядишь на них
Несветлыми очами…
Невольник горести своей,
Алкатель сладострастий!
Забудь любовь, и плен сетей,
И огненные страсти.
Резвись; друзей в кругу простом
Вновь вкусишь наслажденье
И в сем бокале круговом
Потопишь огорченье!
Поверь, замена всех утрат —
Вино: ты им целися.
О наш ровесник, друг и брат,
Будь счастлив, веселися!
Милый друг! отчего не признаться:
Ночь безумно была хороша!
И хотелось любить, наслаждаться,
И к душе порывалась душа!
Поддаваясь обманчивым чарам,
Ослабевши от неги ночной,
Я шатался под сильным ударом,
Наносимым умелой рукой!
Я шатался… Но нет еще власти,
Обольщений таких и огня,
Нет такого безумия страсти,
Чтоб оно покорило меня!
Да, мой друг, полюбить я сумею,
Но рожден я не слабым бойцом,
Никогда за любовью моею
Не пойду я послушным рабом!…
Пусть вчера, в мимолетном припадке,
Я тебе поддавался шутя…
Но и ты ведь была в лихорадке,
И нежна, и робка, как дитя!
А сегодня насмешливо в очи
Мы друг другу с улыбкой глядим…
Обаянье умчавшейся ночи
Вместе с светом исчезло, как дым!
Так не будем же лучше бороться!
Нам с тобой ничего не делить!
Мне тебя покорить не придется,
И тебе не меня покорить!
Пошутила я — и другу слово молвила:
«Не ходи ты темной ночью в наш зеленый сад:
Молодой сосед догадлив, он дознается,
Быль и небыль станет всем про нас рассказывать».
Милый друг мой, что ненастный день, нахмурился,
Не подумал и ответил мне с усмешкою;
«Не молвы людской боишься ты, изменница,
Верно, видеться со мною тебе не любо».
Вот неделя — моя радость не является,
Засыпаю — мне во сне он, сокол, видится,
Просыпаюсь — мне походка его чудится,
Вспомню речь его — все сердце разрывается.
Для чего же меня, друг мой, ты обманывал,
Называл душою, дорогою радостью?
Покидая радость, ты слезы не выронил
И с душой расстался, что с заботой скучною.
Не виню я друга, на себя я плачуся:
Уж зачем его я слушала, лелеяла?
Полюбить умела лучше милой матери,
Позабыть нет сил, разлюбить — нет разума.
ЖУКОВСКОМУ
Переход на страницу аудио-файла.
Когда, к мечтательному миру
Стремясь возвышенной душой,
Ты держишь на коленях лиру
Нетерпеливою рукой;
Когда сменяются виденья
Перед тобой в волшебной мгле,
И быстрый холод вдохновенья
Власы подемлет на челе,—
Ты прав, творишь ты для немногих,
Не для завистливых судей,
Не для сбирателей убогих
Чужих суждений и вестей,
Но для друзей таланта строгих,
Священной истины друзей.
Не всякого полюбит счастье,
Не все родились для венцов.
Блажен, кто знает сладострастье
Высоких мыслей и стихов!
Кто наслаждение прекрасным
В прекрасный получил удел
И твой восторг уразумел
Восторгом пламенным и ясным.
Переход на страницу аудио-файла.
Комментарии
В России отныне есть два государства:
Одно — для народа, другое — для барства.
В одном государстве шалеют от денег.
В другом до зарплаты копеечки делят.
Меж ними навеки закрыты границы.
О, как далеко огородам до Ниццы!
Не ближе, чем отчему дому — до виллы.
Когда-то таких поднимали на вилы.
В России отныне есть два государства.
В одном одурели от бед и от пьянства.
В другом одурели совсем от другого…
Но мне не к лицу неприличное слово.
Элитные жены — принцессы тусовок.
Российские бабы — Российская Совесть.
Однажды мое государство взъярится.
Пойдет напролом и откроет границы.
И будет в России одно Государство.
А все остальное — сплошное лукавство.
Уста к устам, безгласное лобзанье,
Закрытье глаз, мгновенье без конца,
С немой смертельной бледностью лица,
Безвестно — счастье или истязанье.
Два лика, перешедшие в сказанье,
Узор для сказки, песня для певца,
Две розы, воскуренные сердца,
Два мира, в жутком таинстве касанья.
Души к душе мгновенный пересказ,
Их саван, и наряд их предвенечный,
Алмаз минуты, но в оправе вечной.
Узнать друг друга сразу, в первый раз.
Ромео, ты сейчас в Дороге Млечной
С Джульеттой ткешь из искр свой звездный Час.
Жизнь бесцветна? Надо, друг мой,
Быть упорным и искать:
Раза два в году ты можешь,
Как король, торжествовать…
Если где-нибудь случайно, —
В маскараде иль в гостях,
На площадке ли вагона,
Иль на палубных досках, —
Ты столкнешься с человеком
Благородным и простым,
До конца во всем свободным,
Сильным, умным и живым,
Накупи бенгальских спичек,
Закажи оркестру туш,
Маслом розовым намажься
И прими ликерный душ!
Десять дней ходи во фраке,
Нищим сто рублей раздай,
Смейся в горьком умиленье
И от радости рыдай…
Раза два в году — не шутка,
А при счастье — три и пять.
Надо только, друг мой бедный,
Быть упорным и искать.
Неизбежныя напасти,
Бремя лет, трудов и зла
Унесли из нашей страсти
Много свету и тепла.
Сердце — времени послушно —
Бьется ровной чередой.
Разстаемся равнодушно,
Не торопимся домой…
Что таиться друг от друга?
Поседел я — видишь ты;
И в тебе, моя подруга,
Нет бывалой красоты.
Взяты временем и горем
Кудри черныя твои,
Не сравнишь ты с синим морем
Очи впалыя мои…
Что́жь осталось в жизни нашей?
Ты молчишь, смутилась ты…
Не случилось ли с Парашей —
Сохрани Господь — беды?..
На утре дней всё ярче и чудесней
Мечты и сны в груди моей росли,
И песен рой вослед за первой песней
Мой тайный пыл на волю понесли.И трепетным от счастия и муки
Хотелось птичкам божиим моим,
Чтоб где-нибудь их налетели звуки
На чуткий слух, внимать готовый им. Полвека ждал друзей я этих песен,
Гадал о тех, кто им живой приют;
О, как мой день сегодняшний чудесен! —
Со всех сторон те песни мне несут.Тут нет чужих, тут всё родной и кровный!
Тут нет врагов, кругом одни друзья! —
И всей душой за ваш привет любовный
К своей груди вас прижимаю я!..14 января 1889
Меня застрелят на границе,
Границе совести моей,
И кровь моя зальет страницы,
Что так тревожили друзей.
Когда теряется дорога
Среди щетинящихся гор,
Друзья прощают слишком много,
Выносят мягкий приговор.
Но есть посты сторожевые
На службе собственной мечты,
Они следят сквозь вековые
Ущербы, боли и тщеты.
Когда в смятенье малодушном
Я к страшной зоне подойду,
Они прицелятся послушно,
Пока у них я на виду.
Когда войду в такую зону
Уж не моей — чужой страны,
Они поступят по закону,
Закону нашей стороны.
И чтоб короче были муки,
Чтоб умереть наверняка,
Я отдан в собственные руки,
Как в руки лучшего стрелка.
Сердца томная забота,
Безыменная печаль!
Я невольно жду чего-то,
Мне чего-то смутно жаль.
Не хочу и не умею
Я развлечь свою хандру:
Я хандру свою лелею,
Как любви своей сестру.
Ей предавшись с сладострастьем,
Благодарно помню я,
Что сироткой под ненастьем
Разрослась любовь моя;
Дочь туманного созвездья,
Красных дней и ей не знать.
Ни сочувствий, ни возмездья
Бесталанной не видать.
Дети тайны и смиренья,
Гости сердца моего
Остаются без призренья
И не просят ничего.
Жертвы милого недуга,
Им знакомого давно,
Берегут они друг друга
И горюют заодно.
Их никто не приголубит,
Их ничто не исцелит…
Поглядишь! хандра всё любит,
А любовь всегда хандрит.
Пусть тот, чья честь не без укора,
Страшится мнения людей;
Пусть ищет шаткой он опоры
В рукоплесканиях друзей!
Но кто в самом себе уверен,
Того хулы не потрясут —
Его глагол нелицемерен,
Ему чужой не нужен суд.Ни пред какой земною властью
Своей он мысли не таит,
Не льстит неправому пристрастью,
Вражде неправой не кадит.
Ни пред венчанными царями,
Ни пред судилищем молвы
Он не торгуется словами,
Не клонит рабски головы.Друзьям в угодность, боязливо
Он никому не шлет укор;
Когда ж толпа несправедливо
Свой постановит приговор,
Один, не следуя за нею,
Пред тем, что чисто и светло,
Дерзает он, благоговея,
Склонить свободное чело.
Как другу милому, единственному другу,
Мой скромный труд тебе я посвятил.
Ты первый взор участья обратил
На музу робкую, мою подругу.
Ты показал мне новый, лучший путь,
На нем шаги мои направил,
И примирил с людьми, и жизнь любить заставил,
Развил мой ум, согрел мне грудь…
Я помню все! Что б ни было со мною, —
В одном себе по гроб не изменю:
В день радости, в день горя — под грозою, —
В моей душе твой образ сохраню.
Друзья, мы собрались перед разлукой;
Одни — на смерть идут,
Другие, с затаенной в сердце мукой,
Прощанья часа ждут.
Зачем печаль, зачем вы все угрюмы,
Зачем так провожать?..
Друзья, тоскливые гоните думы:
Вам не о чем вздыхать!
Мы не идем по прихоти владыки
Страдать и умирать;
Свободны наши боевые клики,
Могуча наша рать,
И не числом солдат, коней, орудий,
Не знанием войны,
А тем, что в каждой честной русской груди
Завет родной страны!
Она на смерть за братьев нас послала,
Своих родных сынов,
И мы не стерпим, чтоб она сказала:
«Бежали от врагов!»
Мы победим или в бою погибнем,
Как вождь наш обещал,
И доблести славянской столп воздвигнем,
Какого мир не знал…
Котурна Волкова пресеклися часы.
Прости, мой друг, навек, прости, мой друг любезный!
Пролей со мной поток, о Мельпомена, слезный,
Восплачь и возрыдай и растрепли власы!
Мой весь мятется дух, тоска меня терзает,
Пегасов предо мной источник замерзает.
Расинов я теятр явил, о россы, вам;
Богиня, а тебе поставил пышный храм;
В небытие теперь сей храм перенесется,
И основание его уже трясется.
Се смысла моего и тщания плоды,
Се века целого прилежность и труды!
Что, Дмитревский, зачнем мы с сей теперь судьбою?!
Расстался Волков наш со мною и с тобою,
И с музами навек. Воззри на гроб его,
Оплачь, оплачь со мной ты друга своего,
Которого, как нас, потомство не забудет!
Переломи кинжал; теятра уж не будет.
Простись с отторженным от драмы и от нас,
Простися с Волковым уже в последний раз,
В последнем как ты с ним игрании прощался,
И молви, как тогда Оскольду извещался,
Пустив днесь горькие струи из смутных глаз:
«Коликим горестям подвластны человеки!
Прости, любезный друг, проспи, мой друг, навеки!»
Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых —
Все явилось, как спасенье
Беспокойного повесы.
Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.
Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.
Там теперь такая ж осень…
Клен и липы в окна комнат,
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят.
Их давно уж нет на свете.
Месяц на простом погосте
На крестах лучами метит,
Что и мы придем к ним в гости,
Что и мы, отжив тревоги,
Перейдем под эти кущи.
Все волнистые дороги
Только радость льют живущим.
Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
В платонических влеченьях
Наши души всеконечно
Скреплены духовной связью
Неразрывно и навечно;
Даже в случаях разлуки
Вновь друг с другом без усилья
Могут встретиться, имея
Быстромчащиеся крылья.
Сверх того они бессмертны;
Вечность же — веков громада;
И кому иcкать есть время,
Тот находит все, что надо.
Но телам, телам несчастным,
Крайне пагубна разлука;
Крыльев нет, ног только пара
И при этом смерти мука.
Обсуди все это, Китти,
И зимуй одна в Париже;
А весной мы вместе в Лондон…
Хорошенько обсуди же.
Тяжелый год — сломил меня недуг.
Беда застигла,— счастье изменило,—
И не щадит меня ни враг, ни друг,
И даже ты не пощадила!
Истерзана, озлоблена борьбой,
С своими кровными врагами,
Страдалица! стоишь ты предо мной
Прекрасным призраком с безумными глазами!
Упали волосы до плеч,
Уста горят, румянцем рдеют щеки,
И необузданная речь
Сливается в ужасные упреки,
Жестокие, неправые… Постой!
Не я обрек твои младые годы
На жизнь без счастья и свободы,
Я друг, я не губитель твой!
Но ты не слушаешь
Я презираю спокойно, грустно, светло и строго
Людей бездарных: отсталых, плоских, темно-упрямых.
Моя дорога — не их дорога.
Мои кумиры — не в людных храмах.
Я не желаю ни зла, ни горя всем этим людям, —
Я равнодушен; порой прощаю, порой жалею.
Моя дорога лежит безлюдьем.
Моя пустыня, — дворца светлее.
За что любить их, таких мне чуждых? за что убить их?!
Они так жалки, так примитивны и так бесцветны.
Идите мимо в своих событьях, —
Я безвопросен: вы безответны.
Не знаю скверных, не знаю подлых; все люди правы;
Не понимают они друг друга, — их доля злая.
Мои услады — для них отравы.
Я презираю, благословляя…
Когда пред нею старцы, стражи лона,
Склонились, друг до друга говоря: —
«Смотрите, розоперстая заря!»,
Она возникла в мире вне закона.
Как сладкий звук, превыше вихрей стона,
Как царская добыча для царя,
Как песнь весны, как пламя алтаря,
Как лунный серп в опале небосклона.
Как миг любви, что сам себе закон,
Как звон оков законченного плена,
Как в ливне быстрых радуг перемена.
Как в сне веков единый верный сон,
Дочь лебедя, волны вскипевшей пена,
Грань торжества, звезда средь жен, Елена.
Милый друг, пусть тебя не пугает,
Что сегодня я грустный такой,
Ведь и солнце не вечно сияет,
Ведь и тучи находят порой.Коль в жару не проносятся грозы,
И трава не растет на лугу.
Говорят, что тоску лечат слезы,
Ну, а слезы я лить не могу.Не могу, не такая порода!..
Только раз я слезу уронил, —
Это было во время похода,
Я друзей боевых хоронил.А теперь ты не бойся, товарищ,
Как туман отойдет моя грусть,
По плечу ты, как прежде, ударишь.
И опять я тебе улыбнусь! Я не трус, да и ты не отступишь
Там, где будут герои нужны,
А сейчас… подпевай, если любишь, —
Для того нам и песни даны!
В лапах косматых и страшных
Колдун укачал весну.
Вспомнили дети о снах вчерашних,
Отошли тихонько ко сну.
Мама крестила рукой усталой,
Никому не взглянула в глаза.
На закате полоской алой
Покатилась к земле слеза.
«Мама, красивая мама, не плачь ты!
Золотую птицу мы увидим во сне.
Всю вчерашнюю ночь она пела с мачты,
А корабль уплывал к весне.
Он плыл и качался, плыл и качался,
А бедный матросик смотрел на юг:
Он друга оставил и в слезах надрывался, —
Верно, есть у тебя печальный друг?»
«Милая девочка, спи, не тревожься,
Ты сегодня другое увидишь во сне.
Ты к вчерашнему сну никогда не вернешься:
Одно и то же снится лишь мне…»Август 1905