На восходе солнца
В зеленой дуброве
Встретились два брата,
Два родных по крови.Их одна краина
На свет породила,
Да не равным счастьем
Братьев наделила.Первый жил на воле,
Вырос на просторе,
А второй — у пана,
В нищете да в горе.Повстречались братья,
Кровные, родные,
Подали друг другу
Руки трудовые.И промолвил первый:
— Я прошел границу,
Я пришел с тобою
Счастьем поделиться; Я леса раздвинул,
Переплыл я реки,
Чтоб не разлучаться
Нам с тобой вовеки.А второй ответил,
Распрямляя спину:
— Ты вошел, как солнце
В темную долину; Ты раскрыл темницы,
Ты принес свободу,
И с тобой готов я
И в огонь и в воду.И пошли два брата
Под зарей широкой —
Ленинской дорогой.
Сталинской дорогой.
Мы празднуем в саду прощальный наш досуг,
Прощай!.. — пью за твое здоровье, милый друг!..
И солнцу, что на все наводит зной, не жарко,
И льду не холодно, и этот пышный куст
Своих не знает роз, и — даже эта чарка
Не знает, чьих она касалась жарких уст…
И блеск, и шорохи, и это колыханье
Деревьев — все полно блаженного незнанья;
А мы осуждены отпраздновать страданье,
И холод сознаем и пламенный недуг…
Прощай!.. — пью за твое здоровье, милый друг!..
Л.М. ЖемчужниковуТы прав. Я вижу сам: нет силы произвола
В моей душе, как в оны дни;
Но не кори ее; ты с арфою Эола
Ее, безвинную, сравни! Как жертва непогод, лишь струны ветер тронет,
Не может не звучать она, -
Так чуткая душа под бурей жизни стонет
И плач окончить не вольна.С тех пор как друга нет, душа напрасно просит
Отрад, надежд и светлых грез, -
Далёко от меня их тот же вихрь уносит,
Который жизнь ее унес.Так пусть душа звучит; пусть песня скорби льется
И поминается мой друг,
Пока последняя струна не оборвется,
Издав тоски последний звук!
Бессмертье? Вам, двуногие кроты,
Не стоящие дня земного срока?
Пожалуй, ящерицы, жабы и глисты
Того же захотят, обидевшись глубоко… Мещане с крылышками! Пряники и рай!
Полвека жрали — и в награду вечность…
Торг не дурен. «Помилуй и подай!»
Подай рабам патент на бесконечность.Тюремщики своей земной тюрьмы,
Грызущие друг друга в каждой щели,
Украли у пророков их псалмы,
Чтоб бормотать их в храмах раз в неделю… Нам, зрячим, — бесконечная печаль,
А им, слепым, — бенгальские надежны,
Сусальная сияющая даль,
Гарантированные брачные одежды!.. Не клянчите! Господь и мудр, и строг, —
Земные дни бездарны и убоги,
Не пустит вас господь и на порог,
Сгниете все, как падаль, у дороги.
И месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в горницу тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе,
И один только пуст прибор.
Это муж мой, и я, и друзья мои,
Мы Новый встречаем год,
Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет?
Хозяин, поднявши первый стакан,
Был важен и недвижим:
«Я пью за землю родных полян,
В которой мы все лежим»,
А друг, поглядевши в лицо мое
И вспомнив Бог весть о чем,
Воскликнул: «А я за песни ее,
В которых мы все живем».
Но третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет,
Мыслям моим в ответ
Промолвил: «Мы выпить должны за того,
Кого еще с нами нет».
Стоит туман над Енисеем,
Пути-дороги не даёт.
За три часа до Красноярска
Остановился пароход.
Зачем, зачем он бросил якорь?
Зачем в котлах огонь пропал?
Второй помощник капитана
К себе на свадьбу не попал.Его невеста в белом платье
Глядит на тополь во дворе.
Она из Кинешмы далекой
Сюда приехала к сестре.
Уже пришли, наверно, гости,
Накрыла тёща стол для них…
Но посредине Енисея
На прочном якоре жених.Стоит туман над Енисеем,
Пути-дороги не даёт.
О женихе своём пропавшем
Невеста горько слёзы льёт.
Ты знай, волжанка, знай, невеста, —
Не без тумана жизнь порой.
Но свято верь ты в сердце друга —
И друг воротится домой.
Музыка, закрученная туго
в иссиня-черные пластинки, -
так закручивают черные косы
в пучок мексиканки и кубинки, -
музыка, закрученная туго,
отливающая крылом вороньим, -
тупо-тупо подыгрывает туба
расхлябанным пунктирам контрабаса.
Это значит — можно все, что можно,
это значит — очень осторожно
расплетается жесткий и черный
конский волос, канифолью тертый.
Это значит — в визге канифоли
приближающаяся поневоле,
обнимаемая против воли,
понукаемая еле-еле
в папиросном дыме, в алкоголе
желтом, выпученном и прозрачном,
движется она, припав к плечу чужому,
отчужденно и ненапряженно,
осчастливленная высшим даром
и уже печальная навеки…
Музыка, закрученная туго,
отделяющая друг от друга.
Живет поверье — лишь весна приходит
И соки по стволам начнут свой путь,
Незримо помогаем мы Природе
Утраченную мощь ее вернуть.
Через восторг свой и свое дыханье
Мы делимся с деревьями собой…
Не потому ли по весенней рани
Вдруг со здоровьем происходит сбой.
Поспешно мы глотаем витамины,
Не понимая, что произошло.
Но тополя, березы и рябины
От нас берут и силы и тепло.
Нам не дано с Природой расставаться…
В тяжелые минуты или дни
Она нам дарит все свои богатства,
И нет у нас надежнее родни.
Так и живем, друг другу помогая.
И в этом нашей близости секрет…
Лес открывает мне ворота рая,
Я душу распахну ему в ответ.
Один из них в Ташкенте жил,
Другой приехал из Калуги.
Всё было разное у них,
И только бабушка — одна.
Из писем бабушки своей
Они узнали друг о друге,
А в сорок первом их свела
Отечественная война.Рассказывает младший брат
Про затемненья и тревоги,
Как с «юнкерсом», таким большим,
Сражался юркий «ястребок»,
Как через город шли стада…
А старший брат, серьёзный, строгий,
Твердит: — Ты это запиши!
Ведь у тебя прекрасный слог! И горько плачет младший брат,
Услышав горестную сводку.
Он помнит «мессершмиттов» гул
И резкость воинских команд.
А старший на него глядит,
Глядит, как на свою находку,
И радуется, что открыл
(А что вы думали!) талант.
Есть на небе сад невянущий
Для детских душ, для радостных…М. Лохвицкая
Она (обнимая его и целуя):
О друг мой… Сегодня — блаженству предел:
Отныне любви нашей мало двух тел.
Ты понял?
Он (сердце догадкой волнуя):
Дитя от ребенка!.. Устрой мне! устрой…
Ты мать мне заменишь; ты будешь сестрой.
(Целуются долго, друг друга чаруя).
…Она машинально смотрела в окно:
По улице — в шляпе с провалом — мужчина
Нес розовый гробик…
«Сильна скарлатина», —
Читал муж в газетах, — и стало темно.
Она (обращаясь к предчувствию): Боже?!
Он бросил газету и думает то же…
И каждому кто-то шепнул: Решено.
Ну, поскрипи, сверчок! Ну, спой, дружок запечный!
Дружок сердечный, спой! Послушаю тебя —
И, может быть, с улыбкою беспечной
Припомню все: и то, как жил любя,
И то, как жил потом, счастливые волненья
В душе измученной похоронив навек, —
А там, глядишь, усну под это пенье.
Ну, поскрипи! Сверчок да человек —
Друзья заветные: у печки, где потепле,
Живем себе, живем, скрипим себе, скрипим,
И стынет сердце (уголь в сизом пепле),
И все былое — призрак, отзвук, дым!
Для жизни медленной, безропотной, запечной
Судьба заботливо соединила нас.
Так пой, скрипи, шурши, дружок сердечный,
Пока огонь последний не погас!
Мой друг, любовь нес съединяет,
А невозможность разлучает;
Иль на роду уж дано мне
Любить любезную во сне?
А наяву — в тоске, в мученьи
С тобою быть, подле сидеть
И лобызать тебя не сметь;
И в ожиданьи и в сомненьи
И дни и ночи проводить!..
Мы хочем время улучить,
Где можно б было мне прижаться
К трепещущей груди твоей,
На снег ланит, на огнь очей
Где б мог глядеть и любоваться.
Но, нет! Подглядливые очи
И тут и там, везде следят;
И днем, и в час глухой полночи
Они нас, друг мой, сторожат.
И как укрыться нам от взора
Недоброхотливых людей?
Как неизбежного дозора
Нам избежать во тьме ночей?
И как завистников тиранов
Иль отклонить, иль обмануть?
Какою силой талисманов
Их очи зоркие сомкнуть?
Но друг, пускай они глядят
На нас; за нами замечают,
Любить друг друга запрещают;
Пусть делают что, как хотят
Но мы друг другу верны оба
Любовь моя, твоя — до гроба!
То что они, что их дозор,
Что нам упрек, что нам позор?
Мы стерпим все: и хоть украдкой,
Хот мыслью, хоть надеждой сладкой
. . . . . . . . . . .
А все не запретят любить,
Земные радости делить.
К моей лире и к друзьям моимО лира, друг мой неизменный,
Поверенный души моей!
В часы тоски уединенной
Утешь меня игрой своей!
С тобой всегда я неразлучен,
О лира милая моя!
Для одиноких мир сей скучен,
А в нем один скитаюсь я! Мое младенчество сокрылось;
Уж вянет юности цветок;
Без горя сердце истощилось,
Вперед присудит что-то рок!
Но я пред ним не побледнею:
Пусть будет то, что должно быть!
Судьба ужасна лишь злодею,
Судьба меня не устрашит.Не нужны мне венцы вселенной,
Мне дорог ваш, друзья, венок!
На что чертог мне позлащенный?
Простой, укромный уголок,
В тени лесов уединенной,
Где бы свободно я дышал,
Всем милым сердцу окруженный,
И лирой дух свой услаждал, -Вот все — я больше не желаю,
В душе моей цветет мой рай.
Я бурный мир сей презираю.
О лира, друг мой! утешай
Меня в моем уединеньи;
А вы, друзья мои, скорей,
Оставя свет сей треволненный,
Сберитесь к хижине моей.Там, в мире сердца благодатном,
Наш век как ясный день пройдет;
С друзьями и тоска приятна,
Но и тоска нас не найдет.
Когда ж придет нам расставаться,
Не будем слез мы проливать:
Недолго на земле скитаться;
Друзья! увидимся опять.
У меня что-то сердце щемит,
Словно в нем поселился термит.
Друг у меня был,
Но он обо мне забыл.
Звали его Андрей,
Но кажется, и Сергей…
И был мне Володя Кружков
Ближе всех прочих дружков.
Нет, не Кружков, а Квадратиков.
И жили мы, как пара братиков.
Сядем мы с ним на диван
И я говорю:
— Иван,
Пойдем мы с тобою в тайгу,
И я тебе помогу.
Уехал он с мамой в Италию,
И я так грущу по Виталию.
Мне все говорят:
— Бросьте,
Забудьте об этом Косте.
Не пишет тебе Клим,
И ладно, и бог с ним.
А может быть, в этом далеком краю
Глеб мой ранен в тяжелом бою?
А вдруг он сидит в Магадане
С папой на чемодане?
А там дуют сильные ветры
И не продают конверты.
Мне сейчас хорошо в Москве,
А он там вдали и в тоске.
Я сегодня весь день прогрущу
И себя никуда не пущу.
Пойдем сегодня благовонный
Мы черпать воздух, друг мой, в сад,
Где вязы светлы, сосны темны
Густыми купами стоят ;
Который с милыми друзьями,
С подругами сердец своих
Садили мы, растили сами;
Уж ныне тень приятна в них.
Пусть Даша статна, черноока
И круглолицая, своим
Взмахнув челом, там у потока,
А белокурая живым
Нам Лиза, как зефир, порханьем
Пропляшут вместе казачка,
И нектар с пламенным сверканьем
Их розова подаст рука.
Мы, сидя там в тени древесной,
За здравье выпьем всех людей:
Сперва за женский пол прелестной,
За искренних своих друзей;
Потом за тех, кто нам злодеи:
С одними нам приятно быть,
Другие же, как скрыты змеи,
Нас учат осторожно жить.
(К первому) Prеzиoso tеmpo е lиеvе, faccиamonе tеsor:
(Ко второму) La vиta è un cammиn brеvе, spargиamolo dи fиor (рукоп.).
В России расстаются навсегда.
В России друг от друга города
столь далеки,
что вздрагиваю я, шепнув «прощай».
Рукой своей касаюсь невзначай
её руки.
Длиною в жизнь любая из дорог.
Скажите, что такое русский Бог?
«Конечно, я
приеду». Не приеду никогда.
В России расстаются навсегда.
«Душа моя, приеду».
Через сотни лет вернусь.
Какая малость, милость, что за грусть —
мы насовсем
прощаемся. «Дай капельку сотру».
Да, не приеду. Видимо, умру
скорее, чем.
В России расстаются навсегда.
Ещё один подкинь кусочек льда
в холодный стих.
…И поезда уходят под откос,
…И самолёты, долетев до звёзд,
сгорают в них.
Я жалобной рукой сжимаю свой костыль.
Мой друг — влюблен в луну — живет ее обманом.
Вот — третий на пути. О, милый друг мой, ты ль
В измятом картузе над взором оловянным?
И — трое мы бредем. Лежит пластами пыль.
Всё пусто — здесь и там — под зноем неустанным.
Заборы — как гроба. В канавах преет гниль.
Всё, всё погребено в безлюдьи окаянном.
Стучим. Печаль в домах. Покойники в гробах.
Мы робко шепчем в дверь: «Не умер — спит ваш близкий…»
Но старая, в чепце, наморщив лоб свой низкий,
Кричит: «Ступайте прочь! Не оскорбляйте прах!»
И дальше мы бредем. И видим в щели зданий
Старинную игру вечерних содроганий.3 июля 1904
Усердно с праздником я друга поздравляю;
Честнейшим образом ему того желаю,
Чего себе едва ль он может пожелать.
Желание сие я вздумал отослать
Со оным хлопцем то, ко мне сей день присланным
И сей же от меня к тебе — ах! — отосланным.
Желание сие сосложено в стихах,
Да ведаешь сие, что ум наш не в голях.
Семион де Мазюр
P. S. Еще не утерпел, чтоб боле не сказати;
Хощу еще, мой друг, сей день я похваляти.
Коль красен вить сей день и коль — ах! — солнечн есть!
Туманов, мрака в нем совсем, совсем — ах! — несть.
Мой дух поэзии теперь весьма играет,
И красный день зимы весьма он похваляет.
Лучше нету того цвету,
Когда яблоня цветет,
Лучше нету той минуты,
Когда милая придет.Как увижу, как услышу —
Все во мне заговорит,
Вся душа моя пылает,
Вся душа моя горит.Мы в глаза друг другу глянем,
Руки жаркие сплетем,
И куда — не знаем сами —
Словно пьяные, бредем.Мы бредем по тем дорожкам,
Где зеленая трава,
Где из сердца сами рвутся
Незабвенные слова.А кругом сады белеют,
А в садах бушует май,
И такой на небе месяц —
Хоть иголки подбирай.За рекой гармонь играет —
То зальется, то замрет…
Лучше нету того цвету,
Когда яблоня цветет.
По небу бродили свинцовые, тяжкие тучи,
Меж них багровела луна, как смертельная рана.
Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий
Упал под мечем короля океана, Сварана.Зловеще рыдали сивиллы седой заклинанья,
Вспенённое море вставало и вновь опадало,
И встретил Сваран исступленный, в грозе ликованья,
Героя героев, владыку пустыни, Фингала.Схватились и ходят, скользя на росистых утесах,
Друг другу ломая медвежьи упругие спины,
И слушают вести от ветров протяжноголосых
О битве великой в великом испуге равнины.Когда я устану от ласковых слов и объятий,
Когда я устану от мыслей и дел повседневных,
Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,
Я вижу на холме героев суровых и гневных.
Заведи мне ладони за плечи,
обойми,
только губы дыхнут об мои,
только море за спинами плещет.Наши спины, как лунные раковины,
что замкнулись за нами сейчас.
Мы заслушаемся, прислонясь.
Мы — как формула жизни двоякая.На ветру мировых клоунад
заслоняем своими плечами
возникающее меж нами —
как ладонями пламя хранят.Если правда, душа в каждой клеточке,
свои форточки отвори.
В моих порах стрижами заплещутся
души пойманные твои! Все становится тайное явным.
Неужели под свистопад,
разомкнувши объятья, завянем —
как раковины не гудят? А пока нажимай, заваруха,
на скорлупы упругие спин!
Это нас погружает друг в друга.Спим.
Ах, были счастливые годы!
Жил шумно и весело я,
Имел я большие доходы,
Со мной пировали друзья; Я с ними последним делился,
И не было дружбы нежней,
Но мой кошелек истощился —
И нет моих милых друзей! Теперь у постели больного —
Как зимняя вьюга шумит —
В ночной своей кофте, сурово
Старуха-Забота сидит.Скрипя, раздирает мне ухо
Ее табакерка порой.
Как страшно кивает старуха
Седою своей головой! Случается, снова мне снится
То полное счастья житье,
И станет отраднее биться
Изнывшее сердце мое… Вдруг скрип, раздирающий ухо, —
И мигом исчезла мечта!
Сморкается громко старуха,
Зевает и крестит уста.
Являл недавно сладкий сон
Пенея мне долину злачну,
Я зрел сквозь дебрь древес прозрачну:
Играл на скрипке Аполлон.
Вблизи его эротов тьма,
Все дутики, все краснощеки,
Крылаты, белы, чернооки,
И нимф прекрасных кутерьма
Плясала под свирельми их;
Все обнимались друг со другом,
И все, резвясь, вертелись кругом,
В восторге был я, зря на них!
Хотел, чтоб сих любви божков,
Харит толь милых видеть в яве;
Но что? — в твоей простой забаве,
С семьей твоей, — я зрю их, Львов.
1808
Как мы чисто,
Как весело жили с тобой!
Страсть стучала в виски,
Словно вечный прибой.
И была ты, любовь,
Полыхающим летом,
Пьяным маком
И огненным горицветом.Ничего не могли
Друг от друга таить.
Разорвав повседневности
Серую нить,
Мы попали
В надежные цепи из роз,
Бурных ссор,
Примирений
И радостных слез.А еще мы с тобой
Были в стане одном
В дни, когда все, казалось,
Летело вверх дном.
Вместе падали в пропасть,
Взлетали вдвоем.
Нас пытала эпоха
Мечом и огнем.Пусть давно ты лежишь
Под могильной плитой.
Я осталась надежным товарищем
Той, Что всегда твою память
И честь защитит,
Потому что любовь —
И оружье и щит.
Времени у нас часок.
Дальше — вечность друг без друга!
А в песочнице — песок —
Утечёт!
Что меня к тебе влечёт —
Вовсе не твоя заслуга!
Просто страх, что роза щёк —
Отцветёт.
Ты на солнечных часах
Монастырских — вызнал время?
На небесных на весах —
Взвесил — час?
Для созвездий и для нас —
Тот же час — один — над всеми.
Не хочу, чтобы зачах —
Этот час!
Только маленький часок
Я у Вечности украла.
Только час — на. . . . . . . . .
Всю любовь.
Мой весь грех, моя — вся кара.
И обоих нас — укроет —
Песок.
В последний раз приволье жизни братской,
Друзья мои, вкушаю среди вас;
Сей говор чаш — свободной дружбы глас —
Сей крик и шум — разлив души бурсацкой,
Приветствуют меня в последний раз.Заутро день засветится мне новый;
Свежо вздохнет младая грудь моя;
Веселыми очами встречу я
Родимые долины и дубровы…
Где ж вы, мои разгульные друзья? Могучий бог ведет меня далече
От вас, моих сограждан-бурсаков!
Найду ли где поэзию трудов,
Наш дивный быт и пламенное вече,
Живую жизнь и мысли без оков? О! будь же вам звездою путеводной,
Друзья мои, свобода юных лет!
Да радостно, средь удалых бесед,
Она хранит ваш дух своенародной
И сумрачный вам озаряет свет.А мне, друзья, отрадою священной
Останется счастливая мечта
Про вас и Дерпт, про милые места,
Где я гулял, младой и вдохновенной,
И с вами пел: все миг и суета!
О Негр, чернилами расписанный Натурой,
На коем виден лак искусств;
Из-под экватора пролезший к нам фигурой,
Лица чудесного дивишь архитектурой,
Ты винегрет ролей и чувств;
Вдруг мамкой, цесарем... и се-карикатурой!
Но дело не об том,
Со всем твоим уменьем и умом,
Ты можешь сделаться великою скотиной,
То есть большим скотом,
Когда не подаришь друзей безделкой — днем,
И не останешься у нас сегодня с Ниной.
Плещук!
Не вдруг
Оставь
Друзей!
Ей! Ей!
Поправь
Свой план!
Надень
Кафтан;
Брось лень,
Побрей
Себя;
Друзей
Любя,
Им ты
Вещай:
„Скоты!
Вам рай,
Где я!
Одна
Моя
Жена,
Да рой
Святой
Плещат —
Ребят,
Каких
Других
Здесь нет,
Как нет
Мне вас,
Друзей,
Подчас
Милей!
И так,
Чудак
Плещук,
Ваш друг,
У вас,
Скотов,
Не час
Готов,
Но шесть
И шесть
Часов
Провесть!“
Когда насосется уж досыта пьявка,
Насыпте вы на спину соли — и вдруг
Она отвалилась от вашего тела…
Но чем от тебя я избавлюсь, мой друг?
Мой друг, мой патрон, кровопийца мой старый,
Ах, где бы мне соли найти для того,
Чтоб кончить с тобою? Ты высосал нежно
Весь мозг из спинного хребта моего.
И как исхудал я, как высох! Несчастный,
Мизерный скелет! Но за то накормил
По горло я друга… Какой он румяный
Какое брюшко у себя отростил!
O, Боже! Пошли мне бандита любого!
Пусть разом зарежет меня молодец!..
Но этой противнейшей пьявки сосанье…
Нет сил… Отпадет ли она, наконец?
Когда насосется уж до́сыта пьявка,
Насыпьте вы на́ спину соли — и вдруг
Она отвалилась от вашего тела…
Но чем от тебя я избавлюсь, мой друг?
Мой друг, мой патрон, кровопийца мой старый,
Ах, где бы мне соли найти для того,
Чтоб кончить с тобою? Ты высосал нежно
Весь мозг из спинного хребта моего.
И как исхудал я, как высох! Несчастный,
Мизерный скелет! Но за то накормил
По горло я друга… Какой он румяный!
Какое брюшко у себя отростил!
O, Боже! Пошли мне бандита любого!
Пусть разом зарежет меня молодец!..
Но этой противнейшей пьявки сосанье…
Нет сил… Отпадет ли она, наконец?
Перевод Роберта Рождественского
Проходят годы, отнимая и даря,
То — через сердце напрямик, то — стороной,
И не закрыть листкам календаря
Любовь, пришедшую ко мне той весной.
Все изменилось — и мечты, и времена.
Все изменилось — мой аул и шар земной.
Все изменилось. Неизменна лишь одна
Любовь, пришедшая ко мне той весной.
Куда вас буря унесла, мои друзья?
Еще недавно пировали вы со мной.
Теперь единственного друга вижу я —
Любовь, пришедшую ко мне той весной.
Что ж, покорюсь я наступающим годам,
Отдам им все — блеск дня и свет ночной.
Лишь одного я — пусть не просят! — не отдам:
Любовь, пришедшую ко мне той весной.
(Из народных мотивов)Хорошо тому да весело,
У кого-то нет заботушки,
На душе тоски-кручинушки,
В ретивом сердце зазнобушки.У меня ли, молодешенькой,
Есть кручинушка немалая:
Сокрушил меня сердечный друг,
Голова ли разудалая.Сокрушил меня он, высушил
Хуже травушки кошеныя,
Что на жарком летнем солнышке
Во чистом поле сушеныя.Сокрушил меня, младешеньку,
Он своею переменою,
Что сердечною обидою —
Горе-горькою изменою… Погоди же ты, сердечный друг,
Я сама, млада, на грех пойду
И мою змею-разлучницу
Отыщу я, отыщу-найду.О любви твоей, душевный мой,
Я дознаюсь-допытаюся,
И сама мою разлучницу
Иссушить я постараюся, —Что ни зельем, ни кореньями.
Ни отравой едкой, жгучею ~
Иссушу ее, разлучницу,
Я слезой моей горючею.
Апреля в перьвый день обман.
Забава общая в народе,
На выдумки лукавить дан,
Нагая правда в нем не в моде,
И все обманом заросло,
Апреля в перьвое число.
Одни шлют радостную весть,
Друзей к досаде утешают,
Другия лгут и чем ни есть,
Друзей к досаде устрашают:
Лукавство враки принесло,
Апреля в перьвое число.
На что сей только день один
Обмана праздником уставлен?
Без самых малых он притчин,
Излишно столько препрославлен!
Весь год такое ремесло;
Так целый год сие число.
Дитя, мои песни далеко
На крыльях тебя унесут,
К долинам Ганесова тока:
Я знаю там лучший приют.
Там, светом луны обливаясь,
В саду все, зардевшись, цветет,
И лотоса цвет, преклоняясь,
Сестрицу заветную ждет.
Смеясь, незабудкины глазки
На дальния звезды глядят,
И розы душистыя сказки
Друг другу в ушко говорят.
Припрянув, внимания полны,
Там смирно газели стоят, —
А там, в отдалении, волны
Священнаго тока шумят.
И там мы под пальмой младою,
Любви и покоя полны,
Склонившись, уснем — и с тобою
Увидим блаженные сны.
Вечерело. Пели вьюги.
Хоронили Магдалину,
Цирковую балерину.
Провожали две подруги,
Две подруги — акробатки.
Шел и клоун. Плакал клоун,
Закрывал лицо перчаткой.
Он был другом Магдалины,
Только другом, не мужчиной,
Чистил ей трико бензином.
И смеялась Магдалина:
«Ну какой же ты мужчина?
Ты чудак, ты пахнешь псиной!»
Бедный piccolo bambino…
На кладбище снег был чище,
Голубее городского.
Вот зарыли Магдалину,
Цирковую балерину,
И ушли от смерти снова…
Вечерело. Город ник.
В темной сумеречной тени.
Поднял клоун воротник
И, упавши на колени,
Вдруг завыл в тоске звериной.
Он любил… Он был мужчиной,
Он не знал, что даже розы
От мороза пахнут псиной.
Бедный piccolo bambino!
Сосны чуть качаются
мачты корабельные.
Бродит, озирается
песня колыбельная.Во белых снежках,
в валеных сапожках,
шубка пестрая,
ушки вострые:
слышит снега шепоток,
слышит сердца ропоток.Бродит песенка в лесу,
держит лапки на весу.
В мягких варежках она,
в теплых, гарусных,
и шумит над ней сосна
черным парусом.Вот подкралась песня к дому,
смотрит в комнату мою…
Хочешь, я тебе, большому,
хочешь, я тебе, чужому,
колыбельную спою? Колыбельную…
Корабельную… Тихо песенка войдет,
ласковая, строгая,
ушками поведет,
варежкой потрогает, чтоб с отрадой ты вздохнул,
на руке моей уснул,
чтоб ни страшных снов,
чтоб не стало слов,
только снега шепоток,
только сердца бормоток…