Чем может быть утешен человек,
Которого несут к могильной яме?..
Не знает он, не видит из-под век,
Что окружен любимыми друзьями.Когда в конце концов умру и я,
Хочу, чтобы не медля ни секунды
Ко мне слетелись все мои друзья —
Со службы, из больницы, из Пицунды.И чтоб случайный магниевай блиц
Вернул меня на миг из мрака к жизни
И высветлил с десяток милых лиц,
Которых я б хотел собрать на тризне.Пусть радость и не шибко велика,
Но уходя в последнюю дорогу
Я все же буду знать наверняка,
Что я не пережил их, слава Богу…
Зачем в названьи звезд отравленные звуки, —
Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы?
— О, друг мой, в царстве звезд все та же боль разлуки,
Там так же тягостны мгновенья и часы.
О, друг мой, плачущий со мною в час вечерний,
И там, как здесь, царит Судьбы неправый суд,
Змеей мерцает ложь, и гидра жгучих терний —
Отплата мрачная за радости минут.
И потому теперь в туманности Эфира
Рассыпались огни безвременной росы,
И дышат в темноте, дрожат над болью Мира —
Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы.
Нет, с тобой, дружочек чудный,
Не делиться мне досугом.
Я сдружилась с новым другом,
С новым другом, с сыном блудным.
У тебя — дворцы-палаты,
У него — леса-пустыни,
У тебя — войска-солдаты,
У него — пески морские.
Нынче в море с ним гуляем,
Завтра по лесу с волками.
Что ни ночь — постель иная:
Нынче — щебень, завтра — камень.
И уж любит он, сударик,
Чтобы светло, как на Пасху:
Нынче месяц нам фонарик,
Завтра звезды нам лампадки.
Был он всадником завидным,
Милым гостем, Царским Сыном, —
Да глаза мои увидел —
И войска свои покинул.
Ни движенья нет, ни шуму
В этом царстве тишины;
Поэтическую думу
Здесь лелеют жизни сны.
Дни и ночи беззаботны,
И прозрачны ночь и день.
Все — как призрак мимолетный,
Молча все скользит, как тень.
Но в роскошной неге юга
Всюду чуешь скрытый гнев;
И сердито друг на друга
Дуются орел и лев.
Не дошло еще до драки:
Тишина перед грозой;
Но по небу ходят мраки
Над напуганной землей.
У Джимми и Билли всего в изобилье —
Давай, не зевай, сортируй, собирай!
И Джимми и Билли давно позабыли,
Когда собирали такой урожай.И Джимми и Билли, конечно, решили
Закапывать яблоки в поте лица.
Расстроенный Билли сказал: «Или—или!
Копай, чтоб закончилась путаница».
И Джимми и Билли друг друга побили.
Ура! Караул! Закопай! Откопай! Ан глядь — парники все вокруг подавили.
Хозяин, где яблоки? Ну, отвечай!
У Джимми и Билли всего в изобилье —
Давай, не зевай, сортируй, собирай!
И Джимми и Билли давно позабыли,
Когда собирали такой урожай!
Н.И. Петровской
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
Не смейтесь над мертвым поэтом:
Снесите ему цветок.
На кресте и зимой и летом
Мой фарфоровый бьется венок.
Цветы на нем побиты.
Образок полинял.
Тяжелые плиты.
Жду, чтоб их кто-нибудь снял.
Любил только звон колокольный
И закат.
Отчего мне так больно, больно!
Я не виноват.
Пожалейте, придите;
Навстречу венком метнусь.
О, любите меня, полюбите —
Я, быть может, не умер, быть может,
проснусь —
Вернусь!
Ты прав, мой друг: мы все чудес ждем в эти дни
На сумрачной земле, забытой небесами;
Но мы не верим в них, — там, где и есть они,
Во имя Знания их разрушая сами.Непостижимого чарующий туман
От жизни отогнав, постигнув смысл загадок,
Мы поздно поняли, как нужен нам «обман,
Нас возвышающий», как он безмерно сладок! Томясь безверием под кровом душной тьмы,
Ни проблеска зари не видя ниоткуда,
Мы ждем так искренно, так страстно жаждем мы
Какого ни на есть, но только чуда, чуда… Так в дни бездождия ждет вечера земля,
Чтоб хоть роса ее собою освежила;
Зимой бесснежною так вьюги ждут поля,
Чтоб снегом их она от холода прикрыла!..
Кто в трамвае, как акула,
Отвратительно зевает?
То зевает друг-читатель
Над скучнейшею газетой.Он жует ее в трамвае,
Дома, в бане и на службе,
В ресторанах и в экспрессе,
И в отдельном кабинете.Каждый день с утра он знает,
С кем обедал Франц-Иосиф
И какую глупость в Думе
Толстый Бобринский сморозил… Каждый день, впиваясь в строчки,
Он глупеет и умнеет:
Если автор глуп — глупеет,
Если умница — умнеет.Но порою друг-читатель
Головой мотает злобно
И ругает, как извозчик,
Современные газеты.«К черту! То ли дело Запад
И испанские газеты…»
(Кстати — он силен в испанском,
Как испанская корова).Друг-читатель! Не ругайся,
Вынь-ка зеркальце складное.
Видишь — в нем зловеще меркнет
Кто-то хмурый и безликий? Кто-то хмурый и безликий,
Не испанец, о, нисколько,
Но скорее бык испанский,
Обреченный на закланье.Прочитай: в глазах-гляделках
Много ль мыслей, смеха, сердца?
Не брани же, друг-читатель,
Современные газеты…
Мне навстречу попалась крестьянка,
Пожилая,
Вся в платках (даже сзади крест-накрест).
Пропуская ее по тропинке, я в сторону резко шагнул,
По колено увязнув в снегу.
— Здравствуйте! —
Поклонившись, мы друг другу сказали,
Хоть были совсем незнакомы.
— Здравствуйте! —
Что особого тем мы друг другу сказали?
Просто «здравствуйте», больше ведь мы ничего не сказали.
Отчего же на капельку солнца прибавилось в мире?
Отчего же на капельку счастья прибавилось в мире?
Отчего же на капельку радостней сделалась жизнь?
— Здравствуйте! — был ведь когда-то обычай такой.
Мы его в городах потеряли,
Потому что нельзя ж перекланяться всем,
Кто ходит по улице Горького,
В ГУМе толпится
И даже кто вместе с тобой приходит в театр, на спектакль.
— Здравствуйте! —
Был ведь, был ведь прекрасный обычай у русских
Поклониться друг другу при встрече
(Хотя бы совсем незнакомы)
И «здравствуйте» тихо сказать.
«Здравствуйте!» — то есть будьте в хорошем здоровье,
Это — главное в жизни.
Я вам главного, лучшего в жизни желаю.
— Здравствуйте! Я вас встретил впервые.
Но я — человек, и вы человек —
Мы люди на этой земле.—
Поклонимся же друг другу при встрече
И тропинку друг другу уступим
(Если даже там снег,
Если даже там грязь по колено).
— Здравствуйте,
Как я рад,
Что могу вам это сказать!
О чем я в юности мечтал,
Ведом надеждою отрадной,
Что наконец и опыт хладной
Иль опроверг, иль оправдал,
Найдете здесь изображенным,
И возвратитесь вы со мной
К дням беззаботным и блаженным,
Когда мы зрели мир иной.
Всегда ль умнее мы с летами?
Поверьте: мудрость любит жить
И межь весенними цветами,
И муза может нас дружить
С судьбой, столь часто к нам жестокой
И может истины высокой,
Играючи, завесу вскрыть!
Ничто в полюшке
Не колышется,
Только грустный напев
Где-то слышится.
Пастушок то напевал
Песню дивную;
Он в той песне вспоминал
Свою милую.
«Как напала на меня
Грусть жестокая;
Изменила, верно, мне
Черноокая.
Я другую изберу
Себе милую,
Сарафан я ей сошью
Ала бархата.
Уж я серьги ей куплю
Скатна жемчуга,
Уж я кольца закажу
Чиста золота.
Будем жить да поживать
Лучше каждого,
Будем друг друга любить
Лучше прежнего».
Что ты, девица, грустна,
Молча присмирела,
Хоровод забыв, одна
В уголку присела?
«Именинницу, друзья,
Нечем позабавить.
Думала в балладе я
Счастье наше славить.
Но Жуковский наш заснул,
Гнедич заговелся,
Пушкин бесом ускользнул,
А Крылов объелся».
Вот в гостиной стол накрыт —
Поскорее сядем,
В рюмках пена закипит,
И балладу сладим;
Вот и слажена она —
Нужны ли поэты? —
Рюмки высушив до дна,
Скажем: многи леты
Той, которую друзьям
Ввек любить не поздно!
Многи лета также нам,
Только с ней не розно.
Мы по улицам темным
Разбежимся в молчании.
Мы к заборам укромным
Припадем в ожидании.
…«Эй, прохожий! прохожий!
Видел черта рогатого,
С размалеванной рожей,
Матерого, мохнатого?»
Ветер крепок и гулок.
Снег скрипит, разметается…
Забегу в переулок —
Там другие шатаются.
В лунном отсвете синем
Страшно встретиться с ряженым!
Мы друг друга окинем
Взором чуждым, неслаженным.
Самого себя жутко.
Я — не я? Вдруг да станется?
Вдруг полночная шутка
Да навеки протянется?
С благоговейною душой
Поэт, упавши на колены,
И фимиамом и мольбой
Вас призывает, о камены,
В свой домик низкий и простой!
Придите, девы, воскресить
В нем прежний пламень вдохновений
И лиру к звукам пробудить:
Друг ваш и друг его Евгений
Да будет глас ее хвалить.
Когда ж весна до вечных льдов
Прогонит вьюги и морозы —
На ваш алтарь, красу цветов,
Положит первые он розы
При пеньи радостных стихов.
Нет, ни одна среди женщин такой похвалиться не может
Преданной дружбой, как я, Лесбия, был тебе друг.
Крепче, чем узы любви, что когда-то двоих нас вязали,
Не было в мире еще крепких и вяжущих уз.
Ныне ж расколото сердце. Шутя ты его расколола,
Лесбия! Страсть и печаль сердце разбили мое.
Другом тебе я не буду, хоть стала б ты скромною снова,
Но разлюбить не могу, будь хоть преступницей ты!
Милая девушка! Губки пурпурныя,
Кроткие, светлые глазки лазурные…
Милый мой друг, дорогая, желанная!
Все о тебе моя мысль постоянная.
Длинен так вечер нам в зиму унылую.
Как бы хотел я с тобою быть, милая!
В комнатке тихой с тобой, друг пленительный,
Сидя, забыться в беседе живительной, —
Крепко к губам прижимать эту нежную,
Милую ручку твою белоснежную,
И на нее, эту ручку прекрасную,
Вылить в слезах всю тоску мою страстную…
ПОДРАЖАНИЕ АНГЛИЙСКОМУ.
О! ежели порой, в заветный час свиданья, —
Когда наедине с тобою я сижу
И, гордый счастием тобою обладанья,
Безмолвный, на тебя восторженно гляжу, —
Заметишь ты, мой друг, что облако печали
Нахмурит мне чело, из груди невзначай
Вздох тяжкий вырвется, туманней взоры стали…
О, милый друг, молю, меня не упрекай:
Верь, то давнишнее, пережитое горе,
Внезапно всплывшее из глубины души;
Что в нем, оставь его,—оно опять, как море,
Туда опустится, чтоб замереть в тиши!..
Бежит по краю неба пламя,
Блеснули по́ морю огни,
И дня поверженное знамя
Вновь водружается... Взгляни!
Сбежали тени всяких пугал,
И гномов темные толпы
Сыскали каждая свой угол,
И все они теперь слепы́;
Не дрогнет лист, и над травою —
Ни дуновенья; посмотри,
Как все кругом блестит росою
В священнодействии зари.
Душа и небо — единеньем
Обяты — некий гимн поют,
Служа друг другу дополненьем...
Увы! на несколько минут.
Милая девушка! Губки пурпурные,
Кроткие, светлые глазки лазурные…
Милый мой друг, дорогая, желанная!
Все о тебе моя мысль постоянная.
Длинен так вечер нам в зиму унылую.
Как бы хотел я с тобою быть, милая!
В комнатке тихой с тобой, друг пленительный,
Сидя, забыться в беседе живительной, —
Крепко к губам прижимать эту нежную,
Милую ручку твою белоснежную,
И на нее, эту ручку прекрасную,
Вылить в слезах всю тоску мою страстную…
Мой друг, меня сомненья не тревожат.
Я смерти близость чувствовал давно.
В могиле, там, куда меня положат,
Я знаю, сыро, душно и темно.Но не в земле — я буду здесь, с тобою,
В дыханьи ветра, в солнечных лучах,
Я буду в море бледною волною
И облачною тенью в небесах.И будет мне чужда земная сладость
И даже сердцу милая печаль,
Как чужды звездам счастие и радость…
Но мне сознанья моего не жаль, Покоя жду… Душа моя устала…
Зовет к себе меня природа-мать…
И так легко, и тяжесть жизни спала…
О, милый друг, отрадно умирать!
Давно я знал, и вновь опять я научился,
Чтоб другом никово не испытав не звать.
Случилось мужику чрез лед переезжать,
И воз ево сквозь лед к нещастью провалился.
Мужик метаться и кричать:
Ой, батюшки! тону, тону; ой! помогите. —
«Ребята! что же вы стоите?
Поможем-те» один другому говорил,
Кто вместе с мужиком в одном обозе был.
«Поможем» каждой подтвердил.
Но к возу между тем никто не подходил.
А должно знать, что все одной деревни были,
Друзьями меж собою слыли,
Не раз за братское здоровье вместе пили;
А сверх того между собой,
Для утверждения их дружбы круговой
Крестами даже поменялись.
Друг друга братом всяк зовет;
А братней воз ко дну идет.
По щастью мужика, сторонние сбежались,
И вытащили воз на лед.
Не смейся, друг, над жертвою страстей,
Венец терновый я сужден влачить;
Не быть ей вечно у груди моей,
И что ж, я не могу другой любить.
Как цепь гремит за узником, за мной
Так мысль о будущем, и нет иной.
Я вижу длинный ряд тяжелых лет,
А там людьми презренный гроб, он ждет.
И до него надежды нет, и нет
За ним того, что ожидает тот,
Кто жил одной любовью, погубил
Всё в жизни для нее, а всё любил.
И вынесть мог сей взор ледяный я
И мог тогда ей тем же отвечать.
Увижу на руках ее дитя
И стану я при ней его ласкать,
И в каждой ласке мать узнает вновь,
Что время не могло унесть любовь!..
И пенье птиц, и зелень сада —
Покойна жизнь и хороша!..
Кажись, чего ещё мне надо?
Но всё грустит моя душа! Грустит о том, что я далёко
От милых искренних друзей,
Что дни мои здесь одиноко
Идут без песен и речей. К друзьям душа моя всё рвётся,
И я хожу здесь, как шальной, —
Без них и песня не поётся,
И жизнь мне кажется тюрьмой. Мне не с кем здесь промолвить слова
И думы сердца передать,
И разорваться грудь готова…
О, как мне хочется рыдать! Пускай друзья мои услышат
Среди дневных своих забот,
Что ими грудь моя лишь дышит
И сердце ими лишь живёт!
Нас немного осталось от грозного племени
Многомощных воителей, плывших под Трою,
И о славном, о страшном, о призрачном времени
Вспоминать в наши дни как-то странно герою.
Агамемнон погиб под ударом предательства,
Оилеев Аянт сгинул в синей пучине,
Теламонид упал в черный вихрь помешательства,
А Патрокл и Ахилл вечно спят на чужбине!
Где друзья моих дней? — Одиссей многомысленный
Благородно дряхлеет в ничтожной Ифаке,
Тевкр бежал и покинул народ свой бесчисленный,
Сын Тидея на западе скрылся во мраке.
И когда мы порой, волей Рока, встречаемся,
Мы, привыкшие к жизни средь малых, бесславных,
Как враги, друг на друга, грозя, ополчаемся,
Чтоб потешить свой дух поединком двух равных!
Перестань, милый друг, свое сердце пугать.
Что нам завтра сулит — мудрено угадать.
Посмотри: из-за синего полога туч
На зеленый курган брызнул золотом луч,
Колокольчик поник над росистой межой,
Алой краской покрыт василек голубой,
Сироты-повилики румяный цветок
Приласкался к нему и обвил стебелек.
Про талан золотой в поле пахарь поет,
В потемневшем лесу отголосок идет.
В каждой травке — душа, каждый звук — говорит,
В синеве про любовь голос птички звенит…
Только ты все грустишь, слов любви не найдешь,
Громовых облаков в день безоблачный ждешь.
Сладостно было принять мне табак твой, о выспренний Гнедич!
Буду усердно, приявши перстами, к преддвериям жадного носа
Прах сей носить благовонный и, сладко чихая, сморкаться!
Будет платкам от него помаранье, а носу великая слава!
Где ты сегодня? Что Алексей Николаевич? Лучше ль
Стало ему? Постараюся ныне с ним видеться утром.
Если б ты, Николай, взгомозился зайти по дороге за мною:
Вместе б пошли мы, дорогой вещая крылатые речи друг другу!
Тебя умчит далеко,
На крыльях песнь моя:
В долине Ганга знаю
Приют блаженный я.
Там сад цветет и рдеет
Под тихою луной,
И лилии ждут в гости
Сестры своей родной.
Фиялки смотрят в небо
И шепчутся, смеясь;
Лепечут розы сказки,
Друг к другу наклонясь.
Глядит умно и кротко
Газель изподтишка;
Вдали шумит волнами
Священная река.
Там сладко приютиться
Под пальмой в тишине;
Вкушать любовь и негу,
Тонуть в волшебном сне.
В третий раз, мои друзья,
Вам пою куплеты я
На пиру лицейском.
О, моя, поверьте, тень
Огласит сей братский день
В царстве Елисейском.
Хоть немного было нас,
Но застал нас первый час
Дружных и веселых.
От вина мы не пьяны,
Лишь бы не были хмельны
От стихов тяжелых.
И в четвертый раз, друзья,
Воспою охотно я
Вам лицейский праздник.
Лейся, жженка, через край,
Ты ж под голос наш играй,
Яковлев-проказник.
То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.
По воле случая впервые
Мы встретились в ненастный день.
И только радуги в тумане
Вокруг неярких фонарей
Поведали тебе заране
О близости любви моей,
О том, что лето миновало,
Что жизнь тревожна и светла,
И как ты ни жила, но мало,
Так мало на земле жила.
Как слёзы, капли дождевые
Светились на лице твоём,
А я ещё не знал, какие
Безумства мы переживём.
Я голос твой далёкий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь.
Уж светлеет на востоке,
Всходит солнце золотое,
И далеких гор вершины
Осветились, в их покое.
Сапоги бы самоходы,
И тогда б, как ветер дикий,
Полетел я к той вершине,
Где ее спит домик тихий.
Осторожно б у постели
Разодвинул я гардины,
Тихо лоб поцеловал бы,
Тихо — уст ее рубины.
И еще бы тише в ухо
Ей шепнул я, без печали:
Грезь во сне, что мы друг друга
Никогда не покидали.
Искательница приключений,
Искатель подвигов — опять
Нам волей роковых стечений
Друг друга суждено узнать.
Но между нами — океан,
И весь твой лондонский туман,
И розы свадебного пира,
И доблестный британский лев,
И пятой заповеди гнев, —
И эта ветреная лира!
Мне и тогда на земле
Не было места!
Мне и тогда на земле
Всюду был дом.
А Вас ждала прелестная невеста
В поместье родовом.
По ночам, в дилижансе, —
И за бокалом Асти,
Я слагала Вам стансы
О прекрасной страсти.
Гнал веттурино,
Пиньи клонились: Salve!
Звали меня — Коринной,
Вас — Освальдом.
О, миг пленительный, когда всемирно дышит,
Невозмутимая лесная тишина,
И мы с тобой вдвоем, и сердце, дрогнув, слышит,
Как льет тебе и мне свой нежный свет Луна.
Успокоительно белея над холмами,
Рождает свежестью росу для трав лесных,
Глядит, бесстрастная, и ворожит над нами,
Внушая мысли нам, певучие как стих.
Мы зачарованы, мы, нежно холодея,
Друг с другом говорим воздушностью мечты,
Лелея тишину, и, чуткие, не смея
Нарушить ласкою безгласность Красоты.
(Из Ж.-Б. Руссо)
Шутя друг муз, но ремеслом друг хмелю,
С попойки встал и тут же слег в постелю;
Жена в слезах послала за врачом;
Приходит врач и с гробовым лицом
Проговорил: «Сообразя догадки,
Здесь нахожу с ознобом лихорадки
И жажды жар; но мудрый Иппократ
Сперва велит нам жажды пыл убавить…»
Больной на то: «Нет, нет, пустое, брат,
Сперва прошу от холода избавить,
А с жаждой сам управиться я рад».
Утомленное Солнце, стыдясь своего утомленья,
Раскрасневшийся лик наклонило и скрыло за лесом,
Где чуть дышит, шепчет в ветвях ветерка дуновенье,
Где листва чуть трепещет в лучах изумрудным навесом.
Распростертую Землю ласкало дневное Светило,
И ушло на покой, но Земля не насытилась лаской,
И с бледнеющим Месяцем Солнцу она изменила,
И любовь их зажглась обольстительной новою сказкой.
Вся небесная даль озарилась улыбкой стыдливой,
На фиалках лесных заблистали росою слезинки,
Зашепталась речная волна с серебристою ивой,
И, качаясь на влаге, друг другу кивали кувшинки.Год написания: без даты
Темнеет. В городе чужом
Друг против друга мы сидим,
В холодном сумраке ночном,
Страдаем оба и молчим.И оба поняли давно,
Как речь бессильна и мертва:
Чем сердце бедное полно,
Того не выразят слова.Не виноват никто ни в чем:
Кто гордость победить не мог,
Тот будет вечно одинок,
Кто любит, — должен быть рабом.Стремясь к блаженству и добру,
Влача томительные дни,
Мы все — одни, всегда — одни:
Я жил один, один умру.На стеклах бледного окна
Потух вечерний полусвет.-
Любить научит смерть одна
Все то, к чему возврата нет.