Чем может быть утешен человек,
Которого несут к могильной яме?..
Не знает он, не видит из-под век,
Что окружен любимыми друзьями.Когда в конце концов умру и я,
Хочу, чтобы не медля ни секунды
Ко мне слетелись все мои друзья —
Со службы, из больницы, из Пицунды.И чтоб случайный магниевай блиц
Вернул меня на миг из мрака к жизни
И высветлил с десяток милых лиц,
Которых я б хотел собрать на тризне.Пусть радость и не шибко велика,
Зачем в названьи звезд отравленные звуки, —
Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы?
— О, друг мой, в царстве звезд все та же боль разлуки,
Там так же тягостны мгновенья и часы.
О, друг мой, плачущий со мною в час вечерний,
И там, как здесь, царит Судьбы неправый суд,
Змеей мерцает ложь, и гидра жгучих терний —
Отплата мрачная за радости минут.
И потому теперь в туманности Эфира
Рассыпались огни безвременной росы,
Нет, с тобой, дружочек чудный,
Не делиться мне досугом.
Я сдружилась с новым другом,
С новым другом, с сыном блудным.
У тебя — дворцы-палаты,
У него — леса-пустыни,
У тебя — войска-солдаты,
У него — пески морские.
Ни движенья нет, ни шуму
В этом царстве тишины;
Поэтическую думу
Здесь лелеют жизни сны.
Дни и ночи беззаботны,
И прозрачны ночь и день.
Все — как призрак мимолетный,
Молча все скользит, как тень.
У Джимми и Билли всего в изобилье —
Давай, не зевай, сортируй, собирай!
И Джимми и Билли давно позабыли,
Когда собирали такой урожай.И Джимми и Билли, конечно, решили
Закапывать яблоки в поте лица.
Расстроенный Билли сказал: «Или—или!
Копай, чтоб закончилась путаница».
И Джимми и Билли друг друга побили.
Ура! Караул! Закопай! Откопай! Ан глядь — парники все вокруг подавили.
Хозяин, где яблоки? Ну, отвечай!
Н.И. Петровской
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
Не смейтесь над мертвым поэтом:
Снесите ему цветок.
На кресте и зимой и летом
Ты прав, мой друг: мы все чудес ждем в эти дни
На сумрачной земле, забытой небесами;
Но мы не верим в них, — там, где и есть они,
Во имя Знания их разрушая сами.Непостижимого чарующий туман
От жизни отогнав, постигнув смысл загадок,
Мы поздно поняли, как нужен нам «обман,
Нас возвышающий», как он безмерно сладок! Томясь безверием под кровом душной тьмы,
Ни проблеска зари не видя ниоткуда,
Мы ждем так искренно, так страстно жаждем мы
Какого ни на есть, но только чуда, чуда… Так в дни бездождия ждет вечера земля,
Кто в трамвае, как акула,
Отвратительно зевает?
То зевает друг-читатель
Над скучнейшею газетой.Он жует ее в трамвае,
Дома, в бане и на службе,
В ресторанах и в экспрессе,
И в отдельном кабинете.Каждый день с утра он знает,
С кем обедал Франц-Иосиф
И какую глупость в Думе
Толстый Бобринский сморозил… Каждый день, впиваясь в строчки,
Мне навстречу попалась крестьянка,
Пожилая,
Вся в платках (даже сзади крест-накрест).
Пропуская ее по тропинке, я в сторону резко шагнул,
По колено увязнув в снегу.
— Здравствуйте! —
Поклонившись, мы друг другу сказали,
Хоть были совсем незнакомы.
— Здравствуйте! —
Что особого тем мы друг другу сказали?
О чем я в юности мечтал,
Ведом надеждою отрадной,
Что наконец и опыт хладной
Иль опроверг, иль оправдал,
Найдете здесь изображенным,
И возвратитесь вы со мной
К дням беззаботным и блаженным,
Когда мы зрели мир иной.
Всегда ль умнее мы с летами?
Ничто в полюшке
Не колышется,
Только грустный напев
Где-то слышится.
Пастушок то напевал
Песню дивную;
Он в той песне вспоминал
Свою милую.
Что ты, девица, грустна,
Молча присмирела,
Хоровод забыв, одна
В уголку присела?
«Именинницу, друзья,
Нечем позабавить.
Думала в балладе я
Счастье наше славить.
Но Жуковский наш заснул,
Гнедич заговелся,
Мы по улицам темным
Разбежимся в молчании.
Мы к заборам укромным
Припадем в ожидании.
…«Эй, прохожий! прохожий!
Видел черта рогатого,
С размалеванной рожей,
Матерого, мохнатого?»
С благоговейною душой
Поэт, упавши на колены,
И фимиамом и мольбой
Вас призывает, о камены,
В свой домик низкий и простой!
Придите, девы, воскресить
В нем прежний пламень вдохновений
И лиру к звукам пробудить:
Друг ваш и друг его Евгений
Нет, ни одна среди женщин такой похвалиться не может
Преданной дружбой, как я, Лесбия, был тебе друг.
Крепче, чем узы любви, что когда-то двоих нас вязали,
Не было в мире еще крепких и вяжущих уз.
Ныне ж расколото сердце. Шутя ты его расколола,
Лесбия! Страсть и печаль сердце разбили мое.
Другом тебе я не буду, хоть стала б ты скромною снова,
Но разлюбить не могу, будь хоть преступницей ты!
Милая девушка! Губки пурпурныя,
Кроткие, светлые глазки лазурные…
Милый мой друг, дорогая, желанная!
Все о тебе моя мысль постоянная.
Длинен так вечер нам в зиму унылую.
Как бы хотел я с тобою быть, милая!
В комнатке тихой с тобой, друг пленительный,
Сидя, забыться в беседе живительной, —
Крепко к губам прижимать эту нежную,
Милую ручку твою белоснежную,
ПОДРАЖАНИЕ АНГЛИЙСКОМУ.
О! ежели порой, в заветный час свиданья, —
Когда наедине с тобою я сижу
И, гордый счастием тобою обладанья,
Безмолвный, на тебя восторженно гляжу, —
Заметишь ты, мой друг, что облако печали
Нахмурит мне чело, из груди невзначай
Вздох тяжкий вырвется, туманней взоры стали…
О, милый друг, молю, меня не упрекай:
Верь, то давнишнее, пережитое горе,
Бежит по краю неба пламя,
Блеснули по́ морю огни,
И дня поверженное знамя
Вновь водружается... Взгляни!
Сбежали тени всяких пугал,
И гномов темные толпы
Сыскали каждая свой угол,
И все они теперь слепы́;
Милая девушка! Губки пурпурные,
Кроткие, светлые глазки лазурные…
Милый мой друг, дорогая, желанная!
Все о тебе моя мысль постоянная.
Длинен так вечер нам в зиму унылую.
Как бы хотел я с тобою быть, милая!
В комнатке тихой с тобой, друг пленительный,
Сидя, забыться в беседе живительной, —
Мой друг, меня сомненья не тревожат.
Я смерти близость чувствовал давно.
В могиле, там, куда меня положат,
Я знаю, сыро, душно и темно.Но не в земле — я буду здесь, с тобою,
В дыханьи ветра, в солнечных лучах,
Я буду в море бледною волною
И облачною тенью в небесах.И будет мне чужда земная сладость
И даже сердцу милая печаль,
Как чужды звездам счастие и радость…
Но мне сознанья моего не жаль, Покоя жду… Душа моя устала…
Давно я знал, и вновь опять я научился,
Чтоб другом никово не испытав не звать.
Случилось мужику чрез лед переезжать,
И воз ево сквозь лед к нещастью провалился.
Мужик метаться и кричать:
Ой, батюшки! тону, тону; ой! помогите. —
«Ребята! что же вы стоите?
Поможем-те» один другому говорил,
Кто вместе с мужиком в одном обозе был.
Не смейся, друг, над жертвою страстей,
Венец терновый я сужден влачить;
Не быть ей вечно у груди моей,
И что ж, я не могу другой любить.
Как цепь гремит за узником, за мной
Так мысль о будущем, и нет иной.
Я вижу длинный ряд тяжелых лет,
А там людьми презренный гроб, он ждет.
И до него надежды нет, и нет
За ним того, что ожидает тот,
И пенье птиц, и зелень сада —
Покойна жизнь и хороша!..
Кажись, чего ещё мне надо?
Но всё грустит моя душа! Грустит о том, что я далёко
От милых искренних друзей,
Что дни мои здесь одиноко
Идут без песен и речей. К друзьям душа моя всё рвётся,
И я хожу здесь, как шальной, —
Без них и песня не поётся,
И жизнь мне кажется тюрьмой. Мне не с кем здесь промолвить слова
Нас немного осталось от грозного племени
Многомощных воителей, плывших под Трою,
И о славном, о страшном, о призрачном времени
Вспоминать в наши дни как-то странно герою.
Агамемнон погиб под ударом предательства,
Оилеев Аянт сгинул в синей пучине,
Теламонид упал в черный вихрь помешательства,
А Патрокл и Ахилл вечно спят на чужбине!
Где друзья моих дней? — Одиссей многомысленный
Благородно дряхлеет в ничтожной Ифаке,
Перестань, милый друг, свое сердце пугать.
Что нам завтра сулит — мудрено угадать.
Посмотри: из-за синего полога туч
На зеленый курган брызнул золотом луч,
Колокольчик поник над росистой межой,
Алой краской покрыт василек голубой,
Сироты-повилики румяный цветок
Приласкался к нему и обвил стебелек.
Про талан золотой в поле пахарь поет,
В потемневшем лесу отголосок идет.
Сладостно было принять мне табак твой, о выспренний Гнедич!
Буду усердно, приявши перстами, к преддвериям жадного носа
Прах сей носить благовонный и, сладко чихая, сморкаться!
Будет платкам от него помаранье, а носу великая слава!
Где ты сегодня? Что Алексей Николаевич? Лучше ль
Стало ему? Постараюся ныне с ним видеться утром.
Если б ты, Николай, взгомозился зайти по дороге за мною:
Вместе б пошли мы, дорогой вещая крылатые речи друг другу!
Тебя умчит далеко,
На крыльях песнь моя:
В долине Ганга знаю
Приют блаженный я.
Там сад цветет и рдеет
Под тихою луной,
И лилии ждут в гости
Сестры своей родной.
В третий раз, мои друзья,
Вам пою куплеты я
На пиру лицейском.
О, моя, поверьте, тень
Огласит сей братский день
В царстве Елисейском.
Хоть немного было нас,
Но застал нас первый час
Дружных и веселых.
То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.
По воле случая впервые
Мы встретились в ненастный день.
И только радуги в тумане
Вокруг неярких фонарей
Поведали тебе заране
О близости любви моей,
Уж светлеет на востоке,
Всходит солнце золотое,
И далеких гор вершины
Осветились, в их покое.
Сапоги бы самоходы,
И тогда б, как ветер дикий,
Полетел я к той вершине,
Где ее спит домик тихий.
Искательница приключений,
Искатель подвигов — опять
Нам волей роковых стечений
Друг друга суждено узнать.
Но между нами — океан,
И весь твой лондонский туман,
И розы свадебного пира,
И доблестный британский лев,
И пятой заповеди гнев, —
О, миг пленительный, когда всемирно дышит,
Невозмутимая лесная тишина,
И мы с тобой вдвоем, и сердце, дрогнув, слышит,
Как льет тебе и мне свой нежный свет Луна.
Успокоительно белея над холмами,
Рождает свежестью росу для трав лесных,
Глядит, бесстрастная, и ворожит над нами,
Внушая мысли нам, певучие как стих.
(Из Ж.-Б. Руссо)
Шутя друг муз, но ремеслом друг хмелю,
С попойки встал и тут же слег в постелю;
Жена в слезах послала за врачом;
Приходит врач и с гробовым лицом
Проговорил: «Сообразя догадки,
Здесь нахожу с ознобом лихорадки
И жажды жар; но мудрый Иппократ
Сперва велит нам жажды пыл убавить…»
Больной на то: «Нет, нет, пустое, брат,
Утомленное Солнце, стыдясь своего утомленья,
Раскрасневшийся лик наклонило и скрыло за лесом,
Где чуть дышит, шепчет в ветвях ветерка дуновенье,
Где листва чуть трепещет в лучах изумрудным навесом.
Распростертую Землю ласкало дневное Светило,
И ушло на покой, но Земля не насытилась лаской,
И с бледнеющим Месяцем Солнцу она изменила,
И любовь их зажглась обольстительной новою сказкой.
Вся небесная даль озарилась улыбкой стыдливой,
На фиалках лесных заблистали росою слезинки,
Темнеет. В городе чужом
Друг против друга мы сидим,
В холодном сумраке ночном,
Страдаем оба и молчим.И оба поняли давно,
Как речь бессильна и мертва:
Чем сердце бедное полно,
Того не выразят слова.Не виноват никто ни в чем:
Кто гордость победить не мог,
Тот будет вечно одинок,
Кто любит, — должен быть рабом.Стремясь к блаженству и добру,