День вечерел. Мы были двое.
Помню вечер, помню лето,
Рейна полные струи,
Над померкшим старым Кельном
Золотые нимбы света,
В этом храме богомольном —
Взоры нежные твои…
Где-то пели, где-то пели
Песню милой старины.
Звуки, ветром тиховейным
Донесенные, слабели
И сливались, там, над Рейном,
С робким ропотом волны.
Мы любили! мы забыли,
Это вечность или час!
Мы тонули в сладкой тайне,
Нам казалось: мы не жили,
Но когда-то Hеиnrиch Hеиnе
В стройных строфах пел про нас!
Скала на скале; безмолвие пустыни;
Тоска ветров, и раскаленный сплин.
Высок утес, где посреди картин
Еще видны два образа святыни.
То — демоны в обятиях. Один
Исполнен сил, с осанкою гордыни;
Другой в слезах и с признаком седин.
Внизу стихи, не стертые доныне:
«Добро и зло — два брата и друзья.
Их путь один, их жребий одинаков».
Безмолвен смысл клинообразных знаков.
Звенят порой признанья соловья,
Приходит тигр к подножию утеса;
Скала молчит. Ответам нет вопроса.
В сияющем изысканном вертепе
Под музыку, манившую канкан,
Я задремал, склонившись на диван,
И явственно себя увидел в склепе.
До потолка стоял сырой туман,
В окно неслось благоуханье степи.
Я встать хотел — мешала боль от ран,
И на ногах задребезжали цепи.
И что-то вдруг так ясно стало мне,
Что горько я заплакал в полусне,
Что плакал я, смущенно просыпаясь.
Опять звучит веселая рояль,
Мой странный сон бледнеет, расплываясь,
Но мне еще — кого-то — смутно — жаль…
Она прелестна, как весной лилея,
Как ель стройна, как серна сложена;
А дряхлый муж, ее плечо лелея,
Лукаво говорит: «Моя жена!»
Давно ль она, в мечты погружена,
С других кудрей вдыхая хмель елея,
Дрожа, шептала клятву Галилея:
«Я все ж люблю! я счастьем сожжена!»
Тому не быть! что было — миновало,
И больше ей не целовать овала
Того лица, твердя: «О милый мой!»
Здесь на груди, сокрытое глубоко,
Чтоб на него не посягнуло б око,
Лежит посланье с траурной каймой.
Окна зеркальныя,
Крики нахальные
Ярких плакатов.
Улица движется,
Пестрое нижется
Лиц ожерелье…
Скорбь и веселье
В праздничной смене…
Много закатов,
Пышно и ало,
В стеклах сияло,
Разныя тени
Спали покорно
В нишах строений.
Сколько столетий
Старцы и дети
Здесь же, все здесь же
Будут томиться,
Плакать, молиться…
Люди упорно
Ищут хоть малой
Искорки блага…
Пышно и ало
Стекла зардели;
Звездочка брежжит;
Сумерки бродят…
Где-то запели:
С шумом проходит
Пьяная ватага.
[Мгновенья мгновеннее (Сплошные рифмы)]
Черный и упрямый локон вьется нежно близ меня,
Но упорно в рамы окон льется снежный отблеск дня.
Тайны ночи побледнели, дали грубы, груб их свет…
Не случайно очи млели! ждали губы губ в ответ!
Ты невольно грудь склонила… Как тревожно дышишь ты!..
О, как больно! Будь, что было! Можно все, — услышь мечты!
Внемлешь? нет? Упрямый локон с плеч скатился, соскользнул…
Иль ты дремлешь? В рамы окон, словно меч, вонзился гул.
Ея колени я целую. Тени
Склоняются, целуя нас двоих.
Весь мир вокруг застенчиво затих.
Мы — вымысел безвестных вдохновений,
Мы — стараго рондо певучий стих.
Певец забытый! Брат времен святых!
Ты песне вверил жалобы и пени,
И вот сегодня мне поют твой стих
Ея колени.
„В венке из терний дни мои; межь них
„Один лишь час в уборе из сирени.
„Как Суламиѳи — дом, где спит жених,
„Как Александру — дверь в покой к Елене,
„Так были сладостны для губ моих
Ея колени.“
Его любовь — палящий полдень Явы.
Как сон разлит тяжелый аромат,
Там ящеры, свернувшися, лежат,
Здесь по стволам свиваются удавы.
И ты вошла в неумолимый сад
Для отдыха, для сладостной забавы?
Цветы дрожат, сильнее дышат травы,
Чарует все, все выдыхает яд.
Иди: он ждет! спешите наслаждаться
Под тенями загадочных ветвей
Среди гуяв и жадных орхидей.
День проскользнет. Глаза твои смежатся
То будет смерть. И саваном лиан
Он обовьет твой неподвижный стан.
Тяжела, безцветна и пуста
Надмогильная плита.
Имя стерто, даже рыжий мох
Искривился и засох.
Маргаритки беленький цветок
Доживает краткий срок.
Ива наклонила на скамью
Тень дрожащую свою,
Шелестом старается сказать
Проходящему: „Присядь!“
Вдалеке, за серебром ракит,
Серебро реки блестит.
Сзади — старой церкви вышина,
В землю вросшая стена.
Над травой немеющих могил
Ветер веял, и застыл.
Застывая, прошептал в тени:
„Были бури. Сон настал. Усни!“
Синия, чистыя дали
Между зеленых ветвей
Бело-молочными стали…
Ветер играет смелей.
Говор негромкаго грома
Глухо рокочет вдали…
Все еще веет истома
От неостывшей земли.
Птицы кричали и смолкли;
С каждым мгновеньем темней.
В небо выходит не полк ли
Сумрачных, страшных теней.
Вновь громовыя угрозы,
Молнии резкий зигзаг.
Неба тяжелыя слезы
Клонят испуганный мак.
Ливень, и буря, и где-то
Солнца мелькнувшаго луч…
Русское, буйное лето,
Месяцы зноя и туч!
О эти встречи мимолетныя
На гулких улицах столиц!
О эти взоры безотчетные,
Беседа беглая ресниц!
На зыби яростной мгновеннаго
Мы двое — у одной черты;
Безмолвный крик желанья пленнаго:
«Ты кто, скажи?» — ответ: «кто ты?»
И взором прошлое разсказано,
И брошен зов ей: «Будь моей!»
И вот она обетом связана…
Но миг прошел, и мы не с ней.
Далеко, там, в толпе скользит она,
Уже с другим ея мечта…
Но разве страсть не вся испытана,
Не вся любовь пережита!
Вся дрожа я стою на подезде
Перед дверью, куда я вошла накануне
И в печальные строфы слагаются буквы созвездий.
О туманные ночи в палящем июне!
Там, вот там, на закрытой террасе
Надо мною склонялись зажженные очи,
Дорогие черты, искаженные в страстной гримасе.
О туманные ночи! туманные ночи!
Вот и тайна земных наслаждений…
Но такой ли ее я ждала накануне!
Я дрожу от стыда — я смеюсь! вы солгали мне, тени,
Вы солгали, туманные ночи в июне!
Не бойся едких осуждений,
Но упоительных похвал.Е. Баратынский.
Нет, не бойся слов враждебных,
Вольных вызовов к борьбе,
В гуле выкриков хвалебных,
В царство грез твоих волшебных,
Вдруг домчавшихся к тебе!
Хорошо, что в нашем мире
Есть, кого в борьбу вовлечь,
Что другой, как ты в порфире,
Что нас двое на турнире,
Что на меч ответит меч!
Опусти свое забрало,
Ладь оружие свое:
Это — боя лишь начало,
Это только простучало
Затупленное копье!
Закрыв измученные веки,
Миг отошедший берегу.
О если б так стоять во веки
На этом тихом берегу!
Мгновенья двигались и стали,
Лишь ты царишь, свой свет струя…
Меж тем в реке — из сизой стали
Влачится за струей струя.
Проходишь ты аллеей парка
И помнишь краткий поцелуй…
Рви нить мою, седая Парка!
Смерть, прямо в губы поцелуй!
Глаза открою. Снова дали
Разверзнут огненную пасть.
О если б Судьбы тут же дали
Мне мертвым и счастливым пасть!
Остро и пламенно ранит
Взор твой, блестящий клинок.
Сердце искать не устанет.
Сердце, — как в мае цветок.
Снова ли душу обманет
Богом назначенный срок?
Року иду я на встречу,
Взор упирая во взор:
Рыцарь — в жестокую сечу,
Верный — на ярый костер.
Ты позовешь, — я отвечу,
Скажешь, — приму приговор.
Долго я ждал. Неужели
Дрогнет и эта рука?
Строгие струны пропели,
Цель моей жизни близка.
Ближе я… ближе… у цели…
А! синий отблеск клинка!
Все реже я и все безстрастней
Смотрю на прелести земли.
Как в детстве нежившия басни,
Красоты мира отошли.
Мне тяжела дневная зелень
И слишком сини небеса,
Для слуха каждый звук разделен,
Когда взволнуются леса.
Люблю я сумрачныя краски,
Громады стен в лучах луны,
Меня приветствует по братски
Мир доразсветной тишины.
Дрожа белеет сумрак чуткий,
Гремящий город мертв на час,
Спят мудрецы, спят проститутки,
И в два ряда мне светит газ.
Закрыв измученныя веки,
Миг отошедший берегу.
О еслиб так стоять во-веки
На этом тихом берегу!
Мгновенья двигались и стали,
Лишь ты царишь, свой свет струя…
Меж тем в реке — из сизой стали
Влачится за струей струя.
Проходишь ты аллеей парка
И помнишь краткий поцелуй…
Рви нить мою, седая Парка!
Смерть, прямо в губы поцелуй!
Глаза открою. Снова дали
Разверзнут огненную пасть.
О еслиб Судьбы тут же дали
Мне мертвым и счастливым пасть!
В ея глаза зеленые
Взглянул я в первый раз,
В ея глаза зеленые,
Когда наш свет погас.
Два спутника случайные,
В молчаньи без огней,
Два спутника случайные,
Мы стали близки с ней.
Дрожал вагон размеренно,
Летел своим путем,
Дрожал вагон размеренно,
Качая нас вдвоем.
И было здесь влияние,
Качания и тьмы,
И было здесь влияние,
В котором никли мы.
В ея глаза зеленые
Взглянул я в первый раз,
В ея глаза зеленые,
Когда в них свет погас.
Есть тонкия властительныя связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанныя черты.
Пускай мой друг, открывши том поэта,
Упьется в нем и прелестью сонета
И буквами спокойной красоты!
Твердят серебряные сени
О счастье жизни для мечты,
О сладком бытии растений
В убранстве зимней красоты.
Но я не внемлю, не приемлю
Их мерный шепот, белый зов.
Люблю воскреснувшую землю
И кровь растоптанных цветов!
Нет, нет не надо мертвой неги
В лучах прельстительной луны!
Вставайте, мощные побеги,
На пире огненной весны!
Я буду сам как стебель явлен,
Омою в зное венчик свой,
И лягу, сломан и раздавлен,
До первой вьюги снеговой!