Вот он стоит, в блестящем ореоле,
В заученной, иконописной позе.
Его рука протянута к мимозе,
У ног его цитаты древних схолий.
Уйдем в мечту! Наш мир — фатаморгана,
Но правда есть и в призрачном оазе:
То — мир земли на высоте фантазий,
То — брат Ормузд, обнявший Аримана!
Сердце, полное унынием,
Обольсти лучем любви,
Все пределы и все линии
Безпощадно оборви!
Пусть во мраке неуверенном
Плачут призраки вокруг,
Пусть иду, в пути затерянный,
Через темный, страшный луг.
И тогда, обманам преданный,
Счастлив грезою своей,
Буду петь мой гимн неведомый,
Скалы движа, как Орфей!
Уже за горы канул месяц,
Уже восток зарей зарделся,
Уже в саду запели птицы,
А я, Любовь, смотри, все плачу!
1913
Ты — что загадка, вовек не разгадывающаяся!
Ты — что строфа, непокорно не складывающаяся!
Мучат глаза твои душу выведывательностями,
Манят слова твои мысль непоследовательностями.
Ты — словно нить, до сверканья раскаливающаяся,
Ты — как царица, над нищими сжаливающаяся.
Небо полно золотыми свидетельствованиями
Всех, кто твоими был жив благодетельствованиями!
Ты помнишь ли мучения вокзала,
Весь этот мир и прозы и минут,
И наконец приветливый приют,
Неясных грез манящее начало.
Ты помнишь ли — я бросился у ног,
Я головой склонился на колени,
Я видел сон мерцающих видений,
Я оскорбить молчание не мог.
Боялись мы отдаться поцелуям,
Мы словно шли по облачной тропе,
И этот час в застенчивом купе
Для полноты был в жизни неминуем.
Пьяныя лица и дымный туман…
В дымке туманной лепечет фонтан.
Отзвуки смеха и грубый вопрос…
Блещут на лилиях отблески рос.
Клонятся красныя губы ко мне…
Звезды безстрастно плывут в вышине.
Вся дрожа я стою на подезде
Перед дверью, куда я вошла накануне
И в печальные строфы слагаются буквы созвездий.
О туманные ночи в палящем июне!
Там, вот там, на закрытой террасе
Надо мною склонялись зажженные очи,
Дорогие черты, искаженные в страстной гримасе.
О туманные ночи! туманные ночи!
Вот и тайна земных наслаждений…
Но такой ли ее я ждала накануне!
Я дрожу от стыда — я смеюсь! вы солгали мне, тени,
Вы солгали, туманные ночи в июне!
Тайны мрака побледнели;
Неземныя акварели
Прояснились на востоке;
Но, таинственно-далеки,
Звезды ночи не хотели.
Уступив лучу денницы,
Опустить свои ресницы.
И в моей душе усталой
Брежжит день лазурно-алый,
Веет влагой возрожденья, —
Но туманныя сомненья
Нависают, как бывало,
И дрожат во мгле сознанья
Изступленныя желанья.
Для всех приходят в свой черед
Дни отреченья, дни томленья.
Одна судьба нас всех ведет,
И в жизни каждой — те же звенья!
Мы все, мы все переживем,
Что было близко лучшим душам,
И будем плакать о былом,
И клятвы давние нарушим!
За снами страсти — суждено
Всем подступить к заветным тайнам,
И это строгое звено
Не называй в цепи случайным!
Лепесток оцветаюшей розы —
Не символ ласкательной встречи
Прекрасны минутные грезы,
Едва прозвучавшие речи.
Отуманены тайной печалью
Припомнятся эти мгновенья,
Как будто за белой вуалью
Сверкающий взор вдохновенья.
10 июня 1896,
близ Симферополя
в вагоне.
Замыслов строгих и смелых
Стены меня обступили,
(Думы племен охладелых!)…
В городе словно в могиле.
Здания — хищные звери
С сотней несытых утроб!
Страшны закрытые двери,
Каждая комната гроб.
День разсветает, встречая мечту…
В сумраке дня я молитву прочту.
Мутной зарей озарилось окно…
Господи! сердце тебе отдано.
Женская тень на постели бледна…
Нет! я не знаю недавняго сна!
Разноодежная, разноплеменная,
Движется мерно толпа у вокзала:
Словно воскресла былая вселенная,
Древняя Азия встала!
Грязные куртки и взоры воителей,
Поступь царя и башлык полурваный.
Реют воочию души властителей:
Смбаты, Аршаки, Тиграны…
Это оне — соблазненныя! —
В час умилений ночных.
— Усыпленныя, полусонныя…
Не надо помнить об них.
Облака потянулись холодныя,
Птиц таинственный рой,
Цветы раскрылись безплодные.
— Зелень ярка под горой.
Вам близки отжившие, мертвые!
Дьяволы шепчут о чем?
Это мечты, — мечты полустертыя
В одиноком, далеком былом.
С шумом на белые камни
Черныя волны находят,
Мерно вставая рядами,
Пенныя головы клонят.
Море ночное — из дали
Вал за валами торопит,
Белые камни — телами
Мертвых воителей кроет.
Морем упорным, полночным,
Властвует дух-разрушитель.
С шумом покорным, немолчным
Толпы идут на погибель.
(гном)
Верь в звук слов:
Смысл тайн — в них, —
Тех дней зов,
Где взник стих.
Дай снам власть.
Пусть вихрь бьет;
Взвей стяг — страсть:
Путь в даль — взлет!
Вошли мы в лес, ища уединенья.
Сухой листвы раскинулся ковер —
И я поймал твой мимолетный взор:
Он был в тот миг улыбкой восхищенья.
Рука с рукой в лесу бродили мы,
Встречая грязь, переходя канавы,
Ломали сучья, мяли сушь и травы,
Смеялися над призраком зимы.
И подойдя к исписанной скамейке,
Мы сели там и любовались всем,
Как хорошо, тепло, как воздух нем,
И как бегут заоблачные змейки.
Я весь день, все вчера, проблуждал по стране моих снов;
Как больной мотылек, я висел на стеблях у цветов;
Как звезда в вышине, я сиял, я лежал на волне;
Этот мир моих снов с ветерком целовал в полусне.
Нынче я целый день все дрожу, как больной мотылек;
Целый день от людей, как звезда в вышине, я далек,
И во всем, что кругом, и в лучах, и во тьме, и в огне,
Только сон, только сны, без конца, открываются мне…
Мне снилось: мертвенно-безсильный,
Почти жилец земли могильной,
Я, глухо, близился к концу.
И бывший друг пришел к кровати
И, бормоча слова проклятий,
Меня ударил по лицу.
„О, эти звенящия строки!
Ты сам написал их когда-то!“
— Звенящия строки далеки,
Как призрак умершаго брата.
„О, вслушайся в голос подруги!
Зову я к восторгам безстрастья!“
— Я слышу, на радостном Юге
Гремят сладострастно запястья.
„Я жду, я томлюсь одиноко,
Мне луч ни единый не светит!“
— Твой голос далеко, далеко,
Тебе не могу я ответить.
Венчальныя платья мы сняли,
Сронили к ногам ожерелья
И в царственной Зале Веселья
Смущенной толпою стояли.
Почти обнаженныя, все мы
Поднять наши взоры не смели,
И только надменно горели
У нас в волосах диадемы.
Рвется ветер одичалый,
Буря знак дала погонь…
С бурен споря, родич алый,
Машет сотней лап огонь.
Рамы трески, двери скрежет,
Балок грохот, гуд и рев…
Буря с боя вереск режет,
Гнет стволы в дуги дерев!
Страшен ты, Кащей летучий!
Но, как светлый сердолик,
Месяц вниз, сквозь щели тучи,
Клонит милосердо лик.
Три женщины, грязныя, пьяныя,
Обнявшись, идут и шатаются.
Дрожат колокольни туманныя,
Кресты у церквей наклоняются.
Заслышавши речи безсвязныя,
На хриплыя песни похожия,
Смеются извозчики праздные,
Сторонятся грубо прохожие.
Идут оне, грязныя, пьяныя,
Поют свои песни, ругаются…
И горестно церкви туманныя
Пред ними крестами склоняются.
Побледневшия звезды дрожали,
Трепетала листва тополей,
И, как тихая греза печали,
Ты прошла по заветной аллее.
По аллее прошла ты и скрылась…
Я дождался желанной зари,
И туманная грусть озарилась
Серебристою риѳмой Марии.
— Плохо приходится старому лешему,
Мне, горемычному, брат домовой!
Всюду дороги — телегам и пешему,
Летось от пса я ушел чуть живой,
Сын было думал помочь мне, — да где ж ему,
Бок ему месяц лечил я травой.
— Плохо, брат леший, и мне, домовому,
Фабрики всюду, везде корпуса,
Жить стало негде, дом каменный к дому,
В комнатах лампы горят, как глаза;
Веришь, и думать забыл про солому,
Видно, придется и мне к вам в леса.
Отреченнаго веселья
Озаренная печаль:
Это — ласковая келья,
Кропотливая медаль.
И, за гранью всех желаний,
Бледно-палевая даль:
Это — новых испытаний
Несказанная печаль.
В серебряной пыли полуночная влага
Пленяет отдыхом усталые мечты,
И в зыбкой тишине речного саркофага
Отверженный герой не слышит клеветы.
Не проклинай людей! Настанет трепет, стоны
Вновь будут искренни, молитвы горячи,
Смутится яркий день, — и солнечной короны
Заблещут в полутьме священные лучи!
Что просто — странно! — этого завета
Не забывайте! он — жестоко прав!
Мне ж пусть концом послужит правда эта!
Составил я покорно шесть октав,
Теперь седьмая — мной почти допета,
Я, эту форму старую избрав,
Сказал, что по канве узоры вышью,
И нитку рву на узелок двустишью!
О, когда бы я назвал своею
Хоть тень твою!
Но и тени твоей я не смею
Сказать: люблю.
Ты прошла недоступно небесной
Среди зеркал,
И твой образ над призрачной бездной
На миг дрожал.
Он ушел, как в пустую безбрежность,
Во глубь стекла…
И опять для меня — безнадежность,
И смерть, и мгла!
Облеченные в одежды
Длинно тяжкия, — не мы
К красоте откроем вежды,
Мы — в темницах серой тьмы.
Грез прибежище и нега,
Тело женское! — в мехах,
В шерсти, в шарфах, в царстве снега
Ты лишь безобразный прах.
Есть живое возрожденье!
Краски, розы, нагота!
Так, творите вы мгновенье…
Кто же вас творит? — Мечта.
Дремлет Москва, словно самка спящаго страуса,
Грязныя крылья по темной почве раскинуты,
Кругло-тяжелыя веки безжизненно сдвинуты,
Тянется шея — беззвучная, черная Яуза.
Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе.
Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники?
Нет! качая грузными крыльями в воздухе,
То приближаются хищныя птицы — стервятники.
Падали запах знаком крылатым разбойникам,
Грозен голос близкаго к жизни возмездия.
Встанешь, глядишь… а оне все кружат над покойником,
В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия.
Не плачь и не думай:
Прошедшаго — нет!
Приветственным шумом
Врывается свет.
Уснувши, ты умер
И утром воскрес, —
Смотри же без думы
На дали небес.
Что вечно, — желанно,
Что горько, — умрет…
Иди неустанно
Вперед и вперед.
Не знаю я — случайно или нет
Был избран путь, моей душе знакомый…
Какою вдруг мучительной истомой
Повеял мне былого первый след.
Выходим мы: заветная картина!
И озеро, и пожелтевший сад,
И дач пустых осиротелый ряд,
И все кругом… О Нина! Нина! Нина!
Да, это здесь росла моя любовь.
Меж тополей, под кудрями березы,
У этих мест уже бродили грезы…
Я снова здесь и здесь люблю я вновь.
Нежный стихов аромат услаждает безделие девы:
Кроет проделки богов нежный стихов аромат.
<1913?>
На станции мы поезд ожидали
И выбрали заветную скамью,
Где Нине я проговорил люблю,
Где мне «люблю» послышалось из дали.
Луна плыла за дымкой облаков,
Горели звезд алмазные каменья,
В немом пруду дробились отраженья,
А на душе лучи сверкали снов.
То был ли бред, опять воспоминанья,
Прошедшее, вернувшеесь ко мне,
Слова любви шептал ли я во сне
Иль на яву я повторял признанья?