Я, печален, блуждаю меж знакомых развалин,
Где, давно ли, рыдал я от ласкательной боли!
Камни те же, и тот же ветер, медленный, свежий,
Мглу колышет, и берег маргаритками вышит…
Но иное томленье душу режет в покое:
Вместо жгучей печали — сон, как осень, тягучий!
Эти камни так тверды! и уныло близка мне
Эта башня под мхами, с ее думой всегдашней
О далеком, отшедшем, дорогом, хоть жестоком!
1918
Глупое сердце, о чем же печалиться!
Встретясь, шутили, шутя целовалися,
Гордой победой она не похвалится,
В памяти счастья минуты осталися —
Глупое сердце, о чем же печалиться?
Тянется поле безмолвное, снежное,
Дремлют березки в безжизненном инее,
Небо нависло — уныло-безбрежное,
Странно неясное, серое, синее,
За́мерло, у́мерло, будто бы снежное…
Глупое сердце! о чем же печалиться!
18-го н.
Проклинайте молодость,
Осуждайте девственность, —
Мне в пороке холодно,
Я люблю естественность:
Небо и воды,
Пещерные своды,
Все раздолье природы.
Не хочу я радостей
Духа бестелесного,
Счастлив я сладостью
Земного, известного.
Люблю я сказки,
Заката краски,
Любовные ласки.
О дети заблудшие
Мира бездольного,
Что в мире лучшее
Звона колокольного
В туманной тени
Ночи весенней,
В час молений.
Вошли мы в лес, ища уединенья.
Сухой листвы раскинулся ковер —
И я поймал твой мимолетный взор:
Он был в тот миг улыбкой восхищенья.
Рука с рукой в лесу бродили мы,
Встречая грязь, переходя канавы,
Ломали сучья, мяли сушь и травы,
Смеялися над призраком зимы.
И подойдя к исписанной скамейке,
Мы сели там и любовались всем,
Как хорошо, тепло, как воздух нем,
И как бегут заоблачные змейки.
Звездное небо плывет надо мной.
Чистым сияньем сверкают планеты.
Что ж пробуждается сумрак ночной?
Тени ли мертвые светом согреты?
Вот проступают телесней, ясней
Твердые бедра и полные плечи,
Движется, тянется груда теней…
Сдержанный хохот и женские речи.
Вот обозначился белый хребет,
Груди повисли, согнулись колени…
Кротко мерцанье далеких планет,
В небе холодном бесплотные тени.
Мы перешли на старое кладбище.
Где ждали нас холодные кресты.
Почиют здесь безумные мечты,
И здесь душа прозрачнее и чище.
Склонились мы над маленьким крестом,
Где скрыто все, мне вечно дорогое,
И где она оставлена в покое
Приветствием и дерзостным судом.
И долго я над юною могилой
Обнявши крест, томился недвижим;
И ты, мой друг, ты плакала над ним,
Над образом моей забытой милой.
Не знаю я — случайно или нет
Был избран путь, моей душе знакомый…
Какою вдруг мучительной истомой
Повеял мне былого первый след.
Выходим мы: заветная картина!
И озеро, и пожелтевший сад,
И дач пустых осиротелый ряд,
И все кругом… О Нина! Нина! Нина!
Да, это здесь росла моя любовь.
Меж тополей, под кудрями березы,
У этих мест уже бродили грезы…
Я снова здесь и здесь люблю я вновь.
Почему я только мальчик,
Бедный мальчик, так влюблен
В это ласковое море,
В этот берег обновленный!
Почему я только мальчик,
В глубине души таящий
Радость странную, и горе,
И восторг любви томящей!
Почему я только мальчик,
Почему сказать не смею,
Как ее люблю я тайно,
Как в тиши любуюсь ею!
Почему я только мальчик,
Почему ее люблю я,
Почему во мгле случайно
Не встречаю поцелуя!
В безмолвии слова так хороши,
Так дороги в уединеньи ласки,
И так блестят возлюбленные глазки
Осенним днем в осмеянной глуши.
Кругом болезнь, упрямые вороны,
Столбы берез, осины багрянец,
За дымкою мучительный конец,
В молчании томительные стоны.
Одним лишь нам душистая весна,
Одним лишь нам душистые фиалки
И плачет лес завистливый и жалкий,
И внемлет нам сквозь слезы тишина.
На станции мы поезд ожидали
И выбрали заветную скамью,
Где Нине я проговорил люблю,
Где мне «люблю» послышалось из дали.
Луна плыла за дымкой облаков,
Горели звезд алмазные каменья,
В немом пруду дробились отраженья,
А на душе лучи сверкали снов.
То был ли бред, опять воспоминанья,
Прошедшее, вернувшеесь ко мне,
Слова любви шептал ли я во сне
Иль на яву я повторял признанья?
Кэнгуру бежали быстро,
Я еще быстрей.
Кэнгуру был очень жирен,
А я его сел.
Пусть руками пламя машет,
Сучьям затрещать пора.
Скоро черные запляшут
Вкруг костра.
Много женщин крепкотелых,
Мне одна мила.
И пьяней, чем водка белых,
Нет вина!
Ай-ай-ай! крепче нет вина!
Будем мы лежать на брюхе
До утра всю ночь.
От костра все злые духи
Уйдут прочь!
Ай-ай-ай! уйдут духи прочь!
Таков и ты, поэт!..
Идешь, куда тебя влекут
Мечтанья тайные...
А. Пушкин
С могучей верою во взоре
Он неподвижен у руля
И правит в гибельном просторе
Покорным ходом корабля.
Толпа — безумием обята —
Воротит смелую ладью,
С угрозой требует возврата
И шлет проклятия вождю.
А он не слышит злобной брани
И, вдохновением влеком,
Плывет в безбрежном океане
Еще неведомым путем.
Еще сильней я полюбил тебя
За этот миг, за слезы, эти слезы!
Забыла ты ревнивые угрозы,
Соперницу ласкала ты любя!
Я чувствовал, что с сердцем отогретым
Мы кладбище оставили вдвоем.
Горел закат оранжевым огнем,
Восток синел лилово-странным светом.
Мы снова шли, и шли как прежде мы
К великому безбрежному сближенью,
Чужды опять лесов опустошенью,
Опять чужды дыханию зимы.
Ты помнишь ли мучения вокзала,
Весь этот мир и прозы и минут,
И наконец приветливый приют,
Неясных грез манящее начало.
Ты помнишь ли — я бросился у ног,
Я головой склонился на колени,
Я видел сон мерцающих видений,
Я оскорбить молчание не мог.
Боялись мы отдаться поцелуям,
Мы словно шли по облачной тропе,
И этот час в застенчивом купе
Для полноты был в жизни неминуем.
Мне говорят, что Марина многим дарит свои ласки.
Что ж! получаю ли я меньше любви оттого?
Если солнце живит шиповник в саду у соседа,
Хуже ль в саду у меня алый сверкает тюльпан?
Если Зе́фир овеял Лукании луг утомленный,
Лацию в летний день меньше ль прохлады он даст?
Ласки любовников всех лишь огонь разжигают в Марине,
Жаждет, пылая, она, пламя чтоб я погасил.
<1912>
Листья бледные кружатся,
С ветром осени шуршат.
Тихо, тихо речка льется
И о зимнем грезит сне.
Дети Дуба, дочки Липы
Завели с рекой игру:
Дубы желуди бросают,
Липы — легкие венки.
Наряжайтесь, дети Дуба,
В блеклый липовый венок;
Надевайте бусы, Липы,
Из дубовых желудей!
Ах, увяли листья Липы
На пустынном берегу;
Дуба желуди застынут
Подо льдом, на дне реки.
<1913>
Ты — что загадка, вовек не разгадывающаяся!
Ты — что строфа, непокорно не складывающаяся!
Мучат глаза твои душу выведывательностями,
Манят слова твои мысль непоследовательностями.
Ты — словно нить, до сверканья раскаливающаяся,
Ты — как царица, над нищими сжаливающаяся.
Небо полно золотыми свидетельствованиями
Всех, кто твоими был жив благодетельствованиями!
Полутемное окошко
Освети на миг свечей
И потом его немножко
Перед лестницей открой.
Я войду к тебе, волнуем
Прежним трепетом любви;
Ты меня встреть поцелуем,
Снова милым назови.
Страстной ласке мы сначала
Отдадимся горячо,
А потом ко мне устало
Ты поникнешь на плечо.
И в чарующей истоме,
Под покровом темноты,
Все для нас потонет — кроме
Упоительной мечты.
(Пеон третий)
Застонали, зазвенели золотые веретена,
В опьяняющем сплетеньи упоительного звона.
Расстилается свободно вырастающая ткань…
Успокоенное сердце! волноваться перестань!
Это — парки. Неуклонно неустанными руками
Довершают начато́е бесконечными веками:
Что назначено, то будет! исполняется закон
Под звенящее жужжанье вдохновенных веретен!
1918
Серебро, огни и блестки, —
Целый мир из серебра!
Блещут инеем березки,
Оголенные вчера.
В этом взмахе чьей-то грезы
Только призраки и сны,
Все предметы старой прозы
Новизной озарены.
Экипажи, пешеходы,
На лазури белый дым,
Жизнь людей и жизнь природы
Полны новым и святым.
Воплощение мечтаний,
Всемогущества игра,
Этот мир очарований,
Этот мир из серебра.