Люблю безумное стремленье
К столбу летящих лошадей,
Их равномерное храпенье
И трепет вытянутых шей.
Когда в начале свежи силы,
Под шум о землю бьющих ног,
Люблю задержанной кобылы
Уверенный, упругий скок.
Люблю я пестрые камзолы,
В случайный сбитые букет,
И финиш, ярый и тяжелый,
Где миг колеблет «да» и «нет».
Когда счастливец на прямую
Выходит, всех опередив,
Я с ним победу торжествую,
Его понятен мне порыв!
Быть первым, вольно одиноким!
И видеть, что близка мета,
И слышать отзвуком далеким
Удары ног и щелк хлыста!
Оплетены колонки
Лозою виноградной,
И ладана дым тонкий
Висит, дрожит усладно.
Поют: «Мы херувимов
Изображаем тайно…»
Сквозь сеть прозрачных дымов
Все так необычайно.
Апостольские лики
Взирают с Царских врат,
И, как языческие Нике,
Златые ангелы парят.
Священник вышел снова,
Одет в парчу и злато.
Все прелестью земного
Насыщено, обято.
Горят и тают свечи,
Сверкает позолота,
Гласят с амвона речи
Нам благостное что-то.
С вином Святая чаша
Высоко поднята, —
И сладко близит радость наша
С дарами Вакха — дар Христа.
И снова давния картины
(Иль только смутныя мечты):
За перелеском луговины,
За далью светлые кресты.
Тропинка сквозь орешник дикий
С крутого берега реки,
Откос, поросший павеликой,
И в черных шапках тростники.
В воде виляющия рыбы,
Над ней мелькание стрекоз;
Далеко видные изгибы
Реки, ея крутой откос.
А дальше снова косогоры,
Нив закруживших кругозор,
Пустые, сжатые просторы
И хмурый, синеватый бор.
И первый плуг в далеком поле
В сопровожденьи бороны…
Виденья давней, детской воли, —
Иль только радостные сны.
Я тебе скажу, мой милый,
Что над вами веют силы:
Властны в смене впечатлений
Духи, демоны и тени.
Ведь душа людей — родник,
Где глядится каждый миг
Неизменно новый лик,
Странен, волен и велик.
Образ женский недоступный,
Призрак дьявольский преступный,
Старца взор невозмутимый,
Ведьмы, эльфы, херувимы.
Днем вы слепнете вполне,
Смутно грезите во сне.
Жизнь — как отблеск на волне,
Нет волненья в глубине.
И в тиши всегда бесстрастной,
Тайне мира сопричастной,
Властны — в смене отражений
Духи, демоны и тени.
(Античные ритмы.)
Сокрылась давно Селена,
Сокрылись Плеяды. Ночи
Средина. Часы проходят.
А я все одна на ложе.
Ты кудри свои, Дика, укрась, милыя мне, венками,
И ломкий анис ты заплети сладостными руками.
В цветах ты грядешь; вместе с тобой—благостныя Хариты.
Но чужды богам—те, кто придут, розами не увиты.
Геспер, приводишь ты все, разметала что светлая Эос,
Агнцев ведешь, ведешь коз, но от матери дочерь уводишь.
Рыбарю Пелагону, отец Мениск водрузил здесь
Вершу и весло, горькаго память житья.
<1914>
О, лень моя! ты—вожделенный сад!
Мое упорство, ты — неукротимо!
Пусть яростно года проходят мимо,
Пусть никнут силы, сломлены борьбой,
Как стебель гордой астры под грозой;
Встаю, иду, борюсь неутомимо!
Моя душа всегда огнем палима.
В дневной толпе и в тишине ночной,
Когда тружусь, когда лежу больной,—
Я чувствую, что крылья серафима
Меня возносят, пламя в клубах дыма;
Над человечеством столп огневой,
Горю своим восторгом и тоской,
И буду я гореть неумолимо!
Пусть яростно века проходят мимо!
4 июня 1916
Был день хрустальный, даль опаловая,
Осенний воздух полон ласки.
К моей груди цветок прикалывая,
Ты улыбалась, словно в сказке.
Сменила сказку проза длительная,
В туман слилось очарованье.
Одно, как туфелька пленительная,
Осталось мне — воспоминанье.
Когда, играя, жизнь нас связывает
В беседе тусклой и случайной,
Твой взгляд спокойный не высказывает,
Кем ты была в день свадьбы тайной.
Но мне мила мечта заманчивая, —
Что, нарушая все законы,
Тебе я вновь, свой долг заканчивая,
Надену туфлю Сандрильоны.
— Каменщик, каменшик, в фартуке белом,
Что ты там строишь? кому?
— Эй не мешай нам, мы заняты делом
Строим мы, строим тюрьму.
— Каменщик, каменщик, с верной лопатой,
Кто же в ней будет рыдать?
— Верно, не ты и не твой брат, богатый.
Незачем вам воровать.
— Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто ж проведет в ней без сна?
— Может быть сын мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
— Каменщик, каменщик, вспомнит пожалуй
Тех он, кто нес кирпичи!
— Эй берегись! под лесами не балуй…
Знаем все сами, молчи!
«О, ночь любви, забвения и тайны!
Святая, царственная! — Красота
Твоя, как смерть, навек. Открой врата,
Да слышим мы призыв необычайный.
Не надо дня. Там истина, где тайны;
В глубоких пропастях вода чиста,
В смятеньи чувств рождается мечта,
Ты знаешь, ночь, что краски все случайны.»
Но с башни вдруг иной раздался зов:
«Не спите! меркнет ночь! мгновенья снов
Минуют.» Звезды, вспыхнувшие ярко,
Бледнеют трепетно. Настойчив зов —
«Не спите!» Где-то за оградой парка
Чуть слышен лай собак седого Марка.
Мгновенья льются, как поток безсменный,
Искусство — радугой висит над ним.
Храни, храни, под ветром мировым,
Алтарь своей мечты, огонь священный!
И пусть твой стих, и пламенный и пленный,
Любовь и радость славить. Мы спешим
Улыбчивым созданиям твоим,
Как божествам, сплести венок смиренный.
Умолкли шумы дня. Еще размерней
Звучит твой светлый гимн в тиши вечерней,
Мелькают лики, вызваны тобой.
И мы, о мистагог, перед святыней
Невольно клонимся, — и к тверди синей,
Увенчан, ты возносишь факел свой.
(Начальные рифмы)
Реет тень голубая, обята
Ароматом нескошенных трав;
Но, упав на зеленую землю,
Я обемлю глазами простор.
Звездный хор мне поет: аллилуя!
Но, целуя земную росу,
Я несу мой тропарь умиленный
До бездонной кошницы небес.
Не исчез дольний мир. Сердцем чую
Голубую, как сон, тишину
И весну, воплощенную в мае
Легкой стаей ночных облаков.
Но готов все забыть, всем забыться,
Я упиться хочу тихим сном;
Здесь, в ночном упоеньи над бездной, —
К тайне звездной земная ступень...
Реет тень...
Ты вновь пришла, вновь посмотрела в душу,
Смеешься над бессильным крикнуть: «прочь».
Тот вечно раб, кто принял раз втирушу…
Покорствуй, дух, когда нельзя помочь.
Я — труп пловца, заброшенный на сушу,
Ты — зыбких волн неистовая дочь.
Бери меня. Я клятвы не нарушу.
В твоих руках я буду мертв всю ночь.
До утра буду я твоей добычей,
Орудием твоих ночных утех,
И будет вкруг меня звенеть твой смех.
Исчезнешь ты под первый щебет птичий,
Но я останусь нем, и недвижим,
И странно чуждым женщинам земным.
И ношусь, крылатый вздох,
Меж землей и небесами.Е. Баратынский.
Мучительный дар даровали мне боги,
Поставив меня на таинственной грани.
И вот я блуждаю в безумной тревоге,
И вот я томлюсь от больных ожиданий.
Нездешнего мира мне слышатся звуки,
Шаги эвменид и пророчества ламий…
Но тщетно с мольбой простираю я руки,
Невидимо стены стоят между нами.
Земля мне чужда, небеса недоступны,
Мечты навсегда, навсегда невозможны.
Мои упованья пред миром преступны,
Мои вдохновенья пред небом ничтожны!
Как горьки думы о бесстыдном теле!
Огонь желаний умер, — и мечты
Не красят больше бедной наготы,
В бессильном сне простертой на постели.
Из тайн души тогда выходишь ты,
О чистый Образ, шепчешь: «неужели!»
И клонишь голову: так асфоделей
На тонком стебле клонятся цветы.
О, горьки думы о бесстыдном теле!
Так одиноко сердце, как в гробу!
Воспоминанья жгучим ядом полны!
А ты глядишь, ты все глядишь, безмолвный,
Прекрасный Образ — с жемчугом на лбу
И кротким взором, как глаза газелей.
Как горьки думы о безстыдном теле!
Огонь желаний умер, — и мечты
Не красят больше бедной наготы,
В безсильном сне простертой на постеле.
Из тайн души тогда выходишь ты,
О чистый Образ, шепчешь: «неужели!»
И клонишь голову: так асфоделей
На тонком стебле клонятся цветы.
О, горьки думы о безстыдном теле!
Так одиноко сердце, как в гробу!
Воспоминанья жгучим ядом полны!
А ты глядишь, ты все глядишь, безмолвный,
Прекрасный Образ — с жемчугом на лбу
И кротким взором, как глаза газелей.
Вариация
Томно спали грезы;
Дали темны были;
Сказки тени, розы,
В ласке лени, стыли.
Сказки лени спали;
Розы были темны;
Стыли грезы дали,
В ласке лени, томны.
Стыли дали сказки;
Были розы-тени
Томны, темны… В ласке
Спали грезы лени.
В ласке стыли розы;
Тени, темны, спали…
Были томны дали, —
Сказки лени, грезы!
Тени розы, томны,
Стали… Сказки были,
В ласке, — грезы! Стыли
Дали лени, темны.
Спали грезы лени…
Стыли дали, тени…
Темны, томны, в ласке,
Были розы сказки!
1918
Сини все проталины
Под ногой весны.
Солнцем мы ужалены,
Ветром мы пьяны!
С воздухом вливается
В нас апрельский хмель…
Скоро ль закачается
Девичья постель!
Чу! поет над водами
Вешних мошек рой.
Время — хороводами
Виться под горой.
Песнями и плясками
Время — ночь вспугнуть…
Ах, когда ж под ласками
Побледнеет грудь!
Словно в церкви статуя,
Мы зимой весь день.
Скоро, лиловатая,
Зацветет сирень,
Скоро куст шиповника
Будет весь в цветах…
Ах! когда ж любовника
Встречу я впотьмах!
Вдоль тихаго канала
Склоняют ветви ивы
Дорога льнет к воде,
Но тени торопливы,
И чу! ночная птица
Кричит привет звезде.
Вдоль тихаго канала
Проходит вереница
Поникших белых дев.
Оне идут устало,
Закрыв вуалью лица
И стан фатой одев.
Из тихаго канала,
Как белыя громады,
Встают ряды коней,
И всадники их рады
Дышать вечерней влагой,
Спешат скорей, скорей!
Вдоль тихаго канала
Летят лихой ватагой
И манят дев с собой,
Им руки простирают —
И белый плащ свивают
С их белою фатой!
Она мила, как маленькая змейка,
И, может быть, опасна, как и та;
Во влаге жизни манит, как мечта,
Но поверху мелькает, как уклейка.
В ней нет весны, когда лазурь чиста,
И дышат листья так свежо, так клейко…
Скорей в ней лета блеск и пестрота:
Она — в саду манящая аллейка.
Как хорошо! ни мыслить, ни мечтать
Не надо; меж листвы не видно дали;
На время спит реки заглохшей гладь…
В порывах гнева, мести и печали,
Как день грозы, была бы хороша
Ее душа… Но есть ли в ней душа?
После ночи свиданья любовнаго,
Тихой улицей, тающей тьмой,
В упоеньи восторга греховнаго,
Возвращаться неспешно домой.
Проходя тротуарами темными,
Помнить, в ясном сиянии грез,
Как ласкал ты руками нескромными
Горностай ея нежных волос.
Чуя в теле истому палящую,
Слыша шаг свой в глухой тишине,
Представлять ее, дремную, спящую,
Говорящую „милый“ во сне.
И, встречая ночную прелестницу,
Улыбаясь в лучах фонаря,
Наблюдать, как небесную лестницу
В алый шелк убирает заря.