— «Какие маленькие зубки!
И заводная! В парике!»
Она смеясь прижала губки
К её руке.
— «Как хорошо уйти от гула!
Ты слышишь скрипку вдалеке?»
Она задумчиво прильнула
К его руке.
Хочешь знать, как дни проходят,
Дни мои в стране обид?
Две руки пилою водят,
Сердце — имя говорит.
Эх! Прошёл бы ты по дому —
Знал бы! Так в ночи пою,
Точно по чему другому —
Не по дереву — пилю.
Руки люблю
Целовать, и люблю
Имена раздавать,
И ещё — раскрывать
Двери!
— Настежь — в тёмную ночь!
Голову сжав,
Слушать, как тяжкий шаг
Где-то легчает,
Московский герб: герой пронзает гада.
Дракон в крови. Герой в луче. — Так надо.
Во имя Бога и души живой
Сойди с ворот, Господень часовой!
Верни нам вольность, Воин, им — живот.
Страж роковой Москвы — сойди с ворот!
И докажи — народу и дракону —
Бренные губы и бренные руки
Слепо разрушили вечность мою.
С вечной Душою своею в разлуке —
Бренные губы и руки пою.Рокот божественной вечности — глуше.
Только порою, в предутренний час —
С темного неба — таинственный глас:
— Женщина! — Вспомни бессмертную душу! Конец декабря 1918
— Пора! для этого огня —
Стара!
— Любовь — старей меня!
— Пятидесяти январей
Гора!
— Любовь — еще старей:
Стара, как хвощ, стара, как змей,
Старей ливонских янтарей,
Всех привиденских кораблей
Старей! — камней, старей — морей…
Пела рана в груди у князя.
Или в ране его — стрелаПела? — к милому не поспеть мол,
Пела, милого не отпеть —
Пела. Та, что летела степью
Сизою. — Или просто степь
Пела, белое омывая
Тело… «Лебедь мой дикий гусь»,
Пела… Та, что с синя-Дуная
К Дону тянется…
Или Русь
Июнь. Июль. Часть соловьиной дрожи.
— И было что-то птичье в нас с тобой —
Когда — ночь соловьиную тревожа —
Мы обмирали — каждый над собой!
А Август — царь. Ему не до рулады,
Ему — до канонады Октября.
Да, Август — царь. — Тебе царей не надо, —
А мне таких не надо — без царя!
«Я колдун, а ты мой брат».
«Ты меня посадишь в яму!»
«Ты мой брат и ты не рад?»
«Спросим маму!»
«Хорошо, так ты солдат».
«Я всегда играл за даму!»
«Ты солдат и ты не рад?»
«Спросим маму!»
Был мне подан с высоких небес
Меч серебряный — воинский крест.Был мне с неба пасхальный тропарь:
— Иоанна! Восстань, Дева-Царь! И восстала — миры побороть —
Посвященная в рыцари — Плоть.Подставляю открытую грудь.
Познаю серединную суть.
Обязуюсь гореть и тонуть.8 октября 1918
Вот и уходят. Запели вдали
Жалобным скрипом ворота.
Грустная, грустная нота…
Вот и ушли.
Мама серёжки сняла, — почему?
И отстегнула браслеты,
Спрятала в шкафчик конфеты,
Точно в тюрьму.
Я не танцую, — без моей вины
Пошло волнами розовое платье.
Но вот обеими руками вдруг
Перехитрён, накрыт и пойман — ветер.
Молчит, хитрец. — Лишь там, внизу колен,
Чуть-чуть в краях подрагивает. — Пойман!
О, если б Прихоть я сдержать могла,
Как разволнованное ветром платье!
Ты дал нам мужества —
На́ сто жизней!
Пусть земли кружатся,
Мы — недвижны.
И рёбра — стойкие
На мытарства:
Дабы на койке нам
Помнить — Царство!
Когда я гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые — как художника кистью,
Картину кончающего наконец,
Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно жёлтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине — забыт.
Страстный стон, смертный стон,
А над стонами — сон.
Всем престолам — престол,
Всем законам — закон.Где пустырь — поле ржи,
Реки с синей водой…
Только веки смежи,
Человек молодой! В жилах — мед. Кто идет?
Это — он, это — сон —
Он уймет, он отрет
Страстный пот, смертный пот.
А девы — не надо.
По вольному хладу,
По синему следу
Один я поеду.
Как был до победы:
Сиротский и вдовый.
По вольному следу
Воды родниковой.
Башенный бой
Где-то в Кремле.
Где на земле,
Где —
Крепость моя,
Кротость моя,
Доблесть моя,
Святость моя.
Стихи растут, как звёзды и как розы,
Как красота — ненужная в семье.
А на венцы и на апофеозы —
Один ответ: — Откуда мне сие́?
Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты,
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом — во сне — открыты
Закон звезды и формула цветка.
Благословляю ежедневный труд,
Благословляю еженощный сон.
Господню милость и Господень суд,
Благой закон — и каменный закон.
И пыльный пу́рпур свой, где столько дыр,
И пыльный посох свой, где все́ лучи…
— Ещё, Господь, благословляю мир
В чужом дому — и хлеб в чужой печи.
Каждый день все кажется мне: суббота!
Зазвонят колокола, ты войдешь.
Богородица из золотого киота
Улыбнется, как ты хорош.Что ни ночь, то чудится мне: под камнем
Я, и камень сей на сердце — как длань.
И не встану я, пока не скажешь, пока мне
Не прикажешь: Девица, встань!
В.Я. Брюсову
Улыбнись в моё «окно»,
Иль к шутам меня причисли, —
Не изменишь, всё равно!
«Острых чувств» и «нужных мыслей»
Мне от Бога не дано.
Нужно петь, что всё темно,
Что над миром сны нависли…
Я знаю, я знаю,
Что прелесть земная,
Что эта резная,
Прелестная чаша —
Не более наша,
Чем воздух,
Чем звёзды,
Чем гнёзда,
Повисшие в зорях.
Андрей Шенье взошёл на эшафот,
А я живу — и это страшный грех.
Есть времена — железные — для всех.
И не певец, кто в порохе — поёт.
И не отец, кто с сына у ворот
Дрожа срывает воинский доспех.
Есть времена, где солнце — смертный грех.
Не человек — кто в наши дни живёт.
Гришка-Вор тебя не ополячил,
Петр-Царь тебя не онемечил.
Что же делаешь, голубка? — Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? — Далече.
— Голубочки где твои? — Нет корму.
— Кто унес его? — Да ворон черный.
— Где кресты твои святые? — Сбиты.
— Где сыны твои, Москва? — Убиты.
С такою силой в подбородок руку
Вцепив, что судорогой вьется рот,
С такою силою поняв разлуку,
Что, кажется, и смерть не разведет —Так знаменосец покидает знамя,
Так на помосте матерям: Пора!
Так в ночь глядит — последними глазами —
Наложница последнего царя.24 октября