— Не нужен твой стих —
Как бабушкин сон.
— А мы для иных
Сновидим времен.
— Докучен твой стих —
Как дедушкин вздох.
— А мы для иных
Дозорим эпох.
— В пять лет — целый свет —
Вот сон наш каков!
— Ваш — на пять лишь лет.
Мой — на пять веков.
— Иди, куда дни!
— Дни мимо идут…
— Иди, куда мы.
— Слепые ведут.
А быть или нет
Стихам на Руси —
Потоки спроси,
Потомков спроси.
А любовь? Для подпаска
В руки бьющего снизу.
Трехсекундная встряска
На горах Парадиза.Эти ады и раи,
Эти взлеты и бездны —
Только бренные сваи
В легкой сцепке железной.— Накаталась! — Мгновенья
Зубы стиснув — за годы,
В сновиденном паденье
Сердца — вглубь пищевода.Юным школьникам — басни!
Мы ж за оду, в которой
Высь — не на смех, а на смерть:
Настоящие горы! 29 сентября
Дело Царского Сына —
Быть великим и добрым.
. . . . . . . .
Чтить голодные ребра, Выть с последней солдаткой,
Пить с последним бродягой,
Спать. . . . . .
В сапогах и при шпаге.А еще ему дело:
Встать в полночную пору,
Прочь с дороженьки белой —
Ввысь на вышнюю гору… Над пучиной согнуться,
Бросить что-то в пучину…
— Никогда не вернуться —
Дело Царского Сына! 9 ноября 1918
Детство: молчание дома большого,
Страшной колдуньи оскаленный клык;
Детство: одно непонятное слово,
Милое слово «курлык».
Вдруг беспричинно в парадной столовой
Чопорной гостье покажешь язык
И задрожишь и заплачешь под слово,
Глупое слово «курлык».
Бедная Fräulein в накидке лиловой,
Шею до боли стянувший башлык, —
Всё воскресает под милое слово,
Детское слово «курлык».
Не успокоюсь, пока не увижу.
Не успокоюсь, пока не услышу.
Вашего взора пока не увижу,
Вашего слова пока не услышу.
Что-то не сходится — самая малость!
Кто мне в задаче исправит ошибку?
Солоно-солоно сердцу досталась
Сладкая-сладкая Ваша улыбка!
— Баба! — мне внуки на урне напишут.
И повторяю — упрямо и слабо:
Не успокоюсь, пока не увижу,
Не успокоюсь, пока не услышу.
Откуда такая нежность?
Не первые — эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала темней твоих.
Всходили и гасли звёзды,
— Откуда такая нежность? —
Всходили и гасли очи
У самых моих очей.
Ещё не такие гимны
Я слушала ночью тёмной,
Венчаемая — о нежность! —
На самой груди певца.
Откуда такая нежность,
И что с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами — нет длинней?
Опять за окнами снежок
Светло украсил ель…
Зачем переросла, дружок,
Свою ты колыбель?
Летят снежинки, льнут ко всем
И тают без числа…
Зачем, ты, глупая, зачем
Её переросла?
В ней не давила тяжесть дней,
В ней так легко спалось!
Теперь глаза твои темней
И золото волос…
Широкий мир твой взгляд зажёг,
Но счастье даст тебе ль?
Зачем переросла, дружок,
Свою ты колыбель?
Счастие или грусть —
Ничего не знать наизусть,
В пышной тальме катать бобровой,
Сердце Пушкина теребить в руках,
И прослыть в веках —
Длиннобровой,
Ни к кому не суровой —
Гончаровой.
Сон или смертный грех —
Быть как шёлк, как пух, как мех,
И, не слыша стиха литого,
Процветать себе без морщин на лбу.
Если грустно — кусать губу
И потом, в гробу,
Вспоминать — Ланского.
Шпагу, смеясь, подвесил,
Люстру потрогал — звон…
Маленький мальчик весел:
Бабушкин внучек он!
Скучно играть в портретной,
Девичья ждёт, балкон.
Комнаты нет запретной:
Бабушкин внучек он!
Если в гостиной странной
Жутко ему колонн,
Может уснуть в диванной:
Бабушкин внучек он!
Светлый меж тёмных кресел
Мальчику снится сон.
Мальчик и сонный весел:
Бабушкин внучек он!
Нищих и горлиц
Сирый распев.
То не твои ли
Ризы простерлись
В беге дерев? Рощ, перелесков.Книги и храмы
Людям отдав — взвился.
Тайной охраной
Хвойные мчат леса: — Скроем! — Не выдадим! Следом гусиным
Землю на сон крестил.
Даже осиной
Мчал — и ее простил:
Даже за сына! Нищие пели:
— Темен, ох, темен лес!
Нищие пели:
— Сброшен последний крест!
Бог из церквей воскрес!
На царевича похож он.
— Чем? — Да чересчур хорош он:
На простого не похож.Семилетняя сболтнула,
А большая — вслед вздохнула…
Дуры обе. — Да и где жЖдать ума от светлоглазых?
Обе начитались сказок, —
Ночь от дня не отличат.А царевичу в поддевке
Вот совет наш: по головке
Семилетнюю погладь.Раз за дочку, раз за мать.
. . . . . . . . . .
Впрочем, можно и однажды.Март
Много тобой пройдено
Русских дорог глухих.
Ныне же вся родина
Причащается тайн твоих.
Все мы твои причастники,
Смилуйся, допусти! —
Кровью своей причастны мы
Крестному твоему пути.
Чаша сия — полная,
— Причастимся Св<ятых> даров! —
Слёзы сии солоны,
— Причастимся Св<ятых> даров! —
Тянут к тебе матери
Кровную кровь свою.
Я же — слепец на паперти —
Имя твоё пою.
Не проломанное ребро —
Переломленное крыло.
Не расстрельщиками навылет
Грудь простреленная. Не вынуть
Этой пули. Не чинят крыл.
Изуродованный ходил.
* * *
Цепок, цепок венец из терний!
Что усопшему — трепет черни,
Женской лести лебяжий пух…
Проходил, одинок и глух,
Замораживая закаты
Пустотою безглазых статуй.
Лишь одно еще в нем жило:
Переломленное крыло.
Ночью над кофейной гущей
Плачет, глядя на Восток.
Рот невинен и распущен,
Как чудовищный цветок.
Скоро месяц — юн и тонок —
Сменит алую зарю.
Сколько я тебе гребёнок
И колечек подарю!
Юный месяц между веток
Никого не устерёг.
Сколько подарю браслеток,
И цепочек, и серёг!
Как из-под тяжёлой гривы
Блещут яркие зрачки!
Спутники твои ревнивы? —
Кони кровные легки!
Устилают — мои — сени
Пролетающих голубей — тени.
Сколько было усыновлений!
Умилений! Выхожу на крыльцо: веет,
Подымаю лицо: греет.
Но душа уже — не — млеет,
Не жалеет.На ступеньке стою — верхней,
Развеваются надо мной — ветки.
Скоро купол на той церкви
Померкнет.Облаками плывет Пасха,
Колоколами плывет Пасха…
В первый раз человек распят —
На Пасху.22 марта 1916
Пусть я лишь стих в твоём альбоме,
Едва поющий, как родник;
(Ты стал мне лучшею из книг,
А их немало в старом доме!)
Пусть я лишь стебель, в светлый миг
Тобой, жалеющим, не смятый;
(Ты для меня цветник богатый,
Благоухающий цветник!)
Пусть так. Но вот в полуистоме
Ты над страничкою поник…
Ты вспомнишь всё… Ты сдержишь крик…
— Пусть я лишь стих в твоём альбоме!
Все глаза под солнцем — жгучи,
День не равен дню.
Говорю тебе на случай,
Если изменю:
Чьи б ни целовала губы
Я в любовный час,
Чёрной полночью кому бы
Страшно ни клялась, —
Жить, как мать велит ребёнку,
Как цветочек цвесть,
Никогда ни в чью сторонку
Глазом не повесть…
Видишь крестик кипарисный?
— Он тебе знаком —
Всё проснётся — только свистни
Под моим окном.
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я — поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
— Нечитанным стихам!
Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берет,
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Есть колосья тучные, есть колосья тощие.
Всех — равно — без промаху — бьет Господен цеп.
Я видала нищего на соборной площади:
Сто годов без малости, — и просил на хлеб.Борода столетняя! — Чай, забыл, что смолоду
Есть беда насущнее, чем насущный хлеб.
Ты на старость, дедушка, просишь, я — на молодость!
Всех равно — без промаху — бьет Господен цеп! 5 августа 1918
Серый ослик твой ступает прямо,
Не страшны ему ни бездна, ни река…
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака! Я для ослика достану хлеба,
(Не увидят, не услышат, — я легка!)
Я игрушек не возьму на небо…
Увези меня с собою в облака! Из кладовки, чуть задремлет мама,
Я для ослика достану молока.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!