Луна омывала холодный паркет
Молочной и ровной волной.
К горячей щеке прижимая букет,
Я сладко дремал под луной.
Сияньем и сном растревожен вдвойне,
Я сонные глазки открыл,
И девочка-смерть наклонилась ко мне,
Как розовый ангел без крыл.
На тоненькой шее дрожит медальон,
Румянец струится вдоль щек,
И видно бежала: чуть-чуть запылен
Ее голубой башмачок.
Затейлив узор золотой бахромы,
В кудрях бирюзовая нить.
«Ты — маленький мальчик, я — девочка: мы
Дорогою будем шалить.
Надень же (ты — рыцарь) мой шарф кружевной!»
Я молча ей подал букет…
Молочной и ровной, холодной волной
Луна омывала паркет.
Был вечер музыки и ласки,
Всё в дачном садике цвело.
Ему в задумчивые глазки
Взглянула мама так светло!
Когда ж в пруду она исчезла
И успокоилась вода,
Он понял — жестом злого жезла
Её колдун увлёк туда.
Рыдала с дальней дачи флейта
В сияньи розовых лучей…
Он понял — прежде был он чей-то,
Теперь же нищий стал, ничей.
Он крикнул: «Мама!», вновь и снова,
Потом пробрался, как в бреду,
К постельке, не сказав ни слова
О том, что мамочка в пруду.
Хоть над подушкою икона,
Но страшно! — «Ах, вернись домой!»
…Он тихо плакал. Вдруг с балкона
Раздался голос: «Мальчик мой!»
В изящном узеньком конверте
Нашли её «прости»: «Всегда
Любовь и грусть — сильнее смерти».
Сильнее смерти… Да, о да!..
Слёзы? Мы плачем о тёмной передней,
Где канделябра никто не зажёг;
Плачем о том, что на крыше соседней
Стаял снежок;
Плачем о юных, о вешних берёзках,
О несмолкающем звоне в тени;
Плачем, как дети, о всех отголосках
В майские дни.
Только слезами мы путь обозначим
В мир упоений, не данный судьбой…
И над озябшим котёнком мы плачем,
Как над собой.
Отнято всё, — и покой и молчанье.
Милый, ты много из сердца унёс!
Но не сумел унести на прощанье
Нескольких слёз.
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика, баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.
Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат,
Коснись его движением сестёр.
Но, если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!
Ни с кем кивком не обменяйся смело,
В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!
Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,
Только мы — ты и я — принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность — других.
Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши
Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота
В пробужденьи души.
В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме…
(В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной — любви.
Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.
Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас.
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.
Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.
Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.
Там чей-то взор печально-братский.
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара — все придут во сне!
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.
Мало ада и мало рая:
За тебя уже умирают.
Вслед за братом, увы, в костер —
Разве принято? Не сестер
Это место, а страсти рдяной!
Разве принято под курганом…
С братом?..
— «Был мой и есть! Пусть сгнил!»
— Это местничество могил!!!
Плоска — доска, а всё впитывает,
Слепа — доска, а всё считывает,
(Пустым — доска: и ящика нет!)
Сухим — доска, а всё взращивает! * * *Нема — доска, а всё сказывает! * * *Не было друга,
Кроме доски! * * *…На сём плоту —
Спасусь, спасусь, спасусь! * * *…На сей доске —
Спасусь! спасусь! спасусь!
Бледные ручки коснулись рояля
Медленно, словно без сил.
Звуки запели, томленьем печаля.
Кто твои думы смутил,
Бледная девушка, там, у рояля?
Тот, кто следит за тобой,
— Словно акула за маленькой рыбкой-
Он твоей будет судьбой!
И не о добром он мыслит с улыбкой,
Тот, кто стоит за тобой.
С радостным видом хлопочут родные:
Дочка — невеста! Их дочь!
Если и снились ей грезы иные, —
Грезы развеются в ночь!
С радостным видом хлопочут родные.
Светлая церковь, кольцо,
Шум, поздравления, с образом мальчик.
Девушка скрыла лицо,
Смотрит с тоскою на узенький пальчик,
Где загорится кольцо.
Материнское — сквозь сон — ухо.
У меня к тебе наклон слуха,
Духа — к страждущему: жжет? да?
У меня к тебе наклон лба,
Дозирающего вер—ховья.
У меня к тебе наклон крови
К сердцу, неба — к островам нег.
У меня к тебе наклон рек,
Век… Беспамятства наклон светлый
К лютне, лестницы к садам, ветви
Ивовой к убеганью вех…
У меня к тебе наклон всех
Звезд к земле (родовая тяга
Звезд к звезде!) — тяготенье стяга
К лаврам выстраданных мо—гил.
У меня к тебе наклон крыл,
Жил… К дуплу тяготенье совье,
Тяга темени к изголовью
Гроба, — годы ведь уснуть тщусь!
У меня к тебе наклон уст
К роднику…
Хорошо невзрослой быть и сладко
О невзрослом грезить вечерами!
Вот в тени уютная кроватка
И портрет над нею в темной раме.
На портрете белокурый мальчик
Уронил увянувшую розу,
И к губам его прижатый пальчик
Затаил упрямую угрозу.
Этот мальчик был любимец графа,
С колыбели грезивший о шпаге,
Но открыл он, бедный, дверцу шкафа,
Где лежали тайные бумаги.
Был он спрошен и солгал в ответе,
Затаив упрямую угрозу.
Только розу он любил на свете
И погиб изменником за розу.
Меж бровей его застыла складка,
Он печален в потемневшей раме…
Хорошо невзрослой быть и сладко
О невзрослом плакать вечерами!
С ласточками прилетела
Ты в один и тот же час,
Радость маленького тела,
Новых глаз.
В марте месяце родиться
— Господи, внемли хвале! —
Это значит быть как птица
На земле.
Ласточки ныряют в небе,
В доме все пошло вверх дном:
Детский лепет, птичий щебет
За окном.
Дни ноябрьские кратки,
Долги ночи ноября.
Сизокрылые касатки —
За моря!
Давит маленькую грудку
Стужа северной земли.
Это ласточки малютку
Унесли.
Жалобный недвижим венчик,
Нежных век недвижен край.
Спи, дитя. Спи, Божий птенчик.
Баю-бай.
Ребенок — великое счастье в доме,
Сокровище! Праздник! Звезда во мгле!
Ведь выжил твой сын, не зачах, не помер, —
Чего ж ты толкуешь о горе и зле?
— Ни денег, ни времени нет, соседка!
Унять его нужно, — а бьешь за плач,
Сказать ему нужно, — не дом, а клетка.
Играть ему нужно, — из тряпки — мяч.
Сокровище, да не по жизни нашей.
С утра до полуночи крик да рев,
Ему опостылела наша каша
С приправой из ругани и пинков.
Всё вместе: столовая, кухня, спальня.
Обои облуплены, шкаф опух,
Скамейка расслаблена, печь печальна.
В окно никогда не поет петух.
Восход ли, закат ли — все та же темень
Прорехи, и крохи, и смрад и пот —
Вот счастье, сужденное бедным семьям.
Все прочие радости — для господ!
Вот был бы ты песиком, на собачку
Охотников много меж праздных бар.
Забыл бы трущобу и маму-прачку…
Но нету купца на такой товар.
Мы выходим из столовой
Тем же шагом, как вчера:
В зале облачно-лиловой
Безутешны вечера!
Здесь на всем оттенок давний,
Горе всюду прилегло,
Но пока открыты ставни,
Будет облачно-светло.
Всюду ласка легкой пыли.
(Что послушней? Что нежней?)
Те, ушедшие, любили
Рисовать ручонкой в ней.
Этих маленьких ручонок
Ждут рояль и зеркала.
Был рояль когда-то звонок!
Зала радостна была!
Люстра, клавиш — все звенело,
Увлекаясь их игрой…
Хлопнул ставень — потемнело,
Закрывается второй…
Кто там шепчет еле-еле?
Или в доме не мертво?
Это струйкой льется в щели
Лунной ночи колдовство.
В зеркалах при лунном свете
Снова жив огонь зрачков,
И недвижен на паркете
След остывших башмачков.
Сереже
1
В небо ручонками тянется,
Строит в песке купола…
Нежно вечерняя странница
В небо его позвала.
Пусть на земле увядание,
Над колыбелькою крест!
Мальчик ушел на свидание
С самою нежной из звезд.
2
Ах, недаром лучше хлеба
Жадным глазкам балаган.
Темнокудрый мальчуган,
Он недаром смотрит в небо!
По душе ему курган,
Воля, поле, даль без меры…
Он рожден в лучах Венеры,
Голубой звезды цыган.
Александру Давидовичу Топольскому
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Карлики горько рыдают, малютки.
Из незабудок веночек на лбу
И на груди незабудки.
Ворон — печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Плачется карлик в смешном колпаке,
Плачется: «Плохо её берегли мы!»
Белую ленту сжимает в руке
Маленький карлик любимый.
Средний — печальный играет в трубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Старший у гроба стоит на часах,
Смотрит и ждёт, не мелькнёт ли усмешка.
Спит Белоснежка с венком в волосах,
Не оживёт Белоснежка!
Ворон — печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Не гони мою память! Лазурны края,
Где встречалось мечтание наше.
Будь правдивым: не скоро с такою, как я,
Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.Все не нашею волей разрушено. Пусть!
Сладок вздох об утраченном рае!
Весь ты — майский! Тебе моя майская грусть.
Все твое, что пригрезится в мае.Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,
Где на правду я правдой отвечу;
Каждый вечер по легким и зыбким мостам
Мы выходим друг другу навстречу.Чуть завижу знакомый вдали силуэт, —
Бьется сердце то чаще, то реже…
Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!
И глаза твои, грустные, те же.Это грезы. Обоим нам ночь дорога,
Все преграды рушащая смело.
Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,
Образ той, что солгать не сумела.И когда он возникнет в вечерней тени
Под призывы былого напева,
Ты минувшему счастью с улыбкой кивни
И ушедшую вспомни без гнева.Год написания: без даты
Люди на душу мою льстятся,
Нежных имен у меня — святцы, А восприемников за душой
Цельный, поди, монастырь мужской! Уж и священники эти льстивы!
Каждый-то день у меня крестины! Этот — орленком, щегленком — тот,
Всяк по-иному меня зовет.У тяжелейшей из всех преступниц —
Сколько заступников и заступниц! Лягут со мною на вечный сон
Нежные святцы моих имен.Звали — равно, называли — разно,
Все называли, никто не назвал.6 апреляГод написания: без даты
Литературная — не в ней
Суть, а вот — кровь пролейте!
Выходит каждые семь дней.
Ушедший — раз в столетье
Приходит. Сбит передовой
Боец. Каких, столица,
Еще тебе вестей, какой
Еще — передовицы?
Ведь это, милые, у нас,
Черновец — милюковцу:
«Владимир Маяковский? Да-с.
Бас, говорят, и в кофте
Ходил»…
Эх кровь-твоя-кровца!
Как с новью примириться,
Раз первого ее бойца
Кровь — на второй странице
(Известий.)
О слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О Чехия в слезах!
Испания в крови! О черная гора,
Затмившая — весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадейОтказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть —
Вниз — по теченью спин.Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.15 марта — 11 мая
Квиты: вами я объедена,
Мною — живописаны.
Вас положат — на обеденный,
А меня — на письменный.
Оттого что, йотой счастлива,
Яств иных не ведала.
Оттого что слишком часто вы,
Долго вы обедали.
Всяк на выбранном заранее —
Месте своего деяния,
Своего радения:
Вы — с отрыжками, я — с книжками,
С трюфелем, я — с грифелем,
Вы — с оливками, я — с рифмами,
С пикулем, я — с дактилем.
В головах — свечами смертными
Спаржа толстоногая.
Полосатая десертная
Скатерть вам — дорогою!
Табачку пыхнем гаванского
Слева вам — и справа вам.
Полотняная голландская
Скатерть вам — да саваном!
А чтоб скатертью не тратиться —
В яму, место низкое,
Вытряхнут
С крошками, с огрызками.
Каплуном-то вместо голубя
— Порох! душа — при вскрытии.
А меня положат — голую:
Два крыла прикрытием.
Оползающая глыба —
Из последних сил спасибо
— Рвущееся — умолчу —
Дуба юному плечу.Издыхающая рыба,
Из последних сил спасибо
Близящемуся — прости! —
Силящемуся спасти
Валу первому прилива.Иссыхающая нива —
Божескому, нелюдску.
Бури чудному персту.Как добры — в час без спасенья —
Силы первые — к последним!
Пока рот не пересох —
Спаси — боги! Спаси — Бог! Лето
По набережным, где седые деревья
По следу Офелий… (Она ожерелья
Сняла, — не наряженной же умирать!)
Но все же
(Раз смертного ложа — неможней
Нам быть нежеланной!
Раз это несносно
И в смерти, в которой
Предвечные горы мы сносим
На сердце!..) — она все немногие вёсны
Сплела — проплывать
Невестою — и венценосной.Так — небескорыстною
Жертвою миру:
Офелия — листья,
Орфей — свою лиру…
— А я? —28 сентября
Нет, правды не оспаривай.
Меж кафедральных Альп
То бьется о розариум
Неоперенный альт.Девичий и мальчишеский:
На самом рубеже.
Единственный из тысячи —
И сорванный уже.В самом истоке суженный:
Растворены вотще
Сто и одна жемчужина
В голосовом луче.Пой, пой — миры поклонятся!
Но регент: — Голос тот
Над кровною покойницей,
Над Музою поет! Я в голосах мальчишеских
Знаток… — и в прах и в кровь
Снопом лучей рассыпавшись
О гробовой покров.Нет, сказок не насказывай:
Не радужная хрупь, —
Кантатой Метастазовой
Растерзанная грудь.Клянусь дарами Божьими:
Своей душой живой! —
Что всех высот дороже мне
Твой срыв голосовой! 8 февраля
Сомкнутым строем —
Противу всех.
Дай же спокойно им
Спать во гробех.Ненависть, — чти
Смертную блажь!
Ненависть, спи:
Рядышком ляжь! В бранном их саване —
Сколько прорех!
Дай же им правыми
Быть во гробех.Враг — пока здрав,
Прав — как упал.
Мертвым — устав
Червь да шакал.Вместо глазниц —
Черные рвы.
Ненависть, ниц:
Сын — раз в крови! Собственным телом
Отдал за всех…
Дай же им белыми
Быть во гробех.22 февраля
Руки — и в круг
Перепродаж и переуступок!
Только бы губ,
Только бы рук мне не перепутать! Этих вот всех
Суетностей, от которых сна нет.
Руки воздев,
Друг, заклинаю свою же память! Чтобы в стихах
(Свалочной яме моих Высочеств!)
Ты не зачах,
Ты не усох наподобье прочих.Чтобы в груди
(В тысячегрудой моей могиле
Братской!) — дожди
Тысячелетий тебя не мыли… Тело меж тел,
— Ты, что мне пропадом был двухзвёздным!..
Чтоб не истлел
С надписью: не опознан.9 июля
Первородство — на сиротство!
Не спокаюсь.
Велико твое дородство:
Отрекаюсь.Тем как вдаль гляжу на ближних —
Отрекаюсь.
Тем как твой топчу булыжник —
Отрекаюсь.* * *Как в семнадцатом-то
Праведница в белом,
Усмехаючись, стояла
Под обстрелом.Как в осьмнадцатом-то
— А? — следочком ржавым
Все сынов своих искала
По заставам.Вот за эту-то — штыками
Не спокаюсь! —
За короткую за память
Отрекаюсь.Драгомилово, Рогожская,
Другие…
Широко ж твоя творилась
Литургия.А рядочком-то
На площади на главной,
Рванью-клочьями
Утешенные, лавром… Наметай, метель, опилки,
Снег свой чистый.
Поклонись, глава, могилкам
Бунтовщицким. (Тоже праведники были,
Были, — не за гривну!)
Красной ране, бедной праведной
Их кривде…* * *Старопрежнее, на свалку!
Нынче, здравствуй!
И на кровушке на свежей —
Пляс да яства.Вот за тех за всех за братьев
— Не спокаюсь! —
Прости, Иверская Мати!
Отрекаюсь.12 января
Думалось: будут легки
Дни — и бестрепетна смежность
Рук. — Взмахом руки,
Друг, остановимте нежность.Не — поздно еще!
В рас — светные щели
(Не поздно!) — еще
Нам птицы не пели.Будь на — стороже!
Последняя ставка!
Нет, поздно уже
Друг, если до завтра! Земля да легка!
Друг, в самую сердь!
Не в наши лета
Откладывать смерть! Мертвые — хоть — спят!
Только моим сна нет —
Снам! Взмахом лопат
Друг — остановимте память! 9 июля
Други! Братственный сонм!
Вы, чьим взмахом сметен
След обиды земной.
Лес! — Элизиум мой! В громком таборе дружб
Собутыльница душ
Кончу, трезвость избрав,
День — в тишайшем из братств.Ах, с топочущих стогн
В легкий жертвенный огнь
Рощ! В великий покой
Мхов! В струение хвой… Древа вещая весть!
Лес, вещающий: Есть
Здесь, над сбродом кривизн —
Совершенная жизнь: Где ни рабств, ни уродств,
Там, где всё во весь рост,
Там, где правда видней:
По ту сторону дней…17 сентября
Без повороту и без возврату,
Часом и веком.
Это сестра провожает брата
В темную реку.Без передыху и без пощады
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Это сестра оскользнулась взглядом
В братнюю руку.«По Безымянной
В самую низь.
Плиты стеклянны:
Не оскользнись.Синее зелье
Всвищет сквозь щели.
Над колыбелью —
Нищие пели: Первый — о славе,
Средний — о здравье,
Третий — так с краю
оставил: Жемчугом сыпать
Вслед — коли вскличут»…
Братняя притопь.
Сестрина причеть.28 марта
Седой — не увидишь,
Большим — не увижу.
Из глаз неподвижных
Слезинки не выжмешь.На всю твою муку,
Раззор — плач:
— Брось руку!
Оставь плащ! В бесстрастии
Каменноокой камеи,
В дверях не помедлю,
Как матери медлят: (Всей тяжестью крови,
Колен, глаз —
В последний земной
Раз!)Не крадущимся перешибленным зверем, —
Нет, каменной глыбою
Выйду из двери —
Из жизни. — О чем же
Слезам течь,
Раз — камень с твоих
Плеч! Не камень! — Уже
Широтою орлиною —
Плащ! — и уже по лазурным стремнинам
В тот град осиянный,
Куда — взять
Не смеет дитя
Мать.28 июня
О тяжесть удачи!
Обида Победы!
Георгий, ты плачешь,
Ты красною девой
Бледнеешь над делом
Своих двух
Внезапно-чужих
Рук.Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь гласом
Победным. — Тяжелым смарагдовым маслом
Стекает кровища.
Дракон спит.
На всю свою жизнь
Сыт.Взлетевшею гривой
Затменное солнце.
Стыдливости детской
С гордынею конской
Союз.
Из седла —
В небеса —
Куст.
Брезгливая грусть
Уст.Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь даром
Царевым, — ее подвенечным пожаром.
Церковкою ладанной:
Строг — скуп —
В безжалостный
Рев
Труб.Трубите! Трубите!
Уж слушать недолго.
Уж нежный тростник победительный — долу.
Дотрубленный долу
Поник. — Смолк.
И облачный — ввысь! —
Столб.Клонитесь, клонитесь,
Послушные травы!
Зардевшийся под оплеухою славы —
Бледнеет. — Домой, трубачи! — Спит.
До судной трубы —
Сыт.11 июля
Не проломанное ребро —
Переломленное крыло.
Не расстрельщиками навылет
Грудь простреленная. Не вынуть
Этой пули. Не чинят крыл.
Изуродованный ходил.
* * *
Цепок, цепок венец из терний!
Что усопшему — трепет черни,
Женской лести лебяжий пух…
Проходил, одинок и глух,
Замораживая закаты
Пустотою безглазых статуй.
Лишь одно еще в нем жило:
Переломленное крыло.
М.А. КузминуДва зарева! — нет, зеркала!
Нет, два недуга!
Два серафических жерла,
Два черных кругаОбугленных — из льда зеркал,
С плит тротуарных,
Через тысячеверстья зал
Дымят — полярных.Ужасные! — Пламень и мрак!
Две черных ямы.
Бессонные мальчишки — так —
В больницах: Мама! Страх и укор, ах и аминь…
Взмах величавый…
Над каменностию простынь —
Две черных славы.Так знайте же, что реки — вспять,
Что камни — помнят!
Что уж опять они, опять
В лучах огромныхВстают — два солнца, два жерла,
— Нет, два алмаза! —
Подземной бездны зеркала:
Два смертных глаза.2 июля
Веками, веками
Свергала, взводила.
Горбачусь — из серого камня — Сивилла.
Пустынные очи
Упорствуют в землю.
Уже не пророчу, —
Зубов не разъемлю.
О дряхлом удаве
Презренных сердец —
Лепечет, лепечет о славе юнец.
Свинцовые веки
Смежила — не выдать!
Свинцовые веки
Смежённые — видят:
В сей нищенской жизни —
Лишь час величавый!
Из ceporo камня — гляди! — твоя слава.
О дряхлом удаве
Презренных сердец —
Лепечет, лепечет о славе юнец.