Все чаще эти объявленья:
Однополчане и семья
Вновь выражают сожаленья…
«Сегодня ты, а завтра я!»
Мы вымираем по порядку –
Кто поутру, кто вечерком
И на кладбищенскую грядку
Ложимся, ровненько, рядком.
В альбом Т. П. КарсавинойПристальный взгляд балетомана,
Сцены зеленый полукруг,
В облаке светлого тумана
Плеч очертания и рук.Скрипки и звучные валторны
Словно измучены борьбой,
Но золотистый и просторный
Купол, как небо над тобой.Крылья невидимые веют,
Сердце уносится, дрожа,
Ввысь, где амуры розовеют,
Рог изобилия держа.
Стоят сады в сияньи белоснежном,
И ветер шелестит дыханьем влажным.— Поговорим с тобой о самом важном,
О самом страшном и о самом нежном,
Поговорим с тобой о неизбежном: Ты прожил жизнь, ее не замечая,
Бессмысленно мечтая и скучая —
Вот, наконец, кончается и это… Я слушаю его, не отвечая,
Да он, конечно, и не ждет ответа.
Воскресенье. Удушья прилив и отлив,
Стал я как-то не в меру бесстыдно болтлив.
Мне все хочется что-то свое досказать,
Объяснить, уточнить, разъяснить, доказать.
Мне с читателем хочется поговорить,
Всех, кто мне помогали — поблагодарить.
Есть такие прекрасные люди средь вас.
Слово за словом, строка за строкой —
Все о тебе ослабевшей рукой.Розы и жалобы — все о тебе.
Полночь. Сиянье. Покорность судьбе.Полночь. Сиянье. Ты в мире одна.
Ты тишина, ты заря, ты весна.И холодна ты, как вечный покой…
Слово за словом, строка за строкой, Капля за каплей — кровь и вода —
В синюю вечность твою навсегда.
Склонились на клумбах тюльпаны,
Туманами воздух пропитан.
Мне кажется, будто бы спит он,
Истомой весеннею пьяный.Луна, альмадинов кровавей,
Над садом медлительно всплыла
И матовый луч уронила
На тускло мерцающий гравий.Иду у реки осторожно…
Боюсь Водяного — утопит.
Томления кубок не допит,
Но больше мечтать — невозможно…
Т. СмоленскойЧеловек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты,
Для меня (пусть это глупо!)
В нем капуста — как цветы.От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле?
Я в Твой борщ всегда влюблен.
И — когда он не досолен,
А люди? Ну на что мне люди?
Идет мужик, ведет быка.
Сидит торговка: ноги, груди,
Платочек, круглые бока.
Природа? Вот она природа —
То дождь и холод, то жара.
Тоска в любое время года,
Как дребезжанье комара.
Это только бессмысленный рай,
Только песен растерянный лад —
Задыхайся, душа, и сгорай,
Как закатные розы горят.Задыхайся от нежных утрат
И сгорай от блаженных обид —
Это только сияющий ад,
Золотые сады Гесперид.Это — над ледяною водой,
Это — сквозь холодеющий мрак
Синей розой, печальной звездой
Погибающим светит маяк.
Не было измены. Только тишина.
Вечная любовь, вечная весна.Только колыханье синеватых бус,
Только поцелуя солоноватый вкус.И шумело только о любви моей
Голубое море, словно соловей.Глубокое море у этих детских ног.
И не было измены — видит Бог.Только грусть и нежность, нежность вся до дна.
Вечная любовь, вечная весна.
Охотник веселый прицелится,
И падает птица к ногам.
И дым исчезающий стелется
По выцветшим низким лугам. Заря розовеет болотная,
И в синем дыму, не спеша,
Уносится в небо бесплотная,
Бездомная птичья душа. А что в человеческой участи
Прекраснее участи птиц,
Помимо холодной певучести
Немногих заветных страниц?
Если бы жить… Только бы жить…
Хоть на литейном заводе служить.
Хоть углекопом с тяжелой киркой,
Хоть бурлаком над Великой рекой.
«Ухнем, дубинушка…»
Все это сны.
Руки твои ни на что не нужны.
Летний вечер прозрачный и грузный.
Встала радуга коркой арбузной.
Вьется птица — крылатый булыжник…
Так на небо глядел передвижник,
Оптимист и искусства подвижник.Он был прав. Мы с тобою не правы.
Берегись декадентской отравы:
«Райских звезд», искаженного света,
Упоенья сомнительной славы,
Неизбежной расплаты за это.
Дитя гармонии — александрийский стих,
Ты медь и золото для бедных губ моих.Я истощил свой дар в желаньях бесполезных,
Шум жизни для меня как звон цепей железных… Где счастие? Увы — где прошлогодний снег…
Но я еще люблю стихов широкий бег, Вдруг озаряемый, как солнцем с небосклона,
Печальной музыкой четвертого пэона.
Теперь, когда я сгнил и черви обглодали
До блеска остов мой и удалились прочь,
Со мной случилось то, чего не ожидали
Ни те, кто мне вредил, ни кто хотел помочь.Любезные друзья, не стоил я презренья,
Прелестные враги, помочь вы не могли.
Мне исковеркал жизнь талант двойного зренья,
Но даже черви им, увы, пренебрегли.
Плывет рассветное сияние,
Шуршит увядшая трава,
И шепчет ветер увядания
Полузабытые слова.
Среди стволов сверкают просини,
Как вспышки синего огня,
Но ласков лик туманной осени,
Глядящей с неба на меня.
Распыленный мильоном мельчайших частиц,
В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире,
Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь — отраженьем — в потерянном мире.И опять, в романтическом Летнем Саду,
В голубой белизне петербургского мая,
По пустынным аллеям неслышно пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.
Заката пламенные ризы
Печалью сна окроплены,
А на востоке в дымке сизой
Встает холодный серп луны.
Ручей журчит в саду старинном,
И шепчут листья в полусне,
Своим рассказом странно-длинным
Так сладко раня душу мне.
Прозрачная, ущербная луна
Сияет неизбежностью разлуки.
Взлетает к небу музыки волна,
Тоской звенящей рассыпая звуки.— Прощай… И скрипка падает из рук.
Прощай, мой друг!.. И музыка смолкает.
Жизнь размыкает на мгновенье круг
И наново, навеки замыкает.И снова музыка летит звеня.
Но нет! Не так как прежде, — без меня.
Глядя на огонь или дремля
В опьяненьи полусонном —
Слышишь, как летит земля
С бесконечным, легким звоном.Слышишь, как растет трава,
Как жаз-банд гремит в Париже
И мутнеющая голова
Опускается все ниже.Так и надо. Голову на грудь
Под блаженный шорох моря или сада.
Так и надо — навсегда уснуть,
Больше ничего не надо.
Облаков закатные разводы,
Сильно пахнет гретая смола.
Волжские слегка дробятся воды
Под ударами весла… Ты моя, или уже чужая?
В этот миг ты думаешь о ком?
Я тебя печально провожаю,
Медленно машу платком.Тройка ждет, сверкая бубенцами
И звеня. Все гуще синий мрак.
Белый между смуглыми гребцами
Тихо гаснет мой маяк.
Вновь сыплет осень листьями сухими
На мерзлую землю.
Вновь я душой причастен светлой схиме
И осени внемлю.
Душа опять златой увита ложью,
И радостна мука.
Душа опять, стремясь по бездорожью,
Ждет трубного звука.
Вновь солнце Божие плывет, деля туманы,
К обманному раю.
Осеннее ненастье,
Нерадостный удел!
И счастье и несчастье
Зачем я проглядел.
Теперь мечты бесплодны
И не о чем вздыхать.
Спокойный и холодный,
Я должен отдыхать.
Одной надеждою питаем,
Одним желаньем окрылен,
Я шел — и сад мне мнился раем
И чистым — темный небосклон.Я шел на смертный поединок,
Но сердцем славил бытие;
Смирен и нищ, как Божий инок,
И не отточено копье.И помню дальше, — мгла пылала,
Цвела закатная гроза,
И на меня из-под забрала
Глядели мертвые глаза.
Калитка закрылась со скрипом,
Осталась в пространстве заря,
И к благоухающим липам
Приблизился свет фонаря.И влажно они просияли
Курчавою тенью сквозной,
Как отблеск на одеяле
Свечей, сквозь дымок отходной.И важно они прошумели,
Как будто посмели теперь
Сказать то, чего не умели,
Пока не захлопнулась дверь.