Ужь третий год беснуются языки —
Вот и весна, и с каждою весной,
Как стая диких птиц перед грозой,
Тревожней шум, разноголосней крики.
В раздумьи грустном князи и владыки
И держат вожжи трепетной рукой,
Подавлен ум зловещею тоской;
Мечты людей как сны больного дики.
Но с нами Бог!… сорвавшися со дна,
Вдруг одурев, полна грозы и мрака,
Стремглав на нас рванулась глубина, —
Но твоего не помутила зрака…
Ветр свирепел; но… да не будет тако:
Ты рек и — вспять отхлынула волна.
На равнине вод лазурной
Шли мы верною стезей;
Огнедышущий и бурный
Уносил нас змей морской.
С неба звезды нам светили,
Снизу искрилась волна,
И мятелью влажной пыли
Обдавала нас она.
Мы на палубе сидели…
Многих сон одолевал…
Все звучней колеса пели,
Разгребая шумный вал.
Приутих наш круг веселый,
Женский говор, женский шум…
Подпирает локоть белый
Много милых, сонных дум.
Сны играют на просторе
Под магической луной,
И баюкает их море
Тихоструйною волной.
Утихла биза… Легче дышит
Лазурный сонм женевских вод —
И лодка вновь по ним плывет,
И снова лебедь их колышет.
Весь день, как летом, солнце греет —
Деревья блещут пестротой —
И воздух ласковой волной
Их пышность ветхую лелеет.
А там, в торжественном покое,
Разоблаченная с утра,—
Сияет Белая Гора,
Как откровенье неземное —
Здесь сердце так бы все забыло,
Забыло б муку всю свою,—
Когда бы там — в родном краю —
Одной могилой меньше было…
Бывают роковые дни
Лютейшаго телеснаго недуга
И страшных нравственных тревог;
И жизнь над ними тяготеет
И душит нас, как кошемар.
Счастливь, кому в такие дни
Пошлет Всемилосердый Бог
Неоцененный, лучший дар,
Сочувственную душу друга,
Кого живая, чистая рука
Коснется нас, хотя слегка,
Оцепенение разсеет
И сдвинет с нас ужасный кошемар,
И отвратит судеб удар,
Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,
И верит сердце в правду и любовь.
И гроб опущен ужь в могилу,
И все столпилося вокруг.
Толкутся, дышат через силу…
Спирает грудь тлетворный дух.
И над могилою раскрытой,
В возглавии, где гроб стоит,
Ученый пастырь сановитый
Речь погребальную гласит:
Вещает бренность человечью,
Грехопаденье, кровь Христа, —
И умною, пристойной речью
Толпа различно занята.
А небо так нетленно-чисто,
Так безпредельно над землей,
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой.
Утихла буря, легче дышет
Лазурный сонм Женевских вод,
И лодка вновь по ним плывет,
И снова лебедь их колышет.
Весь день, как летом, солнце греет
Деревья блещут пестротой,
И воздух ласковой волной
Их пышность ветхую лелеет.
А там, в торжественном покое,
Разоблаченная с утра,
Сияет Белая Гора,
Как откровенье неземное…
Здесь сердце так бы все забыло,
Забыло б муку всю свою,—
Когда бы там, в родном краю
Одной могилой меньше было…
День вечереет, ночь близка,
Длинней с горы ложится тень,
На небе гаснут облака…
Уж поздно. Вечереет день.
Но мне не страшен мрак ночной,
Не жаль скудеющаго дня,—
Лишь ты, волшебный призрак мой,
Лишь ты не покидай меня!..
Крылом своим меня одень,
Волненье сердца утиши,
И благодатна будет тень
Для очарованной души.
Кто ты? Откуда? Как решить,
Небесный ты или земной?
Воздушный житель, может-быть,
Но с страстной женскою душой.
Теперь не то, что за полгода,
Теперь не тесный круг друзей,
Но вся великая природа
Ваш торжествует юбилей.
Смотрите, на каком просторе
Она устроила свой пир,—
Весь этот берег, это море,
Весь этот чудный летний мир.
Смотрите, как, облитый светом,
Ступив на крайнюю ступень,
С своим прощается поэтом
Великолепный этот день…
Фонтаны брызжут тиховейно,
Прохладой сонной дышет сад,
И так над вами юбилейно
Петровы липы здесь шумят!
И гроб опущен уж в могилу,
И все столпилося вокруг.
Толкутся, дышат через силу,
Спирает грудь тлетворный дух.
И над могилою раскрытой,
В возглавии, где гроб стоит
Ученый пастор сановитой
Речь погребальную гласит.
Вещает бренность человечью,
Грехопаденье, кровь Христа;
И умною, пристойной речью
Толпа различно занята…
А небо так нетленно-чисто,
Так безпредельно над землей,
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой…
Над виноградными холмами
Плывут златыя облака;
Внизу зелеными волнами
Шумит померкшая река;
Взор постепенно из долины,
Подемлясь, всходит к высота̀м
И видит, на краю вершины,
Круглообразный, светлый храм.
Там в горнем, неземном жилище,
Где смертной жизни места нет,
И легче и пустынно-чище
Струя воздушная течет.
Туда взлетая, звук немеет;
Лишь жизнь природы там слышна,
И нечто праздничное веет,
Как дней воскресных тишина.
Не говори: меня он, как и прежде, любит,
Как прежде мною дорожит…
О, нет! он жизнь мою безчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.
То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,
Увлечена, в душе уязвлена,
Я стражду, не живу… им, им одним живу я,
Но эта жизнь… о, как горька она!
Он мерит воздух мне так бережно и скудно
Не мерят так и лютому врагу…
Ох, я дышу еще болезненно и трудно,
Могу дышать, но жить уж не могу.
Москва, 30 июля 1853 года.
Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует;
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и изсушен,
Невыносимое он днесь выносить!…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит.
Не скажет век, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит пред замкнутою дверью:
«Впусти меня! я верю, Боже мой!
«Приди на помощь моему неверью!…»
Лес зеленеет молодой.
Смотри, как листьем молодым
Стоят обвеяны березы,
Воздушной зеленью сквозной,
Полупрозрачною, как дым.
Давно им грезилось весной,
Весной и летом золотым;
И вот живыя эти грезы,
Под первым небом голубым,
Пробились вдруг на свет дневной.
О, первых листьев красота,
Омытых в солнечных лучах,
С новорожденною их тенью!
И слышно нам по их движенью,
Что в этих тысячах и тьмах
Не встретишь мертваго листа.
Не раз ты слышала признанье:
«Не стою я любви твоей».
Пускай мое она созданье —
Но как я беден перед ней…
Перед любовию твоею
Мне больно вспомнить о себе —
Стою, молчу, благоговею
И поклоняюся тебе…
Когда, порой, так умиленно,
С такою верой и мольбой
Невольно клонишь ты колено
Пред колыбелью дорогой,
Где спит она — твое рожденье —
Твой безымянный херувим, —
Пойми ж и ты мое смиренье
Пред сердцем любящим твоим.
Еще земли печален вид,
А воздух уж весною дышет,
И мертвый в поле стебль колышет,
И елей ветви шевелит.
Еще природа не проснулась,
Но сквозь редеющаго сна
Весну прослышала она
И ей невольно улыбнулась.
Душа, душа, спала и ты…
Но что̀ же вдруг тебя волнует,
Твой сон ласкает и целует
И золотит твои мечты?
Блестят и тают глыбы снега,
Блестит лазурь, играет кровь…
Или весенняя то нега?
Или то женская любовь?
Тени сизыя смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул;
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул…
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном…
Час тоски невыразимой!
Все во мне,—и я во всем…
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утиши.
Чувства—мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
О, арфа скальда, долго ты спала
В тени, в тиши забытаго угла;
Но лишь луны, очаровавшей мглу,
Лазурный свет блеснул в твоем углу,
Вдруг чудный звон затрепетал в струне,
Как бред души, встревоженной во сне.
Какой он жизнью на тебя дохнул?
Иль старину тебе он вспомянул,
Как по ночам здесь сладострастных дев
Давно минувший вторился напев?
Иль в сих цветущих и поднесь садах
Их легких ног скользит незримый шаг?
Как неожиданно и ярко,
По влажной неба синеве,
Воздушная воздвиглась арка
В своем минутном торжестве.
Один конец в леса вонзила,
Другим за облака ушла;
Она полнеба охватила
И в высоте изнемогла!
О, в этом радужном виденье
Какая нега для очей!
Оно дано нам на мгновенье,
Лови его, лови скорей!
Смотри: оно уж побледнело;
Еще минута, две—и что̀ ж?
Ушло, как то уйдет всецело,
Чем ты и дышешь и живешь.
Москва и град Петров, и Константинов град—
Вот царства русскаго заветныя столицы…
Но где предел ему? и где его границы
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличать…
Семь внутренних морей и семь великих рек…
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая—
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная…
Вот царство русское… и не прейдет вовек,
Как то провидел Дух и Даниил предрек.
И опять звезда ныряет
В легкой зыби невских волн,
И опять любовь вверяет
Ей таинственный свой челн.
И меж зыбью и звездою
Он скользит, как бы во сне,
И два призрака с собою
Вдаль уносит по волне.
Дети ль это праздной лени
Тратят здесь досуг ночной,
Иль блаженныя две тени
Покидают мир земной?
Ты, разлитая, как море,
Пышноструйная волна,
Приюти в твоем просторе
Тайну скромнаго челна!