Вши в самой древности читать, писать умели
И песни пели.
Всползла,
Во удивленье взору,
На ту священну гору,
Где музы, Вошь, была котора зла,
И стала возглашать во злобе и роптаньи
О правде, честности, о добром воспитаньи.
Не слушает никто, что там поет та Вошь,
Известно, что у Вши нет песней ни на грош.
Когда бы пела мышь, мышь кошка б изловила,
А вшам таких угроз природа не явила,
Так музы, рассердясь и в жалобах своих,
Хотя Вши голос тих
И пела Вошь не шумно,
Ко Зевсу кликнули, соткав прекрасный стих.
Со Вшами музам брань имети и безумно,
Но Зевс недвижим пребывал
И говорил: «Я вшей и сроду не бивал,
А если мне убить ее за гнусны песни,
В которых ничего нет, кроме только плесни,
Так лучше мне побить безмозглых тех,
Которы мнят искать во гнусности утех.
Да это строго,
В ином селе людей останется немного.
А на срамную Вошь не брошу грома я,
Не осквернится ввек рука моя».
О музы! Должно вам отныне вечно рдиться,
Что вы могли на тварь гнуснейшу рассердиться.
Воспела Вошь; но что?
Не ведает никто.
Но кто хвалили то?
Хвалили те одни, кто сами все ничто.
Которые сей Вши хвалили безделушки,
Не стоят гады те и все одной полушки.
Скройся от глаз вечно, когда ставишь в смехи
Все мои печали и напасть,
Вижу тебя часто, что ж мне в том утехи,
Всегда презираешь мою страсть,
Но ах! что сказал я, ах нет моя драгая,
Горестным не верь моим словам,
Без тебя мне будет жизнь и пуще злая,
Теперь есть отрада хоть глазам.
Сжалься ныне видя, я в несносной скуке,
Сказал, что не думал никогда,
Тебя отсылая к пущей бежал муке,
Знал, что в сердце будешь завсегда;
Для чего противно пламя потаенно,
И за толь не любишь, что люблю:
Мучь свирепством больше, когда то приятно;
Хоть за то люби, что я терплю.
О драгия очи стрел любовных полны,
Я сперва увидя, вас не знал,
Что против натуры к жалости не склонны,
Часто бы при вас быть не искал;
Вы воспламенили сердце, дух смущая,
Отняли покойной ныне сон;
А теперь с презреньем на меня взирая,
Ставите в забаву сердца стон.
Полно дарагая мною так играти,
Спросись каково в любви страдать,
Престань мои муки с плачем презирати,
Можноль хоть одну жалость узнать;
Мне твоим нападкам нечем противляться,
Мною ты владеешь больше всех,
И когда умеешь в сердце вкореняться,
Будь в слезах, не ставь печали в смех.
Скройся от глаз вечно, когда ставиш в смехи
Все мои печали и напасть,
Вижу тебя часто, чтож мне в том утехи,
Всегда презираешь мою страсть,
Но ах! что сказал я, ах нет моя драгая,
Горестным не верь моим словам,
Без тебя мне будет жизнь и пуще злая,
Теперь есть отрада хоть глазам.
Сжалься ныне видя, я в несносной скуке,
Сказал, что не думал никогда,
Тебя отсылая к пущей бежал муке,
Знал, что в сердце будешь завсегда;
Для чего противно пламя потаенно,
И за толь не любишь, что люблю:
Мучь свирепством больше, когда то приятно;
Хоть за то люби, что я терплю.
О драгия очи стрел любовных полны,
Я сперва увидя, вас не знал,
Что против натуры к жалости не склонны,
Часто бы при вас быть не искал;
Вы воспламенили сердце, дух смущая,
Отняли покойной ныне сон;
А теперь с презреньем на меня взирая,
Ставите в забаву сердца стон.
Полно дарагая мною так играти,
Спросись каково в любви страдать,
Престань мои муки с плачем презирати,
Можноль хоть одну жалость узнать;
Мне твоим нападкам нечем противляться,
Мною ты владеешь больше всех,
И когда умеешь в сердце вкореняться,
Будь в слезах, не ставь печали в смех.
Все меры превзошла теперь моя досада.
Ступайте, фурии, ступайте вон из ада,
Грызите жадно грудь, сосите кровь мою!
В сей час, в который я терзаюсь, вопию,
В сей час среди Москвы «Синава» представляют
И вот как автора достойно прославляют:
«Играйте, — говорят, — во мзду его уму,
Играйте пакостно за труд назло ему!»
Сбираются ругать меня враги и други.
Сие ли за мои, Россия, мне услуги?
От стран чужих во мзду имею не сие.
Слезами я кроплю, Вольтер, письмо твое.
Лишенный муз, лишусь, лишуся я и света.
Екатерина, зри! Проснись, Елисавета!
И сердце днесь мое внемлите вместо слов!
Вы мне прибежище, надежда и покров;
От гроба зрит одна, другая зрит от трона:
От них и с небеси мне будет оборона,
О боже, видишь ты, колика скорбь моя,
Зришь ты, в коликом днесь отчаянии я,
Терпение мое преходит за границы,
Избави ею днесь от варварских мя рук
И от гонителей художеств и наук!
Невежеством они и грубостию полны.
О вы, кропящие Петрополь невски волны,
Сего ли для, ах, Петр храм музам основал.
Я суетно на вас, о музы, уповал!
За труд мой ты, Москва, меня увидишь мертва:
Стихи мои и я наук злодеям жертва.
Уж прошел мой век драгой,
Миновался мой покой
И веселье скрылось.
Мне противна жизнь и свет.
Для меня забавы нет,
Все переменилось;
Уж не мной горишь любя,
Я тобой забвенна,
А лишившися тебя,
Я всего лишенна
В те часы, как рок виню,
Воздыхаю, и стеню,
И прегорько плачу:
Ты среди своих утех,
Все приемлешь только в смех,
Как я жизнь ни трачу.
Сносно ль мне, что ты зовешь
Не меня драгою
И, склонив меня, живешь
Ты в любви с другою!
Славься, что, мой ум пленя,
Обмануть ты мог меня,
И любим стал мною.
Я винна в том пред собой;
Только ты меня какой
Обличишь виною?
В час несчастный ты, любовь,
В сердце мне вселилась;
И во злу минуту кровь
Ты воспламенилась.
Чувствуй радости свои,
Ты чрез жалобы мои
В жалость не приходишь;
Веселясь моей тоской,
Провожденных дней со мной
В память не приводишь.
Нестерпим мне сей удар;
Как ты дух мой в теле!
О любовь! о вредный жар!
Что сего тяжеле!
Коль привел меня ты в страсть.
Умножай мою напасть,
За любовь сердечну,
Счастье ты мое унес,
И влечешь потоки слез
За горячность вечну.
Хоть увидь меня во сне
В сей моей неволе;
Но не хочешь обо мне
Ты и слышать боле!
Не вселяйся в томно сердце, только будь в глазах,
Я и так тебя не видя, завсегда в слезах:
Без тебя мне грусти люты,
Ни одной во дни минуты
Быти не велят:
Без тебя я как в пустыне;
Никаки забавы ныне
Мя не веселят.
Весьма твердо вкоренился в мысли ты моей,
Пребываюль я подобно в памяти твоей?
Таковуль имеешь скуку
И такуюль терпишь муку,
Иль одна терплю,
Что свой редко взор являешь,
Иль еще того не знаешь,
Что тебя люблю?
Ты понудил мое сердце, о себе вздохнуть,
А теперь не хочешь ты меня и вспомянуть,
Иль тебе уже скучаю,
Что я зреть тебя желаю,
Слыша огнь в крови.
Знать уже ты мне пременен,
Знать другою кем ты пленен,
Ах! и с ней в любви.
Естьли так, то для чего ты толь мне много мил?
Для чего ты о жестокой взор и дух пленил:
Сердце ты мя обмануло,
Для чего об нем вздохнуло,
Коль он впрям таков:
Чем теперь себя избавить?
Не могу уже оставить
Тяжких сих оков.
Ах! за что я рассердилась на него и впрям,
Может быть, что он крушится обо мне и сам,
И всегда мя зреть желает,
Но случай не допускает
Часто быть со мной,
Естьли так злой случай боле,
Не давай тоски в неволе,
Возврати покой.
От несклонности твоей
Дух во мне мятется;
Я люблю, но в страсти сей
Только сердце рвется.
Для тоголь тебя познал,
И на толь твой пленник стал,
Чтоб вздыхать всечасно?
Иль мя рок мой осудил,
Чтоб я вечно мучим был
И вздыхал напрасно.
Как пастух с морских брегов
В бурную погоду,
Во сражении валов,
Видя грозну воду,
И смотря на корабли,
Он смеется на земли
Беспокойству света;
Так смеялся я любви,
И огню ее в крови,
Прежде многи лета.
Ныне сам подвластен стал
Я сей страсти лютой,
И покой мой убежал
С тою вдруг минутой,
Кая жизнь мою губя,
Мне представила тебя,
В первый раз пред очи.
Вображалася в тот день,
Мне твоя драгая тень,
Ах! до самой ночи.
Сон глаза мои закрыл,
Ты и в нем предстала;
Я во сне тебе был мил,
Ты мне то сказала.
Мысль встревожась красотой
Обольщенна став мечтой,
Стала пуще страстна.
О дражайший сладкий сон!
Ты мне зделал пущий стон,
Обманув нещастна.
Я влюбясь единой раз,
Был среди покою.
Только тот мне щастлив час,
Был в любви с тобою.
Иль в забаву ставишь то,
Что страдаю ни за что,
Завсегда вздыхая.
Что сказала ты во сне,
Ах! скажи, скажи то мне
Наяву, драгая!
Естьлиб ты мог видеть сердце распаленно,
И плененну мысль мою тобой,
Тыб мое зря чувство все тобой прельщенно,
Тщилсяб сам мне возвратить покой,
И нещастну видя от очей печальных,
Удаляясь сам, меня бежал,
Тяжки вздохи скрыл бы, в пустынях дальных:
Мил, но без надежды мил ты стал.
Будешь ли доволен сердцем откровенным;
Мнимая суровость отошла,
Что ж твоим я ныне чувствам мной прельщенным,
Тем ко услаждению нашла,
От сегодня будешь мною мучим боле,
Умножая бесполезну страсть,
И еще в тяжчайшей живучи неволе,
Час как ты стал пленен, будешь клясть.
Согласив желанья, что не согласила
Нашей ты судьбины, о любовь!
А когда часть злая ввек нас разлучила,
Для чего ты вспламенилась кровь:
Иль чтоб мне увянуть в самом лучшем цвете;
Мне на то любовна страсть далась,
Для тоголь живу я и жила на свете,
И на толь, на толь я родилась?
Жалуясь на лютость злой моей судьбины,
Буду мыслить о тебе всяк час;
И наполню стоном горы и долины,
Обнося повсюду жалкой глас.
О плачевна доля! что на свете зляе,
Как в любовном пламене гореть,
Ах! и в том что мило и всего миляе,
Никакой надежды не иметь.
Жива ли Каршин ты,
Коль ты жива, вспеваеш,
И Муз не забываеш,
Срывающа себе Парнасския венцы.
А я стихи читал,
Которы ты слагала,
Ты резко возлетала,
На гору, где Пегас крылатой возблистал.
Ум Каршины возрос,
Германии ко чести,
Я то сказал без лести,
Хотя Германка ты, а я породой Росс.
Германия и мне,
Не бывшу в ней, известна,
Стихов душа всеместна,
Да яж еще и член в ученой сей стране.
Различных тон музык,
Как Автора Меропы,
Знаком мне всей Европы,
И столько же знаком Германской мне язык.
Я часто воздыхал,
Стихов твоих не видя,
И на Парнассе сидя,
Довольно я о них, хвалы твои слыхал.
Тобой еще зрит свет,
Пииты не годятся,
Которы не родятся,
Со Музами вступить во дружбу и совет.
И лутчия умы,
В стихах холодных гнусны,
Сложенья их не вкусны,
То знаеш ты, и я, и все то мы.
В тебе дух бодрый зрю,
Высокость вижу, нежность,
Хороший вкус, прилежность,
И жар, которым я, как ты, и сам горю.
Тебя произвела,
Средь низости народа,
К высокости природа,
И мнится мне, то нам Сафа родила.
Внемли мои слова,
Германска Сафа ныне;
Воспой ЕКАТЕРИНЕ;
Дабы твои стихи внимала и Нева.
Ты меня единым взором полонила,
Так за что ж свирепой хочешь быть,
Ты сперва себя мне зреть не запретила,
Я был принужден тебя любить.
Иль хочешь свирепством,
Все мои напасти,
Мне по вся минуты вспоминать,
Я и так в печалях и в моем несчастье,
Слез не успеваю проливать.
Зла твоя несклонность дух во мне терзает,
Пуще всех печалей бед моих,
За толь мое сердце мучишь, что желает,
Жить и умереть в руках твоих.
Рад ли я, подумай,
Всякой час вздыхати,
И лишась покою слезы лить,
Нету моей мочи от тебя бежати
Без тебя нельзя мне в свете жить.
Все места немилы, где тебя не вижу;
В грусти и ничто не веселит,
От любви несчастной я все ненавижу,
Что без пользы страсть меня крушит.
В тоске злой стараюсь,
Но, ах! все напрасно,
Чтоб на час красы твоей забыть,
В мыслях ты едина,
Со мной повсечасно,
Мне тебя не можно не любить.
Дорогие мысли хоть вы веселите,
Когда я несчастлив полюбя,
И надеждой в грусти меня ободрите,
Счастливу премену мне суля,
Вижу дарагая в тебе сердце твердо,
Знать нельзя мне жалобой смягчить,
Так скажу в последни,
Мучь немилосердо,
А я тебя век буду любить.
Худые нам стихи нередко здесь родятся.
Во северных странах они весьма плодятся,
Они потребны; вот они к чему годятся:
Чертей из дома выгонять.
Не будет никогда чертями там вонять,
То правда, и стихи такие пахнут худо,
Однако запах сей и истреблять не чудо,
Почаще надобно курить,
А черт от курева престанет ли дурить?
И не боится он явиться и в соломе,
Его никто нигде дубиной не побьет,
Известно, у него костей и тела нет.
В каком-то доме
Какой-то Черт орал,
И все там комнаты он сажей измарал.
К хозяину принес стихи Пиит невкусный,
А попросту, стихи принес Пиит прегнусный.
Как худы те стихи, толь ими был он горд,
А в те часы пришел к хозяину и Черт.
Толико писаны стихи его нескладно,
Что уж и Черту стало хладно,
И тотчас побежал оттоле он
Большою рысью вон.
На завтра дня того тут были гости те же.
Не лучше ль таковых гостей имети реже?
Пиит бумагу развернул,
А дьявол... в ученого швыркнул
И говорит: «Ты ту ж опять подносишь брагу,
Сложи свою бумагу»,
И вопит он, стеня:
«Не мучь, Пиит, не мучь стихами ты меня,
Я выйду без того, я выйду вон отсюду
И впредь сюда не буду».
Тщетно я скрываю серца скорби люты,
Тщетно я спокойною кажусь;
Не могу спокойна быть я ни минуты,
Не могу, как много я ни тщусь.
Серце тяжким стоном, очи током слезным,
Извлекают тайну муки сей:
Ты мое старанье сделал бесполезным:
Ты, о хищник вольности моей!
Ввергнута тобою я в сию злу долю,
Ты спокойный дух мой возмутил,
Ты мою свободу пременил в неволю,
Ты утехи в горесть обратил:
И к лютейшей муке ты тово не зная,
Может быть вздыхаешь о иной;
Может быть, бесплодным пламенем сгорая,
Страждешь ею так как я тобой.
Зреть тебя желаю, а узрев мятуся,
И боюсь, чтоб взор не изменил:
При тебе смущаюсь, без тебя крушуся,
Что не знаешь, сколько ты мне мил:
Стыд из сердца выгнать страсть мою стремится,
А любовь стремится выгнать стыд:
В сей жестокой брани мой рассудок тмится,
Сердце рвется, страждет и горит.
Так из муки в муку я себя ввергаю;
И хочу открыться, и стыжусь,
И не знаю прямо, я чево желаю,
Только знаю то, что я крушусь:
Знаю, что всеместно пленна мысль тобою,
Вображает мне твой милый зрак;
Знаю, что вспаленной страстию презлою,
Мне забыть тебя нельзя никак.
Больше нет уже надежды, чтоб я мог тебя забыть,
Я лишен своей свободы, принужден тебя любить;
Сколько я ни отбегаю,
Зрюль не зрюль равно вздыхаю
И везде тебя люблю.
Что приятно, то из мысли невозможно истребить,
А тебе пронзенно сердце без труда льзя исцелить,
Нет конца сей злые страсти,
Вечно стал в твоей я власти,
Вечно буду воздыхать.
Сносноль то воспомянути, от кого я так терплю
Так без жалости мя мучит, кою больше всех люблю.
Премени худое мненье,
Исцели мое мученье,
И оставь свирепства зло.
Сжальтесь вы драгия очи и престаньте яд метать,
И принудьте ваши взоры мне надежду подавать.
Сжальтесь, сжальтесь и явите,
Что несчетно дух плените,
И направьте страсть мою.
Нет, когдаб меня к утехам вы хотели вспламенять,
Тоб могла хотя тихонько вашу склонность показать,
Знать любить мне бесполезно;
Ах и что мне так любезно,
Крайним беспокойством называть.
Естьли жалости хоть мало за любовь мою к тебе,
Иль ты чувствуешь лишь злобу за почтение к себе;
Коль твое толь сердце твердо,
Иль терзай не милосердо,
Насыщайся злобством сим.
Скупой был пес, и был имением доволен.
Недомогает пес, и стал гораздо болен.
На посещение приятели пришли,
И друга своево чуть жива уж нашли.
О смерти он умеренно хлопочет,
И что на век растанется с гостьми.
Да со запасными себе костьми,
Разстаться он не хочет.
Бранит судьбу, что жизнь безмерно коротка.
Но чем она ему сладка?
Какое бедствие ево поймало?
Он пищи множество имел;
Однако ел
От скупости он мало.
Всегда ярясь кипел,
И ету песню пел:
Прорву и разорву прохожему черева,
Схвачу и прохвачу немилосерда зева,
До серца, зубом я.
Изрядна жизнь твоя.
Приятели о нем тужили.
А чтоб они ему в болезни послужили,
Гнилыя кости им дает,
Которых не хранит, и коих уже нет,
И кои в бережи лежали много лет,
А о других костях не говорит ни слова.
Душа ийти из тела вон готова.
Собака говорит, не отступайте прочь,
Старайтеся, друзья, болящему помочь:
А естьли вы не сыты;
Так кости у меня в земле для вас зарыты.
И самыя свежия: лежат они - - - ох! ох!
Два раза охнул, и издох.
Ах будет ли бедам конец, в которых должно мучиться,
Престаньте мысли сердце рвать,
Судьба, ах дай сон вечно спать,
В лесу одной в страданьях жить, рассудит всяк что скучится;
Один лишь слышан голос твой.
И тот клянущ судьбы гнев злой.
Куды как зло разит любовь,
Иссохла с жару в жилах кровь,
Вздыханья духу нет,
В глазах весь меркнет свет.
Не трудноб было то терпеть, драгой лишь толькоб был в глазах,
Хоть труден был к свиданью час,
Довольно и один в день раз.
Но вдруг удар разлуки злой, оставил вечно быть в слезах,
Без помощи в слезах рыдать,
Пришло, пришло знать век страдать,
Когда прости пришло сказать,
То стало сердце замирать,
Что нет надежды зреть,
Тут пуще стало тлеть.
Разлука та утеху злым, а мне сугубу скорбь дала;
Окончь судьба предел тот злой,
Прерви наполнен век бедой,
Спасенью уж надежды нет, я сколько раз и смерть звала,
Коль должно так весь век изжить,
Престану больше слезы лить,
Тончай, тончай злой жизни нить;
Ты злость потщись в конец згубить,
Драгова когда нет,
Вон дух, немил стал свет.
Долго любовный жар я утоляла,
И удалялась от тебя,
Но против воли кровь во мне пылала,
Я беспокоилась любя;
Как уже не стало мочи
Нежной страсти победить,
Я пустила мысль и очи,
Завсегда с тобою быть.
Всяку минуту зрак твой вображаю,
Для утешения себе,
Часто тебя я в мыслях обнимаю;
Так ли мила и я тебе,
Ты души моей владетель,
Ты навек любовник мой,
Как ты мил, тому свидетель,
Мой потерянной покой.
Я непрестанно по тебе вздыхаю,
Где нет тебя, я там грущу,
Ах и отрады я не обретаю,
Естьли тебя я не сыщу,
Взяв в плен сердце ты мя мучишь,
Ты меня и веселишь,
Ты очам моим не скучишь;
Так о чем же ты грустишь?
Дух мой тебе ничем не лицемерил,
Сладку надежду подая,
Иль ты словам очей моих не верил,
Мня, что еще я не твоя,
Взоры взорам отвечали,
Проницаючи сердца,
Чтоб забав мы ожидали,
И мучению конца.
Горести прежни ты не вспоминаешь,
Будучи весел завсегда,
Я коль любити, ты начинаешь,
Не пременюся никогда,
Протеки драгое время,
Через радости мои,
Брося в сердце страсти семя,
Дай вкусить плоды твои.
Сколько я плакал будучи в разлуке!
Сколько исчезло дней в несносной скуке!
Ты вображалась всякой день, всеношно,
И повсеместно духу было тошно,
Не имев отрады.
Серце терзали всяк час скорби люты,
Не был в покое ни одной минуты,
Помня милы взгляды.
В том только чувствы сладость ощущали,
Что очи видеть взор твой уповали,
И хоть страдал я по тебе безмерно,
Мнил что твое мне серце вечно верно:
И страдал в надежде.
Мнил в лютой грусти по тебе вздыхая,
Есть ли увижусь я с тобой драгая,
Буду мил как прежде.
Время свиданья стало приближаться,
Стали потоки слезны осушаться,
Мысли драгия впали в ум возвратно,
И возвратилось время мне приятно,
Через часы скоры.
Ах! но того ли я желал всечасно,
Серце дражайше стало мне бесстрасно,
И отменны взоры.
Мог ли б я верить, есть ли б я не видел,
Кто меня ныне толь возненавидел.
Мог ли б я слыша ето в мысль представить,
Можешь ли вечно ты меня оставить,
И не быть моею.
Вспомни то время, как со мной прощалась,
Ты так со мною горько расставалась,
Как с душой своею.
Лисица журавля обедать позвала:
В обман ево вела.
Намерилась она принять ево учтиво,
Да чтоб одной поесть,
А журавлю лишь только зделать честь;
Не серце у лисы да горлушко спесиво.
Пожаловал журавль, обед готов.
Лисица говорит: известна дружба наша;
Не надобно друзьям к учтивсту много слов:
Покушай: для тебя, дружок мой, ета каша;
Да кашу встюрила лисица на латок,
А нос у журавля не очень короток;
Не можно кушать;
Так ласковых речей пришел он только слушать;
Однако и журавль почтить умеет дам,
И больше десяти кладя поклонов дюжин,
Зовет лису на ужин.
Лисица говорит: я свой поклон отдам:
Мы верныя друзья, ты друг, а я другиня,
Журавлик, ты мне князь а я тебе княгиня.
Пошел журавль и мяса нарубил:
Не на латок поклал, куски в бутылку вбил.
Пришла лисица: он ей кушанье поставил,
В бутылку всунул нос, и носик позабавил.
Лисичью рту не льзя в бутылку влесть:
Так ей не льзя и мяса есть:
В бутыль зубов лисица не впихала,
И опустив ушки хвосточком замахала.
Долголь мне тобой смущенну
Без отрады воздыхать?
Долголь станешь грудь пронзенну
Ты без жалости терзать?
Страсть моя тебе известна,
Ты глазам моим прелестна,
Ты прекрасней в свете всех.
Ты над сердцем власть имеешь,
Ты судьбой моей владеешь,
Ты лишила всех утех.
В ту минуту, как раждалось
Вспламенение в крови,
Мне препятства не казалось
Ни малейшего в любви.
Ты мой взором взор встречала,
И глазами отвечала,
Что я щастлив полюбя.
Я с надеждою влюблялся,
И вовек тебе отдался,
Сладку волю погубя.
О источник жизни слезной,
Обновитель страсти злой!
Взор, о взор моей любезной!
Сжалься, сжалься надо мной;
Не кажися мне всечасно,
Естьли страсть моя напрасно
От притворства возросла.
Нет нельзя тому поверить,
Ты не тщилась лицемерить,
Как ты кровь во мне зажгла.
Естьлиж сердце распаленно
Равным жаром и в тебе,
Для чевож ты откровенно,
То сказать стыдишься мне?
Для чего мой дух терзаешь.
И еще меня лишаешь
Сладких ты в любви забав?
Ты скажи, моя драгая,
Что и ты ко мне пылая,
Чувствуешь ее устав.
Проходи скоро, светлый день,
Вы, о вы минуты, времена покою,
Поспешайте скоро с темнотой драгою,
И покрой здесь в роще мрачна тень.
Здесь я видеть чаю
То, о чем вздыхаю,
Здесь увижу друга своего;
Реки, вы в долинах тихо протекайте;
Ветры, ветры больше во́ды не смущайте,
Дайте мне чувства усладить,
Я хочу с возлюбленным здесь быть.
Здесь тебе то я обявлю,
Что я в сердце слышу, как тобой я таю,
И с какой охотой зреть тебя желаю,
И сказать яснее, как люблю,
Сократи мне скуку,
Я, скрывая муку,
Много слез горчайших пролила,
В тихой и приятной рощи в сей пустыне,
Я уж отлучаю прежню гордость ныне,
И тогда поступь пременю,
Узришь, что тебе я не маню.
Как тебя здесь я буду зреть
Радость все скончает грусти несказанны,
Приятны веселья будут невозбранны;
Полно нам без пользы уже тлеть,
Несть несносно бремя,
И теряти время,
Пользы я не вижу никакой,
Как наступит старость, дни не возвратятся,
Кои без забавы в горести промчатся;
Веселись, сердце, веселись,
И своей весною насладись.