Дни зимния прошли, на пастве нет мороза,
Выходит из пучка едва прекрасна роза,
Едва зеленостью покрылися леса,
И обнаженныя оделись древеса,
Едва очистились, по льдам, от грязи воды,
Зефиры на луга, пастушки в короводы.
Со Меланидой взрос Акант с ней быв всегда,
Да с ней не говорил любовно никогда;
Но вдруг он некогда нечаннно смутился,
Не зная сам тово: что ею он прельстился.
Сбираясь многи дни к победе сей Ерот:
На крыльях ветра он летел во коровод.
К тому способствует ему весна и Флора,
А паче Грации и с ними Терпсихора.
И как в очах огонь любовный заблистал,
Пастушки своея Акант чужаться стал.
На все он спросы ей печально отвечает:
Вседневно ето в нем пастушка примечает,
И после на нево сердиться начала.
Какую я тебе причину подала,
И чем перед тобой я ныне провинилась,
Что вся твоя душа ко мне переменилась?
Несмелый ей Акант то таинство таит.
Нет, нет, скажи, она упорно в том стоит,
Коль я тебе скажу; так будучи ли безспорна.
Колико ты теперь во спросе сем упорна?
Не то ли? Некогда, не помню в день какой,
Собачку я твою ударила рукой
Как бросяся она ягненка испугала?
Вить етим я тебя Акант не обругала,
Могло ль бы то смутить досадою меня,
И стал ли б от того крушиться я стеня!
Или что зяблицу твою взяла во клетке.
Которая была повешена на ветке?
Владей ты зяблицей: и, то прощаю я;
На что и клетка мне и зяблица моя?
Внимай ты таинство; да только не сердися:
А паче и того, внимай и не зардися.
Молчи! Ты хочешь мне сказати о любви.
Тобой пылает огнь во всей моей крови.
Не кажет пастуху за ето гневна вида,
Хотя и прочь пошла вздохнувша Меланида.
Тих вечор наступил, вечорняя заря,
Багрила небеса над рощами горя;
Лучи пылающа светила не сияли,
И овцы вшедшия в загоны не блеяли:
Аканта жар любви к красавице ведет:
Наполнен он туда надеждою идет:
Как речка быстрая по камешкам крутится,
И резко бегучи играюща катится,
В такой стремительной и свежей быстроте,
Влюбившийся Акант спешит ко красоте.
Нашель: она ево хотя не ненавидит,
Но прежней живности в пастушке он не видить;
На сердце у нея любовь, на мысли стыд,
Одно приятно ей, другое дух томит.
Хотя любовница была и не приветна,
Любовь ея к нему со всем была приметна.
Никак дражайшая ты грудь мою пленя,
И тайну выведав сердита на меня?
Не будешь никогда Акант ты мне противенъ;
Так что же зделано, что твой так дух унывенъ?
Ах, чем твою, ах, чем я дружбу заплачу!
Не ведаю сама чево теперь хочу.
Отказ за всю твою любовь тебе нахален:
Досаду принесеть и будешь ты печален:
А естьли ласку я тебе употреблю,
И выговорю то, что я тебя люблю;
Ты будешь требовать — люблю, не требуй боле!
Пастушка! Может ли приятно то быть поле,
В котором мягких трав не видно никогда,
И наводняет луг весь мутная вода?
Сухая вить весна не может быть успешна,
Сухая и любовь не может быть утешна.
В какой я слабости Акант тебе кажусь!
Не только рощи сей, сама себя стыжусь.
Прекрасная уже день клонится ко нощи;
Способствует нам мрак и густота сей рощи.
Пойдем туда — постой — что делать будем тамъ?
Там будом делать мы то что угодно нам.
Колико ты Акант и дерзок и безстыденъ!
Но ах, ужо мой рок, мне рок уже мой виден.
Пойди дражайшая и простуди мне кровь;
Увы! — умер мой стыд, горячая любовь!
Предходит он: она идет ево следами,
Как ходят пастухи к потоку за стадами.
Сопротивляется и там она еще,
Хотя и ведая, что-то уже вотще,
Но скоро кончилось пастушкино прещенье,
И следует ему обеих восхищенье.