Вот она — долинка,
Глуше нет угла, —
Ель моя, елинка!
Долго ж ты жила…
Долго ж ты тянулась
К своему оконцу,
Чтоб поближе к солнцу.
Если б ты видала,
Ель моя, елинка,
Старая старинка,
Покидает солнце воды
И восходит в высоту,
Ясный день всея природы
Открывает красоту;
Стадо Дафнино пасется
Без пастушки на лугу.
Дафна, сидя на брегу,
Горькими слезами льется.
Поле сладкими плодами
Тишь и солнце! Свет горячий
Обнял водныя равнины,
И корабль златую влагу
Режет следом изумрудным.
У руля лежит на брюхе
И храпит усталый боцман;
Парус штопая, у мачты
Приютился грязный юнга.
Я верю их вою и хвоям,
Где стелется тихо столетье сосны
И каждый умножен и нежен
Как баловень бога живого.
Я вижу широкую вежу
И нежу собою и нижу.
Падун улетает по дань,
И вы, точно ветка весны,
Летя по утиной реке паутиной.
Ночная усадьба судьбы,
Не туман белеет в темной роще,
Ходит в темной роще богоматерь,
По зеленым взгорьям, по долинам
Собирает к ночи божьи травы.Только вечер им остался сроку,
Да и то уж солнце на исходе:
Застят ели черной хвоей запад,
Золотой иконостас заката… Уж в долинах сыро, пали тени,
Уж луга синеют, пали росы,
Пахнет под росою медуница,
Золотой венец по роще светит.Как туман, бела ее одежда,
Серебряным блеском туман
К полудню еще не развеян,
К полудню от солнечных ран
Стал даже желтее туман,
Стал даже желтей и мертвей он…
А полдень горит так суров,
Что мне в этот час неприятны
Лиловых и алых шаров
Меж клочьями мертвых паров
В глазах замелькавшие пятна…
Каховка, Каховка — родная винтовка —
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —
Этапы большого пути.
Гремела атака, и пули звенели,
И ровно строчил пулемет…
И девушка наша проходит в шинели,
Горящей Каховкой идет…
Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Вот этот дом, сто лет тому назад,
Был полон предками моими,
И было утро, солнце, зелень, сад,
Роса, цветы, а он глядел живыми,
Сплошь темными глазами в зеркала
Богатой спальни деревенской
На свой камзол, на красоту чела,
Изысканно, с заботливостью женской
Напудрен рисом, надушен,
Меж тем как пахло жаркою крапивой
Уже бледней в настенных тенях
Свечей стекающих игра.
Ты, цепенея на коленях,
В неизреченном — до утра.
Теплом из сердца вырастая,
Тобой, как солнцем облечен,
Тобою солнечно блистая
В Тебе, перед Тобою — Он.
Ты — отдана небесным негам
Иной, безвременной весны:
В комнате светлой моей так ярки беленые стены.
Солнце и небо глядят ясно в двойное окно,
Часто — слепительно-ясно; и я, опустив занавеску
Легкую — легкой рукой, ею любуюсь. Она —
Солнцем пронизанный ситец — спокойные взоры ласкает:
В поле малиновом мил радостных роз багрянец.
Крупную розу вокруг облегают листья и ветви;
Возле ж ее лепестков юные рдеют шипки.
Следом одна за другою виются малиновым полем;
Солнце сквозь яркую вязь в комнату жарко глядит,
Ибис верный улетел к истокам рек,
Изменен пожаром мыслей человек,
Но повсюду, где он бродит без конца,
В самой смерти сын находит лик Отца.
И смиренный, с умилением припав
К черным глыбам, что дают нам зелень трав,
Ты услышишь — слышьте, братья, мой завет, —
Все услышат весть Земли, что Смерти нет.
Душно в кузнице угрюмой,
И тяжел несносный жар,
И от визга и от шума
В голове стоит угар.
К наковальне наклоняясь,
Машут руки кузнеца,
Сетью красной рассыпаясь,
Вьются искры у лица.
Взор отважный и суровый
Блещет радугой огней,
Ах, зачем роса слезой холодной
На полях ложится,
Если люд рабочий, люд голодный
В нищете томится?
Иль не стало слез, нуждой рожденных,
Или их так мало,
Что на нивах, жаждою спаленных,
Полночь зарыдала?
Теплый ветер в стороне родимой
По полям гуляет.
Ужь ты, Солнце, Солнце красно,
Ты с полуночи взойди,
Чтоб очам не ждать напрасно,
Кто там, что там впереди.
Чтоб покойникам в могиле
Не во тьме глухой сидеть.
Чтобы с глаз они сложили
Закрывающую медь.
Ужь ты, Месяц, Месяц ясный,
Памяти Федерико Гарсия Лорки
Существует своего рода легенда,
что перед расстрелом он увидел,
как над головами солдат поднимается
солнце. И тогда он произнес:
«А все-таки восходит солнце…»
Возможно, это было началом стихотворения.
Запоминать пейзажи
О муза, дщерь Зевса! вещай славословие светлому Солнцу!
Каллиопа, Солнце восхвалим, которое Эйрифаесса
Родила земле и блаженного неба державному сыну!
Прелестная в горних сестра и супружница Гипериона,
На радость ему даровала детей красоты несказанной:
Зарю — нежнорозовы персты, Луну — среброльняные кудри,
И Солнце, ввек неутомимое, видимый образ бессмертных,
Лиющее свет животворный на воды, на твердь и на небо!
Несется на пламенных кoнях, и ярко горящие очи
Сверкают под шлемом златым — так, как стрелы, лучи, рассыпаясь,
Я сегодня опять услышал,
Как тяжелый якорь ползет,
И я видел, как в море вышел
Пятипалубный пароход.
Оттого-то и солнце дышит,
А земля говорит, поет.Неужель хоть одна есть крыса
В грязной кухне, иль червь в норе,
Хоть один беззубый и лысый
И помешанный на добре,
Что не слышат песен Уллиса,
Небо четко, небо сипе,
Жгучий луч палит поля;
Смутно жаждущей пустыней
Простирается земля;
Губы веющего ветра
Ищут, что поцеловать…
Низойди в свой мир, Деметра,
Воззови уснувших, мать!
Глыбы взрыхленные черны,
Их вспоил весенний снег.
Я принес тебе вкрадчивый лист,
Я принес тебе пряный бетель,
Положи его в рот, насладись,
Полюбив меня, помни меня!
Солнце встанет ли, помни меня,
Солнце ляжет ли, помни меня!
Как ты помнишь отца или мать,
Как ты помнишь родимый свой дом,
Помнишь двери и лестницу в нем,
Днем ли, ночью ли, помни меня!
Тот, пред Кем, Незримым, зримо
Все, что в душах у людей,
Тот, пред Кем проходят мимо
Блески дымные страстей, —
Кто, Неслышимый, услышит
Каждый ропот бытия,
Только Тот бессмертьем дышит,
В нераздельно-слитном я.
Тот, в чьем духе вечно новы
Солнце, звезды, ветер, тьма,
Профаны,
Прежде чем съесть гранат,
Режут его ножом.
Гранатовый сок по ножу течет,
На тарелке красная лужица.
Мы
Гранатовый сок бережем.
Обтянутый желтою кожурой,
Огромный,
Похожий на солнце плод
Величество Солнца великия поприща в Небесах пробегает легко,
Но малым нам кажется, ибо в далекости от Земли отстоит высоко.
Одежда у Солнца с короною — царския, много тысяч есть Ангелов с ним,
По вся дни хождаху с ним, егда же зайдет оно, есть и отдых одеждам златым.
Те Ангелы Божии с него совлекают их, на Господень кладуть их престол,
И на ночь три Ангела у Солнца останутся, чтоб в чертог его — враг не вошел.
И только что к Западу сойдет оно, красное, это час есть для огненных птиц,
РопшинуО нет. Не в падающий час закатный,
Когда, бледнея, стынут цветы дня,
Я жду прозрений силы благодатной… Восток — в сияньи крови и огня:
Горело, рдело алое кадило,
Предвестный ветер веял на меня, И я глядел, как медленно всходило,
Багряной винностью окроплено,
Жестокое и жалкое светило.Во славе, в пышности своей, оно,
Державное Величество природы,
Средь голубых пустынь — всегда одно; Влекутся соблазненные народы
И каждому завидуют лучу.
На базаре квохчут куры,
На базаре хруст овса,
Дремлют лошади понуро,
Каплет деготь с колеса.На базаре пахнет мясом,
Туши жирные лежат.
А торговки точат лясы,
Зазывают горожан.Сало топится на солнце,
Просо сыплется с руки,
И хрустящие червонцы
Покидают кошельки.— Эй, студент, чего скупиться?
Весна, весна! Как воздух чист!
Как ясен небосклон!
Своей лазурию живой
Слепит мне очи он.
Весна, весна! как высоко
На крыльях ветерка,
Ласкаясь к солнечным лучам,
Летают облака!
Утро! вот утро! Едва над холмами
Красное солнце взыграет лучами,
Холод осеннего, светлого дня,
Холод веселый разбудит меня.
Выйду я… небо смеется мне в очи;
С сердца сбегают лобзания ночи…
Блестки крутятся на солнце; мороз
Тишь и солнце! спят пучины,
Чуть волною шевеля;
Изумрудные морщины
Вкруг бегут от корабля.
В штиль о море не тревожась,
Спит, как мертвый, рулевой.
Весь в дегтю, у мачты сежась,
Мальчик чинит холст худой.
У тебя венец златой,
У тебя в глазах — лазурь.
Над глубокою водой
Ты дышал рожденьем бурь.
У тебя венец златой,
Очи — светлый изумруд.
В сердце — пламень молодой,
В мыслях — горлицы поют.
И.
Боже, царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный;
Боже, царя храни!
ИИ.
Слава на небе солнцу высокому—
На земле государю великому!
Не пойду я один, дорогая моя —
Нет, должна ты со мною идти,
В милую, старую, страшную келью,
В безотрадный, холодный мой дом, в подземелье;
Там моя мать на пороге сидит,
Ждет сынка, не дождется, грустит.
«Отступись, отойди, мрачный ты человек!
Я нисколько тебя не звала.
Ты весь дышишь огнем, и рука холодна,
Чу! В черемухе душистой,
Без печали, без забот,
Перекатно, голосисто
Птичка вольная поет.
Легкокрылая певица!
Где, скажи, ценитель твой?
Для кого твой звук струится
Мелодической волной?
Слышу — птичка отвечает:
«Я пою не для людей,
Поезжай за моря-океаны,
Надо всею землей пролети:
Есть на свете различные страны,
Но такой, как у нас, не найти.
Глубоки наши светлые воды,
Широка и привольна земля.
И гремят, не смолкая, заводы,
И шумят, расцветая, поля.
И
Нас утром пробуждает птица,
И пеньем гонит ночь, и солнцу шлет привет.
Так в душу сонную Спаситель к нам стучится
И к жизни нас ведет его бессмертный свет.
Он говорит: покиньте ложе,
Навстречу шествуйте воскресшему лучу,
И, душу чистую страстями не тревожа,
Tиyй! — Идем!Мексиканское слово.
Колибри, птичка-мушка, бесстрашная, хоть малая,
Которой властью Солнца наряд цветистый дан,
Рубиновая фея, лазурная, и алая,
Сманила смелых бросить родимый их Ацтлан.
Веселым пышным утром, когда Весна багряная
Растит цветы, как солнца, как луны, меж ветвей,
Летунья щебетнула: «Тиуй, тиуй» — румяная,
Как бы цветочно-пьяная, — «Тиуй, — идем, скорей!»
Прости, Солнце, прости, Месяц, Звезды ясные, простите,
Если что не так я молвил про волшебность Корабля,
Если что не досмотрел я, вы меня уж просветите,
Ты прости мои роспевцы, Мать моя, Сыра Земля.
Может, я хожденье в слове и постиг, да не довольно,
Может, слишком я в круженьи полюбил одну сестру,
Как тут быть мне, я не знаю, сердце плачет богомольно,
Но не всех ли я прославлю, если ей цветы сберу.