Она катается верхом
Почти всегда ежевечерне.
Ее коня зовут конем
Совсем напрасно: он — как серна!
И то вздымаясь кордильерно,
И то почти прильнув к земле,
Он мчит ее неимоверно,
И тонет бег коня во мгле.
Бывает: Ингрид над прудом
В лесу, где ветхая таверна,
Любовь приходит по вечерам,
А на рассвете она уходит.
Восходит солнце, и по горам,
И по долинам лучисто бродит,
Лучи наводит то здесь, то там.
Мир оживает то здесь, то там,
И кто-то светлый по миру бродит,
Утрами бродит, а к вечерам
Шлет поцелуи лесам, горам
И, миротворя весь мир, уходит.
Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенет.
Восходишь ты в глухие годы —
О солнце, судия, народ.
Прославим роковое бремя,
Которое в слезах народный вождь берет.
Прославим власти сумрачное бремя,
Депа́ пожарного служитель
Горе́ над прахом вознесен
И, как орел — эфира житель,
Всезрящим оком наделен.
Он одинок на сей вершине,
Он выше всех, он бог, он царь…
А там внизу, в зловонной тине,
Как червь, влачится золотарь, —
Для сердца нежного ужасен
Контраст клоаки и депа…
Солнце палит утомленную землю,
В травах, и в птицах, и в пляске звериной,
Нудит ее расцветать, трепетать.
Гулу людских поколений я внемлю.
Буйно свершают свой подвиг недлинный
Люди, чтоб долго во тьме истлевать.
Полнятся гробы! полнее могилы!
Кладбища тянутся шире и шире
В шествии грозном всё новых веков,
Время настанет: иссякнут все силы
Когда, взмахнув могучими крылами,
Свободы жаждою возвышенной томим,
Орел под небом голубым
Парит над вечными снегами;
И миновав вершины грозных круч,
Простором голубым и солнцем опьяненный,
Достигнет он молниеносных туч
И тут же падает, смертельно пораженный, —
Из Арабских дальних стран
К нам придя в своем скитаньи,
Руссов древних Ибн-Фоцлан
Вопрошал о сожиганьи.
Почему, когда простор
Здешней жизни Руссом смерян,
Труп кладут они в костер,
В огнь, что силой достоверен?
Потому, гласил ответ,
Что, вступивши в яркий пламень,
То было раннею весной,
Трава едва всходила,
Ручьи текли, не парил зной,
И зелень рощ сквозила; Труба пастушья поутру
Еще не пела звонко,
И в завитках еще в бору
Был папоротник тонкий. То было раннею весной,
В тени берез то было,
Когда с улыбкой предо мной
Ты очи опустила. То на любовь мою в ответ
Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах,
В формах выпукло-прекрасных представал пред взором прах?
Здесь — пришлец я, но когда-то здесь душа моя жила.
Это понял я, припомнив гондол черные тела.
Это понял, повторяя Юга полные слова,
Это понял, лишь увидел моего святого Льва!
От условий повседневных жизнь свою освободив,
Человек здесь стал прекрасен и как солнце горделив.
Он воздвиг дворцы в лагуне, сделал дожем рыбака,
И к Венеции безвестной поползли, дрожа, века.
Лунно окутанный, Солнцем одетый,
Верю в приметы, и знаю ответы.
Звездно обвенчанный с бездной ночною,
Всюду присутствую, будь же со мною.
Если ты спросишь мечтой тонкострунной,
Путь покажу тебе вольный и лунный.
Если натянешь ты струны сильнее,
Гале Дьяконовой
Мама стала на колени
Перед ним в траве.
Солнце пляшет на причёске,
На голубенькой матроске,
На кудрявой голове.
Только там, за домом, тени…
Маме хочется гвоздику
Земля любит Солнце за то,
Что Солнце горит и смеётся.
А Солнце за то любит Землю,
Что плачет и мёрзнет она.
Не сблизиться им никогда,
Они и далёки, и близки;
Пока не остынет светило,
Живёт и страдает Земля.
Хотя у них общего нет,
Не могут прожить друг без друга:
Из ГейнеМоре дремлет… Солнце стрелы
С высоты свергает в воду.
И корабль в дрожащих искрах
Гонит хвост зеленых борозд.У руля на брюхе боцман
Спит и всхрапывает тихо.
Весь в смоле, у мачты юнга,
Скорчась, чинит старый парус.Сквозь запачканные щеки
Краска вспыхнула, гримаса
Рот свела, и полон скорби
Взгляд очей — больших и нежных.Капитан над ним склонился,
На старых канатах, изведавших бурю и брызги соленой волны,
Сижу я, гляжу я, а Солнце нисходит на скатах своей вышины,
Одетое в пурпур, в светлейший, чем Тирский, добытый царям, багрянец,
Оно поспешает, в разлитии блесков, дать вечеру пышный конец.
И темные мачты, и серый мой парус, и след по воде от руля,
Облиты гореньем, в пожаре минуты, торопящей бег корабля,
По водам, покрывшим отроги Лемурий, и башни былых Атлантид,
Багряное Солнце, в кипении лавы, в сверканьи мгновенья, горит.
Как завидна в час уныний
Жизнь зеленых червячков,
Что на легкой паутине
Тихо падают с дубов!
Ветер ласково колышет
Нашу веющую нить;
Луг цветами пестро вышит,
Зноя солнца не избыть.
Уж ты, Солнце, Солнце красно,
Ты с полуночи взойди,
Чтоб очам не ждать напрасно,
Кто там, что там впереди.
Чтоб покойникам в могиле
Не во тьме глухой сидеть.
Чтобы с глаз они сложили
Закрывающую медь.
Уж ты, Месяц, Месяц ясный,
Глянь, и с вечера взойди,
Всё дождь и дождь, и солнце лик свой прячет,
А хлеб насущный наш гниет в снопах.
И кажется, само-то небо плачет
О прежних светлых, лучших наших днях.На памяти моей старушки музы,
Как нуждам ты служил родной страны,
Как рабства нам помог ты свергнуть узы,
Как убирал кровавый след войны! Не вольностей, а правды лишь блюститель,
К зовущему ты шел навстречу сам.
Мы были строй, ты был наш предводитель.
Каков успех? О том судить не нам.Но прозою обычною, сухою,
Ветры тихие безмолвны.
Отчего же плещут волны,
И несутся в перебой?
Им бы нужно в час вечерний
Биться, литься равномерней,
А меж тем растет прибой.
Отчего же? — Там далеко,
В безднах бледного Востока,
Светит пышная Луна.
А направо, точно лава,
Скалы — мозоли земли,
Волны — ловецкие жилы.
Ваши черны корабли,
Путь до бесславной могилы.Наш буреломен баркас,
В вымпеле солнце гнездится,
Груз — огнезарый атлас —
Брачному миру рядиться.Спрут и морской однозуб
Стали бесстрашных добычей.
Дали, прибрежный уступ
Помнят кровавый обычай: С рубки низринуть раба
Как серна робкая, она
Летела предо мною,
По скалам прыгая легко,
С распущеной косою.
Ее догнал я на краю
Крутой скалы прибрежной;
Там сердце гордое ее
Смягчил я речью нежной.
Везде на белом свете,
Везде мечтают дети
О той стране, где мрака нет,
Где солнце ярко светит, —
О нашей милой Родине,
Где с песнями проходим мы,
Не зная горя и невзгод, —
Страны советской дети. Припев:
Мечтая, дети
Знают и верят:
Тучи декабрьские! Око за око
Я, как и вы, только с виду тосклив,
В мысли и в сердце я весел глубоко,
Тайну веселья познав, но сокрыв.
Тайна простая: «тем лучше, чем хуже!»
Гляньте на солнце! Чуть только взойдет, —
Тотчас склоняется, мерзнет на стуже
И, испугавшись, под землю идет.
Зданья громадные стройте,
Высьте над башнями башни,
Сводом стеклянным закройте
Свободные пашни;
Солнцами солнце затмите,
Реки замкните гранитом,
Полюсы соедините
Тоннелем прорытым;
Правьте движеньем планеты, —
Бегом в пространстве небесном,
По небесам катался гром,
И молния из туч сверкала;
Всё с треском падало кругом,
Свирепо буря бушевала.
И страшно грешник умирал,
Сверкал безумными глазами,
Час роковой над ним летал —
Отдать отчет пред небесами.
Он видел в черных облаках
Своих мучений бесконечность,
Пусть, насколько хватит сил,
Чернь тебя клянет!
Пусть зелоты на тебя
Выступят в поход! Ты не бойся их, Гафиз:
Вечно милосерд,
Сам Аллах противу них
Твердый твой оплот.Зельзебилами твою
Жажду утолит,
Сварит солнце для тебя
Райских этих вод.Чтобы горести твои
Летом, в месяце Июле,
В дни, когда пьянеет Солнце,
Много странных есть вещей
В хмеле солнечных лучей.
Стонет лес в громовом гуле,
Молний блеск—огонь червонца.
Все кругом меняет вид,
Самый воздух ум пьянит.
Воздух видно. Дымка. Парит.
Кто сказал, что будто Небо далеко от нас?
Солнце — в мыслях, Месяц сердцу светит каждый час.
Чуть помыслим, — это утро, это свет дневной,
Чуть полюбим, — это дымка с ясною Луной.
И Луна, побыв, как Месяц, в нежном серебре,
Станет Солнцем, чтоб тонули помыслы в заре.
И небесный серп, собравши жатву всех сердец,
Глядел я, стоя над Невой,
Как Исаака-великана,
Во мгле морознаго тумана,
Светился купол золотой.
Всходили робко облака
На небо зимнее, ночное,
Белела в мертвенном покое
Оледянелая река.
Я клялся и держать умею слово.
В чем клятва, это знаю только я.
Но до конца, в Поэме Бытия,
Я буду звуком счастья вновь и снова.
Нет, Отчего ласкающего крова
Не омрачит ни словом речь моя.
Свирепы львы, и жалится змея,
Иное мне от Солнца золотого.
Опять народные витии…
… Опять, шумя, поднялись вы!
Что́ это: вызов ли надменный,
На битву ль бешеный призыв?
Иль голос зависти презренный,
Безсилья злобнаго порыв?
Да, хитрой зависти эхидна
Вас пожирает. Вам завидна
Молвит солнце земле белоснежной:
— О, когда ж моей ласкою нежной
Растоплю я снега твои вновь? —
И сердцам повторяет любовь
То, что солнце — земле белоснежной.
Молвят пчелы сиреням лиловым:
— О, когда же мы к вашим медовым
И душистым прильнем лепесткам? —
Говорят поцелуи устам
О мать Земля! Ты в сонме солнц блестела,
Пред алтарем смыкаясь с ними в круг,
Но струпьями, как Иову, недуг
Тебе изрыл божественное тело.И красные карбункулы вспухали,
И лопались, и в черное жерло
Копили гной, как жидкое стекло,
И, щелями зияя, присыхали.И на пластах застывших изверженья
Лег, сгустками запекшись, кремнозем,
Где твари — мы плодимся и ползем,
Как в падали бациллы разложенья.И в глубях шахт, где тихо спит руда,
Летом, в месяце июле,
В дни, когда пьянеет Солнце,
Много странных есть вещей
В хмеле солнечных лучей.
Стонет лес в громовом гуле,
Молний блеск — огонь червонца.
Все кругом меняет вид,
Самый воздух ум пьянит.
Воздух видно. Дымка. Парит.
Королеве Эллинов
Ольге Константиновне
Измученный в жизни тревоги и зол,
Опять, моя радость, я душу отвел
С тобою:
И на сердце вновь и светло, и тепло,
Как будто бы жаркое солнце взошло
Весною.
Б. А. Леману
Святое око дня, тоскующий гигант!
Я сам в своей груди носил твой пламень пленный,
Пронизан зрением, как белый бриллиант,
В багровой тьме рождавшейся вселенной.
Но ты, всезрящее, покинуло меня,
И я внутри ослеп, вернувшись в чресла ночи.
И вот простерли мы к тебе — истоку Дня —