Над озером, над заводью лесной —
Нарядная зеленая береза…
«О, девушки! Как холодно весной:
Я вся дрожу от ветра и мороза!»
То дождь, то град, то снег, как белый пух,
То солнце, блеск, лазурь и водопады…
«О, девушки! Как весел лес и луг!
Как радостны весенние наряды!»
Сожженный край томительной равнины,
На ней забытый раненый солдат.
Вдали синеют горы-исполины.
— «Ты не придешь, ты не придешь назад!»
Там, где-то, край обиженный и бедный.
В глухой избе, за пряжей, у окна,
Какая-то одна, с улыбкой бледной,
Вдали от мужа — мужняя жена.
Меняет Солнце область созерцанья,
Роняет тень одним и жжет других.
Над простором позлащённым
Пёстрых нив и дальних рощ,
Шумом робким и смущённым
Застучал весенний дождь.
Ветер гнёт струи в изгибы,
Словно стебли камыша,
В небе мечутся, как рыбы,
Птицы, к пристани спеша.
Светило жизни, здравствуй!
Я ждал тебя;
Пролей мне в сердце томно
Отрады луч!
Весь день холодны ветры
Во мраке туч
Тебя от нас скрывали
И лили дождь —
Уныла осень алчет
Еще вкусить
Снова в небе тихий серп Колдуньи
Чертит «Здравствуй», — выкованный уже
Звонкого серпа, что режет злато.
На небе сребро — на ниве злато.
Уняло безвременье и стужи,
Нам царя вернуло Новолунье.
Долгий день ласкало Землю Солнце;
В озеро вечернее реками
Вылило расплавленное злато.
Солнца уголь кругло-красный
Бросил отблеск на снега.
Мальчик скромный, мальчик страстный,
Я ль сурова? я ль строга?
Я — как этот мрамор белый,
Ты — в камине уголек.
Мальчик робкий, мальчик смелый,
Что ж ты медлишь там, у ног?
Уголь к углю тянет губы,
Шепчет огненную речь.
Солнце вспыхнуло. Подобен луч мечу.
На лихом коне лечу, лечу, лечу.
Степь звенящая. И нет нигде станиц.
Птиц ли хочется? Как много в мире птиц.
Зверь ли яростный безстрашнаго зовет?
Мчи скорей к нему. Вперед, вперед, вперед.
Конь мой огненный. Нет равнаго ему.
И смех и песни! и солнца блеск!
Челнок наш легкий качают волны;
Я в нем с друзьями, веселья полный,
Плыву беспечно… Вдруг слышен треск.
И разлетелся в куски челнок —
Друзья пловцами плохими были,
Родные волны их поглотили,
Меня ж далеко умчал поток.
Не за теми дальними морями,
Не за той туманною волной
Наша доля ходит вместе с нами
По советской, по стране родной.Мы ее трудом завоевали,
За нее с врагами бой вели.
Землю мы счастливую искали,
Землю мы счастливую нашли.Мы хлеба в степных просторах сеем,
Мы сады разводим и леса
Никакие в мире суховеи
Не засушат русские сердца.И земля становится все краше,
Пусть тобой внушены песнопенья —
От тебя им внимать я не в силах.
Эти песни в устах твоих милых —
Сокровенного полны значенья.
И мое колебанье понятно:
На призывы я жажду ответа,
Но стрелу моих песен обратно
Направляешь ты в сердце поэта.
Весело, весело сердцу! звонко, душа, освирелься! —
Прогрохотал искрометно и эластично экспресс.
Я загорелся восторгом! я загляделся на рельсы! —
Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес.
Ручкой меня целовала. Поздно! — но как же тут «раньше»?..
Эти глаза… вы-фиалки! эти глаза… вы-огни!
Солнце, закатное солнце! твой дирижабль оранжев!
Сяду в него, — повинуйся, поезд любви обгони!
Кто и куда? — не ответит. Если и хочет, не может.
И не догнать, и не встретить. Греза — сердечная моль.
Слава на небе солнцу высокому!
Слава!
На земле государю великому
Слава!
Слава на небе светлым звездам,
Слава!
На земле государевым стрелкам
Слава!
Чтобы рука их была всегда тверда,
Слава!
Адище города окна разбили
на крохотные, сосущие светами адки.
Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,
над самым ухом взрывая гудки.
А там, под вывеской, где сельди из Керчи —
сбитый старикашка шарил очки
и заплакал, когда в вечереющем смерче
трамвай с разбега взметнул зрачки.
Ты пришла — настала в мире будто весна.
Шар земной запомнил имя твоё.
Всё имеет срок, а ты бессмертна, страна.
Жизнь моя, дыханье моё.
Я смогу держать в ладонях солнце,
Я пройду сквозь годы-времена,
всё смогу, я всё на свете смогу,
если ты со мной, страна!
В возвышенных сердцах любовь приют находит,
Как птичка робкая в тени густых древес:
Природа нам ее сама в сердца низводит,
А ранее любви ведь не было сердец;
И свет не ранее, чем солнце, появился,
Но в то ж мгновение стал греть всех без конца:
Он вместе с теплотой во все сердца пролился;
Так точно жар любви обемлет нам сердца…
Этой зимой в заливе
Море окоченело.
Этой зимой не виден
Парус в студеной дали.
Встанет апрельское солнце,
Двинется лед заповедный,
В море, открытое море
Вылетит шлюпка моя.
И за кормою высокой
Сети по волнам польются,
В твою мечтальню солнце впрыгнуло
С энергиею огневой,
И, разогревшись, кошка выгнула
Полоски шубки меховой.
И расплескался луч в хрусталиках
Цветочной вазы от Фраже,
С улыбкой на диванных валиках
Заметив томики Бурже…
Луч попытается камелии
Понюхать, в тщетном рвеньи рьян.
Лесная птица, влетевшая в сумрачный зал;
Рука ребенка, зажавшая острый кинжал, —
Ты облик Жизни узнал ли? узнал ли? — Узнал!
Красиво небо в уборах вечерней зари,
Но солнце тонет в крови, всё в крови, всё в крови.
Звезды сиянье в воде непрозрачной пруда,
Расцвет фиалок в равнине, где скачет орда, —
Ты облик Смерти узнал ли? узнал ли? — О, да!
Темнеет небо в уборах вечерней зари,
Но солнце тонет в крови, всё в крови, всё в крови!
Закон светил есть пляска постоянства,
Но есть звезда, которая летит
Не в правиле размеченных орбит,
Вне чисел, с пряжей строгаго убранства.
От Солнца к Солнцу путь через пространство,
Взнесение размерных пирамид
Сложением спокойно взятых плит,
Но есть угадка вкось, чей смысл шаманство.
Бог входит в существа, как Солнце сквозь окно,
Когда оно встает за гранью кругозора.
Откроем занавес, нам всем светить дано,
Быть жгучими, любить, быть частию узора.
Непогасим огонь внимательного взора,
Неисчерпаем блеск того, что суждено.
Лик Солнца восстает в безличьи кругозора,
И весь различный мир скрепляет он в одно.
Туманы превратив в разорванные тучи,
Ток огненных полос коснулся вышних гор,
Из-за пазухи сереньких сопок
Показалося солнце, смеясь.
Мы, спустившись с высоких откосов,
Поползли через липкую грязь.
Мне казалось обидным, что солнце
Не ползет вместе с нами в рядах,
Я тогда из винтовки японской
Взял по солнышку пулей: бабах!
У меня отобрали винтовку,
Тумаком охладивши мой пыл,
Тяжелый, сверкающий кубок
Я выпил: земля убежала —
Все рухнуло вниз: под ногами
Пространство холодное, воздух.
Остался в старинном пространстве
Мой кубок сверкающий — Солнце.
Гляжу: под ногами моими
Ручьи, и леса, и долины
Уходят далеко, глубоко,
А облако в очи туманом
Пожалейте, люди добрые, меня,
Мне уж больше не увидеть блеска дня.
Сам себя слепым я сделал, как Эдип,
Мудрым будучи, от мудрости погиб.
Я смотрел на Землю, полную цветов,
И в Земле увидел сонмы мертвецов.
Я смотрел на белый Месяц без конца,
Выпил кровь он, кровь из бледного лица.
Я на Солнце глянул, Солнце разгадал,
День казаться мне прекрасным перестал.
В час вечерний здесь каждый росистый цветок,
Как кадильница льет филиал благовонный,
Разлились ароматы струей умиленной,
Разливается вальс безутешно-глубок!
Пьет росистый цветок фимиал благовонный,
Под искусной рукою рыдает смычок,
Небо спит, как лучом саркофаг позлащенный,
Солнце тонет в крови, светлый полдень далек.
Под искусной рукою рыдает смычок,
Словно сердце, не знавшее ласки смятенной,
На чистое поле, под ясное Небо, под черное облако
встань,
На красное Солнце, на Месяц двурогий, на звезды
высокие глянь.
Под Солнцем под красным есть синее Море,
и ладанный камень на нем,
И Божия церковь на ладанном камне, где служба
и ночью, и днем.
Ты выбери поле, иль выбери Небо, иль выбери Море
Мне улыбалась Красота,
Как фавориту-аполлонцу,
И я решил подняться к Солнцу,
Чтоб целовать его уста!
Вознес меня аэроплан
В моря расплавленного злата;
Но там ждала меня расплата:
Голубоперый мой палан
Испепелен, как деревянный
Машинно-крылый истукан,
Я спускаю стрелу, закатилась Луна,
Я спускаю стрелу, чаша Солнца темна,
Я спускаю стрелу, звезды дымно горят,
Задрожали, глядят, меж собой говорят.
Я не звезды стрелой поразил, поразил,
И не Солнце с Луной я стрелою пронзил.
Все в цветок мои стрелы вонзились, горят,
Я сердечный цветок поразил через взгляд.
Я стрелу за стрелою до сердца продлю,
Выходи же, душа, той, кого я люблю,
А правда пошла по поднебесью.
Из Голубиной книги
Кривда с Правдою сходилась,
Кривда в споре верх взяла.
Правда в Солнце превратилась,
В мире чистый свет зажгла.
Удалилась к поднебесью,
Бросив Кривду на земле,
Светит лугу, перелесью,
Жизнь рождает в мертвой мгле.
В полночь глухую рожденная
Спутником бледным земли,
В ткани земли облеченная,
Ты серебрилась вдали.
Шел я на север безлиственный,
Шел я в морозной пыли,
Слышал твой голос таинственный,
Ты серебрилась вдали.
В тонком завершении и
прозрачности полевых
метелок — небо.Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.Знаю я отчего сердце кончалося —
А кончина его не страшна —
Отчего печаль перегрустнулась и отошла
И печаль не печаль, — а синий цветок.Все прощу я и так, не просите!
Приготовьте мне крест — я пойду.
Да нечего мне и прощать вам: Все, что болит, мое родное,
Все, что болит, на земле, — мое
Не радует вешнее солнце
Смущенную душу мою;
У старых развалин, под липой,
Один я печален стою.
Как ярко блестит под горою
Лазоревой гладью река!
Плывет по ней лодка; далеко
Разносится песнь рыбака.
Погляди, бледно-синее небо покрыто звездами,
А холодное солнце еще над водою горит,
И большая дорога на запад ведет облаками
В золотые, как поздняя осень, Сады Гесперид.Дорогая моя, проходя по пустынной дороге,
Мы, усталые, сядем на камень и сладко вздохнем,
Наши волосы спутает ветер душистый, и ноги
Предзакатное солнце омоет прохладным огнем.Будут волны шуметь, на печальную мель набегая,
Разнесется вдали заунывная песнь рыбака…
Это все оттого, что тебя я люблю, дорогая,
Больше теплого ветра, и волн, и морского песка.В этом темном, глухом и торжественном мире — нас двое.
Сын вопросами измучил взрослых.
Все интересует пацана:
Кто под вечер зажигает звезды?
Почему не падает луна?
И куда под утро пропадают
Звезды с небосклона и луна?
Почему нам солнце столько солнца дарит,
А луна и летом холодна?
Милый мальчик, все поймешь попозже.
Разберешься в тайнах бытия.
Воображаю, как вишнево
И персиково здесь весной
Под пряным солнцем Кишинева,
Сверкающего белизной!
Ты, Бессарабия, воспета
Ведь солнцем Пушкина, и без
Сиянья русского поэта
Сияние твоих небес —
Пусть очень южных, очень синих —
Могло ли быть прекрасным столь?
1Еду я, еду… Везде предо мной
Чахлые нивы родимые
Стелются мертвенно-бледной волной,
Солнца лучами палимые…
Колос пустой от межи до межи
Перекликается с колосом;
Нудится: кто-то над волнами ржи
Стонет пронзительным голосом…
Слышится ропот тревоги больной, Слышатся слезы смирения, —
Это рыдает над нивой родной