Взял Старик в амбар мешок,
Мышь в мешок проворно скок,
И прогрызла там дыру,
И ушла сама в нору.
Крупка сыплется в мешок,
Крупка в норку наутек,
Крупка высыпалась вся,
Пляшет мышь, хвостом тряся.
Тужит Старый: «Как тут быть?
Как тут горю пособить?»
Зерна скрылись, — где и след.
Разве Солнце даст совет.
Солнце слышит свысока,
Обогрело Старика,
Месяц белый посветил,
Вышли зерна из могил.
И летел из дальних стран
Ворон Воронович Вран,
Помахал своим крылом, —
Крупкой полон весь закром.
Род проходит и снова приходит,
Вновь к истокам стекаются реки,
Солнце всходит и Солнце заходит,
А Земля пребывает вовеки.
Веет ветер от Севера к Югу,
И от Юга на Север стремится,
И бежит он во мраке по кругу,
Чтобы снова под Солнцем кружиться.
Суета! Что премудрость и знанье!
Нам одно все века завещали:
Тот, кто хочет умножить познанья,
Умножает тем самым печали.
Полдень жжет ослепительным зноем,
Ночь смиряет немым усыпленьем:
Лучше горсть с невозбранным покоем,
Чем пригоршни с трудом и томленьем.
Смех напрасен, забота сурова,
И никто ничего не откроет,
И ничто здесь под Солнцем не ново,
Только Смерть — только Смерть успокоит!
Красное солнце в окно ударило,
Солнце новолетнее…
На двенадцать месяцев все состарилось…
Теперь незаметнее…
Как-то не жалко и все равно,
Только смотришь, как солнце ударяет в окно.
На полу квадраты янтарно-дынные
Ложатся так весело.
Как прошли, не помню, дни пустынные,
Что-то их занавесило.
Как неделю, прожил полсотню недель,
А сестры-пряхи все прядут кудель.
Скоро, пожалуй, пойду я дорогою…
Не избегнут ее ни глупцы, ни гении…
На иконы смотрю не с тревогою,
А сердце в весеннем волнении.
Ну что ж? Заплачу, как тебя обниму,
Что есть в суме, с тем и пойду.
— «Серые тучи по небу бегут,
Мрачный думы душу гнетут!»
— «Тучи промчатся, солнце блеснет;
Горе не вечно, радость придет!»
— «Ясное солнце блещет высоко,
Радость былая умчалась далеко;
Людям до солнца не доходить,
Радость былую не воротить».
— «Звезда горела средь небес,
Но закатилась — свет исчез».
— «В небе других миллионы сияют,
Блеском отрадным взоры пленяют».
— «Сколько ни будут пленять и светить —
Той, что погибла, не воротить».
Заветный сон в душе моей
Расцвел и дал стремленью крылья:
Мне светят травы зеленей,
Легки мне первые усилья.Я сотворил себе полет,
И эхо ужаса раздалось…
И полетел я ввысь, вперед,
Куда лишь солнце подымалось.И пораженная река
В немом безумии застыла.
Я видел смерть издалека,
В лазурь она меня манила.И дерзкий червь, рожденный тьмой,
Я к солнцу свой полет направил,
Но взор светила огневой
Мне крылья мощные расплавил.И я упал, как горний прах.
Я в тлен ушел — безумец тленный…
Я умирал… В моих ушах
Смеялось солнце, царь вселенной.
На солнце, на ветер, на вольный простор
Любовь уносите свою!
Чтоб только не видел ваш радостный взор
Во всяком прохожем судью.
Бегите на волю, в долины, в поля,
На травке танцуйте легко
И пейте, как резвые дети шаля,
Из кружек больших молоко.
О, ты, что впервые смущенно влюблен,
Доверься превратностям грез!
Беги с ней на волю, под ветлы, под клен,
Под юную зелень берез;
Пасите на розовых склонах стада,
Внимайте журчанию струй;
И друга, шалунья, ты здесь без стыда
В красивые губы целуй!
Кто юному счастью прошепчет укор?
Кто скажет: «Пора!» забытью?
— На солнце, на ветер, на вольный простор
Любовь уносите свою!
Я спросил у свободнаго Ветра,
Что мне сделать, чтоб быть молодым.
Мне ответил играющий Ветер:
«Будь воздушным, как ветер, как дым!»
Я спросил у могучаго Моря,
В чем великий завет бытия.
Мне ответило звучное Море:
«Будь всегда полнозвучным, как я!»
Я спросил у высокаго Солнца,
Как мне вспыхнуть светлее зари.
Ничего не ответило Солнце,
Но душа услыхала: «Гори!»
Я родился в мае, в месяце весеннем,
Звонком и весёлом,
Шумном и душистом,
И сказали розы: «Мы тебя оденем
Светлым ореолом —
Как молитва, чистым».Улыбнулось солнце, солнце засверкало,
Ласковым приветом
Чествуя рожденье;
Солнце загорелось, запылало ало
И зажгло поэтом
С искрой вдохновенья! Разодет цветами с детской колыбели,
Я запел соловкой
Радостно и звонко,
Запечатлевая мир, где все скорбели,
Юною головкой
И душой ребёнка.Время шло, — и солнце потускнело в тучах,
Лаской не блестело,
Злоба песнь косила;
Опадали розы при ветрах летучих,
Истомилось тело,
Притупилась сила.Время шло… И радость дней моих весенних
Растопилась в слёзах,
Сердцу не внимая;
И теперь я плачу, плачу на коленях
О погибших грёзах,
Об измене мая!
Сонеты Солнца, Меда, и Луны.
В пылании томительных июлей,
Бросали пчелы рано утром улей,
Заслыша дух цветущей крутизны.
Был гул в горах. От Солнца ход струны.
И каменный баран упал с косулей,
Сраженные одной и той же пулей.
И кровью их расцвечивал я сны.
От плоти плоть питал я, не жалея
Зверей, которым смерть дала рука.
Тот мед, что пчелы со́брали с цветка, —
Я взял. И вся пчелиная затея
Сказала мне, чтоб жил я не робея,
Что жизнь смела, безбрежна и сладка.
Откос под ногами песчаный, отлогий.
Просторы седые открылись с откоса.
И спелою кистью усталые ноги
Целует и гладит мне спелое просо.
Но облак, порфирой своей переметной
Лизнувший по морю колосьев кипящих,
Поплыл, оттеняя в душе беззаботной
Немые пространства восторгов томящих.
Я плакал: но ветром порфира воздушно,
Как бархатом черным, — она продышала;
И бархатом черным безвластно, послушно
Пред солнцем, под солнцем она облетала.
Я в солнце смеялся, но было мне больно.
На пыльной дороге гремели колеса.
Так ясен был день, но тревогой невольной
Вскипело у ног медно-ржавое просо.
Неохотно и несмело
Солнце смотрит на поля.
Чу, за тучей прогремело,
Принахмурилась земля.
Ветра теплого порывы,
Дальный гром и дождь порой…
Зеленеющие нивы
Зеленее под грозой.
Вот пробилась из-за тучи
Синей молнии струя –
Пламень белый и летучий
Окаймил ее края.
Чаще капли дождевые,
Вихрем пыль летит с полей,
И раскаты громовые
Всё сердитей и смелей.
Солнце раз еще взглянуло
Исподлобья на поля –
И в сиянье потонула
Вся смятенная земля.
Лучами обманно-влекущими,
Лучами небес опьянен,
Он, грезящий райскими кущами,
Зеленый и радостный днем,
Ночью горит
Александрит,
Вкованный в перстне моем!
Чрез пламя огней очищающих,
Отринув надежду и страх,
Иду я к блаженству сгорающих
В безогненных черных кострах…
Прокляты дни,
Жизни огни…
Солнцем рождаемый прах!
Разрушу я грани запретные
Последним кровавым мечом…
Открой же мне тайны двуцветные,
Ты, вкованный в перстне моем!
Жги и гори!
Жди до зари!
В солнце мы вместе умрем.
Я еду в среброспицной коляске Эсклармонды
По липовой аллее, упавшей на курорт,
И в солнышках зеленых лучат волособлонды
Зло-спецной Эсклармонды шаплетку-фетроторт:
Мореет: шинам хрустче. Бездумно и бесцельно.
Две раковины девы впитали океан.
Он плещется дессертно, — совсем мускат-люнельно, —
Струится в мозг и в глазы, по человечьи пьян:
Взорвись, как бомба, солнце! Порвитесь, пены блонды!
Нет больше океана, умчавшегося в ту,
Кто носит имя моря и солнца — Эсклармонды,
Кто на земле любезно мне заменил мечту!
Протяни свои руки в зыби мои,
Это покров мой муаровый,
Это покров мой из мирры,
Нарда, бензоя;
Все мое тело умащено,
Дышит оно,
Бедра мои
Поддались благовонной волне.
Что еще из одежды осталося мне,
Это волны моих распустившихся кос,
Это волны моих золотых волос,
Это — солнце, в котором сюда я пришла,
Это — солнце, где я обнаженной была.
Кончено! Дверь распахнулась перед ним, заключенным.
Руки не чувствуют холода цепи тяжелой;
Грустно расстаться ему с пауком прирученным,
С милым тюремным цветком, пичиолой.Жалко тюремщика… (он иногда улыбался
Странно-печально)… и друга за тяжким затвором…
Или столба, на котором однажды качался
Тот, кого люди назвали убийцей и вором.Жалко? Но только, как призрак, растаяли стены;
В темных глазах нетерпенье, восторг и коварство;
Солнце пьянит его, солнце вливается в вены,
В сердце… изгнанник идет завоевывать царство.
Приветный Лель, не жду рассвета,
Но вижу дивный блеск вдали;
Скажи мне, Лель, не солнце ль это
За краем мертвенной земли?
Зачем же, Лель, ты будишь рано
Нас, не готовых в сонный час
Принять богиню, из тумана
Зарю несущую для нас?
Еще не время солнцу верить;
Нам, бедным жителям миров,
Не оценить и не измерить
Его божественных даров.
Оно взойдет, потоком света
Нас, полусонных, ослепит,
И лишь бессмертный дух поэта
К нему в объятья отлетит…29 января 1900
Стоит шест с гагарой,
С убитой вещей гагарой;
Опрокинулось тусклое солнце:
По тайге медведи бродят.
Приходи, любовь моя, приходи!
Я спою о тусклом солнце,
О любви нашей черной,
О щербатом месяце,
Что сожрали голодные волки.
Приходи, любовь моя, приходи!
Я шаманить буду с бубном,
Поцелую раскосые очи,
И согрею темные бедра
На медвежьей белой шкуре.
Приходи, любовь моя, приходи!
Под бубны солнца, под гуд гитары,
Эксцессы оргий не будут стары,
Своим задором лишь будем стары,
Под гуд гитары, под бас гитары,
Под солнца бубны.
Литавры солнца — вот наши лавры.
С цепей сорвутся души центавры…
Пускай трепещут души центавры,
Когда заслышат лучей литавры
И грохот трубный.
Наполним солнцем свои амфоры,
Давая нервам вкушать рокфоры —
Весь день, весь вечер, всю ночь — рокфоры,
Смущая утром глаза Авроры
Разгулом тела…
В кострах желаний, в безумном пекле,
С рассудком нити мы пересекли…
Но кто ж мы сами, что все рассекли?..
Не все равно ли, — скот, человек ли, —
Не в этом дело…
Борец за благоденствие страны
Жизнь отдает, не зная колебанья,
Но зная хорошо, что суждены
Ему, герою, муки и страданья.
С презрением смотря на палачей,
С улыбкою на эшафот он всходит,
Но ясен смысл смеющихся очей:
— Все кончено, а солнце вновь восходит.
Так героиня, знавшая сердец,
В нее влюбленных, силу, ад и пламя,
Почувствовав, что всем мечтам конец,
На море смотрит грустными глазами.
Блестящий, яркий солнечный восход
Ее на размышления наводит.
Она твердит, смотря на лоно вод:
— Все кончено, а солнце вновь восходит.
От солнца льётся только колыханье,
Небесных сил безжизненно дыханье,
Но отчего ж оно животворит?
Иль на земле источник нашей жизни,
И нет путей к заоблачной отчизне,
И не для нас небесный змий горит?
Не мёртвая, не скудная пустыня,
Своих судеб царица и богиня,
От праха ты стремишься к божеству, —
А я — одна из множества ступеней
Из царства сил в святую область теней,
Не тщетно жизнью призрачной живу.
И до конца пребуду терпеливым:
Что было прахом и страданьем лживым,
Что сквозь мои томления пройдёт, —
Во мне святыне вечной приобщится,
И в ликованьи нежно истончится,
Божественной природой оживёт.
Одиноко-незрячее солнце смотрело на страны,
Где безумье и ужас от века застыли на всем,
Где гора в отдаленьи казалась взъерошенным псом,
Где клокочущей черною медью дышали вулканы.Были сумерки мира.Но на небе внезапно качнулась широкая тень,
И кометы, что мчались, как волки свирепы и грубы,
И сшибались друг с другом, оскалив железные зубы,
Закружились, встревоженным воем приветствуя день.Был испуг ожиданья.И в терновом венке, под которым сочилася кровь,
Вышла тонкая девушка, нежная в синем сияньи,
И серебряным плугом упорную взрезала новь,
Сочетанья планет ей назначили имя: Страданье.Это было спасенье.
Станет солнце в огненном притине,
Струйки темной потекут жары…
Я поставлю жертвенник в пустыне
На широком темени горы.
Дрем ветвей, пропитанных смолою,
Листья, мох и травы я сложу,
И огню, плененному землею,
Золотые крылья развяжу.
Вспыхнут травы пламенем багровым,
Золотисто-темным и седым,
И потянет облаком лиловым
Горький, терпкий и пахучий дым.
Ты, Ликей! Ты, Фойбос! Здесь ты, близко!
Знойный гнев, Эойос, твой велик!
Отрок-бог! Из солнечного диска
Мне яви сверкающий свой лик.
1909
На косе роса горит,
Под косой трава свистит;
Коростель кричит в болоте,
В пышном поле, от зари,
Распотешились в работе,
Распотели косари.
Солнце пышет желтым жаром,
И звенит трава под жалом:
«По кошнине лапотком
За передним ходоком».
Песни долгие звенят,
Красны девки ходят в ряд;
Расстегнулися паневы,
Тело белое горит…
«Звонче пойте, чернобровы,
Только старый в полдень спит».
Солнце пышет желтым жаром,
И звенит трава под жалом.
«По кошнине лапотком
За передним ходоком».
Висел он, не качаясь,
На узком ремешке.
Свалившаяся шляпа
Чернела на песке.
В ладонь впивались ногти
На стиснутой руке.
А солнце восходило,
Стремя к полудню бег,
И, перед этим солнцем
Не опуская век,
Был высоко приподнят
На воздух человек.
И зорко, зорко, зорко
Смотрел он на восток.
Внизу столпились люди
В притихнувший кружок.
И был почти невидим
Тот узкий ремешок.
Разгадал я, какие цветы
Ты растила на белом окне.
Испугалась, наверное, ты,
Что меня увидала во сне:
Как хожу среди белых цветов
И не вижу мерцания дня.
Пусть он радостен, пусть он суров —
Всё равно ты целуешь меня…
Ты у солнца не спросишь, где друг,
Ты и солнце боишься впустить:
Раскаленный блуждающий круг
Не умеет так страстно любить.
Утром я подошел и запел,
И не скроешь — услышала ты,
Только голос ответный звенел,
И, качаясь, белели цветы…9 февраля 1903
Да, точно так же, как Тит Ливий, он
сидел в своем шатре, но был незримо
широкими песками окружен
и мял в сухих руках письмо из Рима.
Палило солнце. Столько дней подряд
он брел один безводными местами,
что выдавал теперь померкший взгляд,
что больше нет слюны в его гортани.
Палило солнце. Ртутный столбик рос.
И самый вход в его шатер угрюмый
песок занес, занес, пока он думал,
какая влага стала влагой слез.
На вершине горной коршун прокричал,
Ветер этот возглас до меня домчал,
Я рассвет весенний не один встречал.
Солнце протянуло острые лучи,
И они зардели, ярко-горячи,
И от них запели горные ключи.
О, как много силы и любви вокруг,
О, как нежно млеет этот горный луг,
Я с тобой душою, мой далекий друг
Я гляжу в долину с горной высоты,
В мыслях, полных страсти, расцвели цветы,
В этом мире — Солнце, в этом сердце — тыГод написания: без даты
Какой сегодня пятнистый день:
То оживляю дугу блестящую,
То вижу солнца слепого тень,
По ширмам рдяной иглой скользящую.Какой на сердце бесстыдный страх!
Какие мысли во мне безумятся!
И тьмы и светы в моих стенах.
Автомобили поют на улице.Неверно солнце и лжет дождем.
Но дождь январский еще невернее.
Мороз ударит, как кистенем.
В кристаллы мгленье сожмёт вечернее.А я не выйду, — куда во мгу
Пойду по льду я, в туманы талые?
Там жгут, колдуя, во льду, в снегу,
На перекрестках жаровни алые.
В небе туча горит янтарем,
Мглой курится.
На туманном утесе забила крылом
белоснежная птица.Водяная поет.
Волоса распускает.
Скоро солнце взойдет,
и она, будто сказка, растает.И невольно грустит.
И в алмазах ресницы.
Кто-то, милый, кричит.
Это голос восторженной птицы.На морскими сапфирами рыбьим хвостом
старец старый трясет, грозовой и сердитый.
Скоро весь он рассеется призрачным сном,
желто-розовой пеной покрытый.Солнце тучу перстом
огнезарным пронзило.
И опять серебристым крылом
эта птица забила.
Стиха не ценят моего
Ни даже четвертью червонца,
А ты даришь мне за него
Кусочек истинного солнца,
Кусочек солнца твоего!
Когда б стихи мои вливали
Такой же свет в сердца людей,
Как ты — в безбрежность этой дали
И здесь, вкруг этих кораблей
С их парусом, как жар горящим
Над зеркалом живых зыбей,
И в этом воздухе, дышащем
Так горячо и так легко
На всем пространстве необъятном, —
Как я ценил бы высоко,
Каким бы даром благодатным
Считал свой стих, гордился б им,
И мне бы пелось, вечно пелось,
Своим бы солнцем сердце грелось,
Как нынче греется твоим!
Шесть золотистых мраморных колонн,
Безбрежная зеленая долина,
Ливан в снегу и неба синий склон.Я видел Нил и Сфинкса-исполина,
Я видел пирамиды: ты сильней,
Прекрасней, допотопная руина! Там глыбы желто-пепельных камней,
Забытые могилы в океане
Нагих песков. Здесь радость юных дней.Патриархально-царственные ткани —
Снегов и скал продольные ряды —
Лежат, как пестрый талес на Ливане.Под ним луга, зеленые сады
И сладостный, как горная прохлада,
Шум быстрой малахитовой воды.Под ним стоянка первого номада.
И пусть она забвенна и пуста:
Бессмертным солнцем светит колоннада.В блаженный мир ведут ее врата.
Солнце — Савлита — красивая дева,
Месяц женился на ней.
Светы — направо, и светы — налево,
Солнце поет, и под звуки напева
Розы раскрылись на сетке ветвей.
Солнце взошло, и по Небу блуждало,
Месяц сказал: «Целовались мы мало»,
Месяц бледнеет от трепета сил.
Слышит в ветвях он поющую птицу,
Видит блестящую деву Денницу,
Вмиг светлолицую он полюбил.
Он ее нежит, целует, ласкает,
Видит Перкунас измену его,
Поднял карающий меч, набегает,
Месяц разрублен, но жив. Оттого
Солнце — Савлита, пылая от гнева,
Ходит по синему Небу вдовой,
Месяц же часто в ущербе, но дева,
Диво-Денница, в сияньи напева,
Слышит, как Месяц ей шепчет: «Я твой».
Разнесся в некоем болоте слух,
И возмутило всех лягушек дух.
Лягушка каждая хлопочет:
Жениться солнце хочет.
Пошла за правду ложь,
И всякой бредит то ж.
Как голоса числом дела в суде решатся,
И слухи так вершатся.
Болото истинны наполнилось по дно:
Забредили одно;
Так жители тово предела,
Велели сочинить екстракт из дела,
И подписали так,
Что будет солнца брак.
Помыслить было им о бедстве том ужасно.
Спасение себе стремяся испросить,
Лягушки вопиют на небо велегласно:
О как, о как нам к вам, к вам Боги не гласить.
Умилосердитесь и обратите ухо:
От солнца одного в болоте стало сухо:
А естьли народит супружник новой чад,
Несносный жар нас резнет,
Болото будет ад,
И весь наш род изчезнет.
Всё хорошо, отрадно смолоду,
Когда плечам не страшен груз.
Вошла, и губы пахнут холодом,
Дождинкой сладкою на вкус! Осенней стужи будто не было,
Другое сразу началось,
И не прошу я и не требую,
Чтоб солнце выше поднялось! Пусть так всегда, как было смолоду,
Пусть будет ветер, будет дождь,
Пусть губы будут пахнуть холодом,
Дождинку как-нибудь найдёшь! И станет радостно и весело
Ненастный день прожить вдвоём,
А выйдет солнце — делать нечего,
Другую песню запоём!
Звезды, розы и квадраты,
Стрелы северного сиянья,
Тонки, круглы, полосаты,
Осеняли наши зданья.
Осеняли наши домы,
Жезлы, кубки и колеса.
В чердаках визжали кошки,
Грохотали телескопы.
Но машина круглым глазом
В небе бегала напрасно:
Все квадраты улетали,
Исчезали жезлы, кубки.
Только маленькая птичка
Между солнцем и луною
В дырке облака сидела,
Во всё горло песню пела:
»Вы не вейтесь, звезды, розы,
Улетайте, жезлы, кубки, —
Между солнцем и луною
Бродит утро за горами!»