Дни юности, быстро, вы быстро промчались!
Исчезло блаженство, как призрак во сне!
А прежние скорби на сердце остались;
К чему же и сердце оставлено мне? Для радостей светлых оно затворилось;
Ему изменила младая любовь!
Но если бы сердце и с дружбой простилось,
Была бы и жизнь мне дар горький богов! Остался б я в мире один, как в пустыне;
Один бы все скорби влачил я стеня.
Но верная дружба дарит мне отныне,
Что отняла, скрывшись, любовь у меня.Священною дружбой я всё заменяю:
От увлечений, ошибок горячего века
Только «полиция в сердце» спасет человека;
Только тогда уцелеет его идеал,
Если в душе он откроет бессменный квартал.
Мысль, например, расшалится в тебе не на шутку —
Тотчас ее посади ты в моральную будку;
В голову ль вдруг западет неприличная блажь —
Неизвестность, неизбежность, вот где лучший сок времен.
Ходишь, ходишь по дорогам, вещей тайной окружен.
Смотришь в домы, смотришь в лица, смотришь в души и в сердца.
Петли мудрых сетей вяжешь, вяжешь, вяжешь без конца.
Вот на мир накинул сети, вот и мир уж весь пленен.
И никто не спросит мудрый: — «Хитрый путник, кто же он?»
Неизбежность утомила, мудрость молится Отцу,
Петли вьются туже, туже, путь мой клонится к концу.
Выпит вылит без остатка сладкий, терпкий яд времен.
Мир в сетях, но что ж мне в мире? сердце просится в полон.
Сегодня день Анастасии,
И мы хотим, чтоб через нас
Любовь и ласка всей России
К Вам благодарно донеслась.
Какая радость нам поздравить
Вас, лучший образ наших снов,
И подпись скромную поставить
Внизу приветственных стихов.
Кн. Н. У. ***
Ты улетаешь, Ангел света,
И свет души уносишь ты,
Но не зальет годами Лета
Тобой зажженные мечты.
А я бы жаждал в тьме забвенья,
В холодной бездне утонуть.
О сердце! Милое виденье
Ты навсегда забудь, забудь!
Я укрыт до времени в приделе,
Но растут великие крыла.
Час придет — исчезнет мысль о теле,
Станет высь прозрачна и светла.
Так светла, как в день веселой встречи,
Так прозрачна, как твоя мечта.
Ты услышишь сладостные речи,
Новой силой расцветут уста
Мы с тобой подняться не успели, —
Загорелся мой тяжелый щит.
В первичной светлой влаге
Мерцание ресничек,
Невидимых глазам.
В ковре сплетенной ряски
Бесчисленность хотенья,
Зеленый цвет огня.
Исполнены отваги
Журчанья ранних птичек,
Скользящих по ветвям.
Ты серце полонила,
Надежду подала,
И то переменила,
Надежду отняла:
Лишаяся приязни,
Я все тобой гублю:
Достоин ли я казни,
Что я тебя люблю?
Я рвусь изнемогая:
Счастье! В желанном себя потеряв,
Будешь любить.
Нежно за волосы взяв,
Будешь рот его пить,
Целующий рот его пить,
Как росу испивают по капле расцветности трав.
Счастье! Себя потеряв,
Снова себя находить
В этом другом,
В нить золотую его перевить свою тонкую нить,
Какою музыкой исполнен небосвод.
Луны восполненной колдующая сила,
Сердцами властвуя, в них кровь заговорила,
И строго-белая торжественно плывет.
Все в мире призрачном повинно знать черед.
Течет каждение из древнего кадила.
Луна осенняя нам сердце остудила,
Без удивления мы встретим снег и лед.
Тяжел он не был, но высок,
Был полон дум он безответных,
И звался между Красноцветных,
Колдун, глядящий на Восток.
Он не писал узорных строк,
Он не чертил иероглифов,
Но много он оставил мифов,
Колдун, глядевший на Восток.
Избрал он русский для стихов язык,
Он, сердце чье звенело мандолиной.
Он в Петербурге грезил роз долиной,
Которою прославлен Казанлык.
Он постепенно к северу привык,
Родившийся в тени горы орлиной.
Впоследствии, свершая путь свой длинный,
Не раз душою горестно поник:
Зимой ли кончается год,
Иль осенью, право не знаю.
У сердца особенный счет,
Мгновенья я в годы вменяю.
И год я считаю за миг,
Раз только мечта мне прикажет,
Раз только мне тайный родник
Незримое что-то покажет.
Спросила ты, сколько мне лет,
И так усмехнулась мне тонко
Высокая и стройная, с глазами
Раскольницы, что выросла в лесах,
В зрачках отображен не Божий страх,
А истовость, что подобает в храме.
Ты хочешь окружить ее словами?
Пленяй. Но только, если нет в словах
Велений сердца, в них увидит прах.
Цветок же вмиг заметит меж листками.
Восхищенный явным сном
В небо я моей душою,
Видел, Гений под венцом
Собеседовал со мною.
Белокур, голубоок,
Молод и лицом прекрасен,
Ростом строен и высок,
Тих, приветлив и приятен
Взору, сердцу и уму. —
И во сне его был внятен
Кто ходит, кто бродит за прудом в тени?..
Седые туманы вздыхают.
Цветы, вспоминая минувшие дни,
холодные слезы роняют.
О сердце больное, забудься, усни…
Над прудом туманы вздыхают.
Кто ходит, кто бродит на той стороне
за тихой, зеркальной равниной?..
Кто плачет так горько при бледной луне,
кто руки ломает с кручиной?
Бледна луна в равнине неба ясной,
Сияют звезды, спит земля в тиши,
И реет мира дух, и в глубине души
Мне виден лучший свет иной звезды прекрасной.
Звезды невидимой, чей блеск в стране иной
Сердцам другим златые сны вещает
И в чудном мире грез незримо обитает
И нам когда-нибудь пришлет свой свет живой.
Струёю жгучей выбегает
Из подземелей водный ключ.
Не внешний жар его питает,
Не жаром солнца он кипуч; —
О нет, сокрытое горнило
Живую влагу вскипятило;
Ядра земного глубинам
Огонь завещан самобытной:
Оттуда гость горячий к нам
Из двери вырвался гранитной. Так в мрачных сердца глубинах
О Zauberei dor ersten Liebe! Wieland Дубравы, где в тиши свободы
Встречал я счастьем каждый день,
Ступаю вновь под ваши своды,
Под вашу дружескую тень.
И для меня воскресла радость
И душу взволновали вновь
Моя потерянная младость,
Тоски мучительная сладость
И сердца первая любовь.Любовник муз уединенный,
В сени пленительных дубрав,
Я с облачком светлым мечтою живу
Там, в мире луны серебристой,
Разорванной грезой на землю плыву,
Слезой окропленный лучистой!
Ты меркнешь под грубым напором ветров,
Развеялось, гаснешь уныло;
Земля же для жителей горных миров,
Для жаркаго сердца—могила…
Оставь напрасные заботы,
Не обнажай минувших дней;
В них не откроешь ничего ты,
За что б меня любить сильней!
Ты любишь — верю — и довольно;
Кого — ты ведать не должна,
Тебе открыть мне было б больно,
Как жизнь моя пуста, черна.
Не погублю святое счастье
Такой души и не скажу,
Счастье идет — незаметное,
Чуждою миру тропой,
Имя для сердца заветное —
Что огласит пред толпой?
Радость и муки свидания,
Звуки речей дорогих,
Уст незабвенных лобзания —
Песнью ли выразить их?
Какая-то лень недели кроет,
Замедляют заботы легкий миг,—
Но сердце молится, сердце строит:
Оно у нас плотник, не гробовщик.
Веселый плотник сколотит терем.
Светлый тес — не холодный гранит.
Пускай нам кажется, что мы не верим:
Оно за нас верит и нас хранит.
Оно все торопится, бьется под спудом,
Младой Дафнис, гоняясь за Доридой,
«Постой, — кричал, — прелестная! постой,
Скажи: «Люблю», — и бегать за тобой
Не стану я — клянуся в том Кипридой!»
«Молчи, молчи!» — Рассудок говорил,
А плут Эрот: «Скажи: ты сердцу мил!»
«Ты сердцу мил!» — пастушка повторила,
И их сердца огнем любви зажглись,
И пал к ногам красавицы Дафнис,
Ну, так уже я не стал быть вашим отныне:
Ибо надо оставить вас мне наедине.
Днесь ваши очи черны и все лице красно
Не чинят мне никакой муки занапрасно.
Правда, что вы безмерно находитесь слична,
И смягчить ваше сердце — похвальба есть зычна.
Но, Ириса, вы лих быть хотите жестокой,
А любовь снесть не может так спеси высокой.
Я пред тобой и слезы имел и унылость,
И всё что бы вас могло преложить на милость.
О радость, радость, что же ты
Нам скоро изменяешь
И сердца милые мечты
Так рано отнимаешь! Зачем, небесная, летишь
Пернатою стрелою
И в мраке бедствия горишь
Далекою звездою! Зачем же прелестью своей
Ты льешь очарованье
И оставляешь… светлых дней
Одно воспоминанье! Минувшее с твоей мечтой
Долголь мне тобой смущаться,
Долголь буду воздыхать?
Долголь буду я терзаться?
Долголь буду я стонать?
Ты над сердцем власть имеешь,
Над душой ты власть имеешь,
Над душою, над моей.
Ты душой моей владеешь,
Сердцем также ты владеешь.
Весь во власти я твоей.
Ты наблюдал, как я сражался с хором
Крикливых сов и пуделей ученых,
Бесстыдной клеветой вооруженных,
Вещавших мне о пораженье скором.
Ты наблюдал педантов исступленных,
Шутов, хотевших взять меня измором,
Ты видел сердце пылкое, в котором
Клубок свивался гадов обозленных.
Когда октябрьский нам готовил временщик
Ярмо насилия и злобы
И ощетинился убийца-броневик,
И пулеметчик низколобый, —
— Керенского распять! — потребовал солдат,
И злая чернь рукоплескала:
Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,
И сердце биться перестало!
Не плачь, моя душа: ведь сердцу не легко
Смотреть, как борешься ты с лютою тоскою!
Утешься, милая: хоть еду далеко,
Но скоро возвращусь нежданною порою
И снова под руку пойду гулять с тобою.В твои глаза с улыбкой погляжу,
Вкруг стана обовью трепещущие руки
И всё, и всё тебе подробно расскажу
Про дни веселия, про дни несносной муки,
Про злую грусть томительной разлуки, Про сны, что снились мне от милой далеко.
Прощай — и, укрепясь смеющейся мечтою,
Тончайший звук, откуда ты со мной?
Ты создан птицей? Женщиной? Струной?
Быть может, солнцем? Или тишиной?
От сердца ли до сердца свеян луч?
Поэт ли спал, и был тот сон певуч?
Иль нежный с нежной заперся на ключ?
Быть может, колокольчик голубой
Качается, тоскуя сам с собой,
Весеннее небо глядится
Сквозь ветви мне в очи случайно,
И тень золотая ложится
На воды блестящего Майна.
Вдали огонек одинокой
Трепещет под сумраком липок;
Исполнена тайны жестокой
Душа замирающих скрипок.
Вот она, вот она -
Наших душ глубина,
В ней два сердца плывут, как одно, -
Пора занавесить окно.
Пусть в нашем прошлом будут рыться люди странные,
И пусть сочтут они, что стоит все его приданное, -
Давно назначена цена
И за обоих внесена -
Одна любовь, любовь одна.
Сердца томная забота,
Безыменная печаль!
Я невольно жду чего-то,
Мне чего-то смутно жаль.
Не хочу и не умею
Я развлечь свою хандру:
Я хандру свою лелею,
Как любви своей сестру.
Солнце, горячее сердце Вселенной,
Ты восходишь и бродишь, ты плывешь и нисходишь,
И в томительной жизни так расчисленно-пленной
Золото блеска ты к полночи сводишь.
Я стою на пределе, и шаром кровавым
Ты уходишь за горы, уплываешь за Море,
Я смотрю, но над лесом, осенним и ржавым,
Только ветер — с собой в вековом разговоре.