Сегодняшний день ничего не меняет.
Мы быстро лысеем. Медленно пьем.
Сегодня на улице жутко воняет.
Откуда-то здорово тащит гнильем.
Мы снимем штаны, но останемся в шляпах.
Выключим свет, но раздуем огонь.
На улице — резкий удушливый запах.
Скажите, откуда взялась эта вонь?
Мне кажется, где-то протухло большое яйцо…
Нелепо все то, что нам может присниться,
Но мы разрешали друг Другу мечтать.
Мы ждали появления невиданной птицы,
Способной красиво и быстро летать.
Казалось, что сказка становится былью,
А все остальное — смешно и старо,
Что птица расправит могучие крылья,
И, может быть, сверху уронит перо.
Весь мир удивится пернатому чуду.
Весь мир изумленно поднимет лицо… Теперь этот запах буквально повсюду.
Теперь этот запах решительно всюду.Похоже, что где-то протухло
большое яйцо.
С. А. Полякову
Кончая день, в вечернем свете,
Гляжу все чаще на зарю
И, как мулла на минарете,
Молитву громкую творю...
Земной поклон стране восточной,
Ее безбрежности хвала,
Что в сумрак мира в час урочный
Живое солнце привела!
Хвала безоблачному югу
За синий полдень, трудный зной,
Что дал цветы земному лугу
И долгий свет борьбе земной...
Хвала, хвала безмерной дали
Великих западных миров
За щедрый дар живой печали
И тишь жемчужных вечеров...
Хвала и звездному простору
Пустынных северных полей,
Что дал тоскующему взору
Огни полуночи своей!
Кончая день, борьбу живую,
Обятый кроткой тишиной,
Я славлю Бога и целую
С земным поклоном прах земной...
Все твой путь блестящей залой зла,
Маргарита, осуждают смело.
В чем вина твоя? Грешило тело!
Душу ты — невинной сберегла.
Одному, другому, всем равно,
Всем кивала ты с усмешкой зыбкой.
Этой горестной полуулыбкой
Ты оплакала себя давно.
Кто поймет? Рука поможет чья?
Всех одно пленяет без изъятья!
Вечно ждут раскрытые объятья,
Вечно ждут: «Я жажду! Будь моя!»
День и ночь признаний лживых яд…
День и ночь, и завтра вновь, и снова!
Говорил красноречивей слова
Темный взгляд твой, мученицы взгляд.
Все тесней проклятое кольцо,
Мстит судьба богине полусветской…
Нежный мальчик вдруг с улыбкой детской
Заглянул тебе, грустя, в лицо…
О любовь! Спасает мир — она!
В ней одной спасенье и защита.
Все в любви. Спи с миром, Маргарита…
Все в любви… Любила — спасена!
Тот дом был красная, слепая,
Остроконечная стена.
И только наверху, сверкая,
Два узких виделись окна.Я дверь толкнул. Мне ясно было,
Здесь не откажут пришлецу,
Так может мертвый лечь в могилу,
Так может сын войти к отцу.Дрожал вверху под самым сводом
Неясный остов корабля,
Который плыл по бурным водам
С надежным кормчим у руля.А снизу шум взносился многий,
То пела за скамьей скамья,
И был пред ними некто строгий,
Читавший книгу Бытия.И в тот же самый миг безмерность
Мне в грудь плеснула, как волна,
И понял я, что достоверность
Теперь навек обретена.Когда я вышел, увидали
Мои глаза, что мир стал нем,
Предметы мира убегали,
Их будто не было совсем.И только на заре слепящей,
Где небом кончилась земля,
Призывно реял уходящий
Флаг неземного корабля.
Прости, пленительная влага,
И первоздания туман!
В прозрачном ветре больше блага
Для сотворенных к жизни стран.
Просторен мир и многозвучен
И многоцветней радуг он,
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имен.
Назвать, узнать, сорвать покровы
И праздных тайн и ветхой мглы —
Вот первый подвиг. Подвиг новый —
Живой земле пропеть хвалы.
Прости, пленительная влага,
И первоздания туман!
В прозрачном ветре больше блага
Для сотворенных к жизни стран.
Просторен мир и многозвучен
И многоцветней радуг он,
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имен.
Назвать, узнать, сорвать покровы
И праздных тайн и ветхой мглы —
Вот первый подвиг. Подвиг новый —
Живой земле пропеть хвалы.
Во второй половине двадцатого века
Вырастает заметно цена человека.
И особенно ценятся мертвые люди.
Вспоминают о каждом из них, как о чуде.
Это правда, что были они чудесами,
Только, к счастью, об этом не ведали сами.
Но живые в цене повышаются тоже,
Это знают —
Особенно кто помоложе.
Дескать, я человек —
Наивысшая ценность.
Но, прошу извинения за откровенность,
В лисах ценится хвост,
В свиньях — шкура и сало,
И в пчеле почитается мед, а не жало.
Человеку другие положены мерки,
Целый мир называет его на поверке.
И цена человека —
Неточный критерий,
Познаваемый только ценою потери.
Велика ли заслуга —
Родиться двуногим,
Жить в квартире с удобствами,
А не в берлоге?
Видеть мир, объясняться при помощи речи,
Вилкой с ножиком действовать по-человечьи? Тех, кто ценит себя, я не очень ругаю,
Но поймите — цена человека другая!
Я чувствую какия-то прозрачныя пространства,
Далеко в безпредельности, свободной от всего;
В них нет ни нашей радуги, ни звезднаго убранства,
В них все хрустально-призрачно, воздушно и мертво.
Безмерными провалами небеснаго эѳира
Они как бы оплотами от нас ограждены,
И, в центре мироздания, они всегда вне мира,
Светлей снегов нетающих нагорной вышины.
Нежней, чем ночью лунною дрожанье паутины,
Нежней, чем отражения перистых облаков,
Чем в замысле художника рождение картины,
Чем даль навек утраченных родимых берегов.
И только те, что в сумраке скитания земного
Об этих странах помнили, всегда лишь их любя,
Оттуда в мир пришедшие, туда вернутся снова,
Чтоб в царствии Безветрия навек забыть себя.
Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость
Под ясной улыбкой декабрьской луны.
Нам грезились дивные райские сны.
Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость
И видели грустную милую скудость
Природы России, мороза страны.
Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость
Под светлой улыбкой декабрьской луны.
Лениво бежала дорогой лошадка,
Скрипели полозья, вонзаяся в снег.
Задумчивость ночи рассеивал бег
Лениво бежавшей убогой лошадки.
А звезды, как символ чудесной загадки,
И в небе горели, и в зеркале рек.
Лениво бежала дорогой лошадка,
Скрипели полозья, вонзаяся в снег.
И все-то в природе казалось загадкой:
И лес, и луна, и мы сами себе —
Лунатики мира в ненужной борьбе.
Да, все-то в природе казалось загадкой!..
Мы Небу вопрос задавали украдкой,
Оно же не вняло душевной мольбе,
И нам, как и прежде, казались загадкой
И Бог, и весь мир, и мы сами себе!..
(Дума)
Что ты значишь в этом мире,
Дух премудрый человека?
Как ты можешь кликнуть солнцу:
«Слушай, солнце! Стань, ни с места!
Чтоб ты в небе не ходило!
Чтоб на землю не светило!»
Выдь на берег, глянь на море —
Что ты можешь сделать морю,
Чтоб вода в нём охладела,
Чтобы камнем затвердела?
Чем, какою тайной силой
Шар вселенной остановишь,
Чтоб не шёл он, не кружился?..
Перестрой же всю природу!
Мир прекрасен… Ты не хочешь…
Нет, премудрый, ты не можешь!
Да, не можешь, раб пространства,
Лет и времени невольник.
Будь ты бездна сил, идей,
Сам собой наполни небо,
Будь ты (всё), один и всюду,
Будь ты Бог — и слово — дело!..
Но когда уж это (всё),
Бесконечно и одно,
Есть пред нами в ризе света, —
То другой уж власти нет…
Всё, что есть, — всё это Божье;
И премудрость наша — Божья.
Есть слово — и оно едино.
Россия. Этот звук — свирель.
В нем воркованье голубино.
Я чую поле, в сердце хмель,
Позвавший птиц к весне апрель.
На иве распустились почки,
Береза слабые листочки
Раскрыла — больше снег не враг,
Трава взошла на каждой кочке,
Заизумрудился овраг.
Тоска ли в сердце медлит злая?
Гони. Свой дух утихомирь.
Вновь с нами ласточка живая,
Заморского отвергшись края,
В родимую влюбилась ширь.
И сердце, ничего не зная,
Вновь знает нежно, как она,
Что луговая и лесная
Зовет к раскрытости весна.
От солнца — ласка властелина,
Весь мир — одно окно лучу.
Светла в предчувствии долина.
О чем томлюсь? Чего хочу?
Всегда родимого взыскую,
Люблю разбег родных полей,
Вхожу в прогалину лесную —
Нет в мире ничего милей.
Ручьи, луга, болота, склоны,
В кустах для зайца уголок.
В пастушью дудку вдунул звоны,
Качнув подснежник, ветерок.
Весенним дождиком омочен,
Весенним солнцем разогрет,
Мой край в покров весны одет,
Нерукотворно беспорочен.
Другого в мире счастья нет.
Обманчиво-нема глухая тишь ночей…
В ней смутно слышатся таинственные звуки,
Как-будто целый мир видений и теней
Наполнил тишину рыданьем горькой муки.
То слышится вдали неудержимый плач,
Как-будто бы излить все слезы кто-то хочет,
И злобно в тьме ночей безжалостный палач
Над ним презрительно хохочет;
То пронесется вдруг восторга полный крик,
Безумно-дикий крик желания и счастья,
Как будто бы к устам устами кто приник
И позабыл весь мир в порыве сладострастья.
То смех послышится, веселый, звонкий смех,
То голос нищеты, унылый и печальный…
Нестройный гул толпы средь праздничных потех
Вдруг звон колоколов покроет погребальный…
О, сколько в нем тоски, в безмолвии ночном!
Недвижна и мертва, ночь говорит и дышет, —
И трижды счастлив тот, кто знает жизнь лишь днем,
Кто ночью сладко спит и тишины не слышит!
Как очаровывает взоры
Востока чистая краса,
Сияя розами Авроры!
Быть может, эти небеса
Не целый день проторжествуют;
Быть может, мрак застигнет их
И ураганы добушуют
До сводов, вечно голубых!
Но любит тихое мечтанье
В цветы надежду убирать
И неба в утреннем сиянье
Прекрасный день предузнавать.Твои младенческие годы
Полетом ангела летят:
Твои мечты — мечты свободы,
Твоя свобода — мир отрад;
В твоих понятиях нет рока…
Несильной жертвы не губя,
Еще завистливого ока
Не обратил он на тебя;
Но будет час, он неизбежен,
Твоим очам откроет он
Сей мир, где разум безнадежен,
Где счастье — сон, беда — не сон.Пусть веры кроткое сиянье
Тебе осветит жизни путь;
Ее даров очарованье
Покоит страждущую грудь;
Она с надеждою отрадной
Велит без ропота сносить
Удары силы непощадной,
Терпеть, смиряться и любить.
В сравненьи с миром всем, — о, океан безбрежный, —
И с бесконечностью его что значишь ты?
Безмерен ты для глаз людских, но от мечты
Людской не скрыть тебе всех тайн волны мятежной.
Ты, как весь род земной, — игралище судьбы, —
Изменчив, как и он. Пусть люди умирают,
А ты живешь: но ведь и звезды угасают…
Не жди: ты с вечностью не выдержишь борьбы.
Как войско к крепости идет в порыве смелом,
Так рвешься на скалу ты, грозный океан.
Но пены саваном ее не скроешь белым:
Для карликов одних ты только великан.
Ах, понял я, тоской и страхом обуян:
Велик и мощен мир во всем своем лишь целом!
О Ты, чей голос всемогущий
Проник сквозь тьму и мрак присущий
Началу мира бытия, —
Прийми души нашей моленье,
И там, Христово где ученье
Еще не пролило луча, —
Да будет свет, да сгинет тьма!
О Ты, который исцеленье
Принес на крыльях искупленья
И в мир пришел, чтоб мир прозрел,
Вернул расслабленному силу
И светом озарил могилу
Душевной слепоты, — удел
Дай светлый всем, кто тьму презрел!
О Дух Любви Животворящий,
И голубиней нисходящий,
Лети стремительно вперед!
Неси светильник свой зажженный
Над вод пучиною бездонной,
И там, где тьмы страшнее гнет,
Пускай твой луч свет яркий льет!
О Троица Ты Пресвятая:
Мощь, Разум и Любовь благая, —
Благословенна вечно Ты!
Всесильна, как морские волны,
Когда несутся мощи полны,
Разлей во все концы земли —
Свет Правды, Веры и Любви!
Родное имя Натали —
Звучит загадочно и грустно.
Он с нею рядом и вдали
Весь полон трепетного чувства.
Летят куда-то журавли.
А он с любимой быть не волен.
Его тоску по Натали
Хранила Болдинская осень.
О, Натали, он знал,
Что нет любви без песен.
А жизнь всего одна,
И мир для счастья тесен.
О, Натали, он знал —
Над ним судьба не властна.
И не твоя вина,
Что ты была прекрасна.
Не ведал мир такой любви,
Не ведал мир такой печали.
Он ей дарил стихи свои,
Что для нее в душе звучали.
Он столько лет в нее влюблен.
Его любовь неповторима.
И в каждом звуке слышат он
Ее божественное имя.
О, Натали, он знал,
Что нет любви без песен.
А жизнь всего одна,
И мир для счастья тесен.
О, Натали, он знал —
Над ним судьба не властна.
И не твоя вина,
Что ты была прекрасна.
И даже в тяжкий смертный час
Назло сомненьям и обидам
Свою любовь в последний раз
Улыбкой вновь благословит он.
Прошли года, Пройдут века —
Его любовь осталась с нами.
И так же трепетна строка,
И так же искренне признанье.
О, Натали, он знал,
Что нет любви без песен.
А жизнь всего одна,
И мир для счастья тесен.
О, Натали, он знал —
Над ним судьба не властна.
И не твоя вина,
Что ты была прекрасна.
Не только здесь, у стен Кремля,
Где сотням тысяч — страшны, странны,
Дни без Вождя! нет, вся земля,
Материки, народы, страны,
От тропиков по пояс льда,
По всем кривым меридианам,
Все роты в армии труда,
Разрозненные океаном, —
В тревоге ждут, что будет впредь,
И, может быть, иной — отчаян:
Кто поведет? Кому гореть,
Путь к новой жизни намечая?
Товарищи! Но кто был он?
Воль миллионных воплощенье!
Веков закрученный циклон!
Надежд земных осуществленье!
Пусть эти воли не сдадут!
Пусть этот вихрь все так же давит!
Они нас к цели доведут,
С пути не сбиться нас — заставят!
Но не умалим дела дел!
Завета трудного не сузим!
Как он в грядущее глядел,
Так мир сплотим и осоюзим!
Нет «революций», есть — одна:
Преображенная планета!
Мир всех трудящихся! И эта
Задача — им нам задана!
Господь прославит небо, и небо — благость Божью, но чем же ты живешь?
Смотри, — леса и травы, и звери в темном лесе, все знают свой предел,
И кто в широком мире, как ты, как ты, ничтожный, бежит от Божьих стрел?
Господь ликует в небе, все небо — Божья слава, но чем же ты живешь?
Отвергнул ты источник, и к устью не стремишься, и все, что́ скажешь — ложь.
Ты даже сам с собою в часы ночных раздумий бессилен и несмел.
Все небо — Божья слава, весь мир — свидетель Бога, но чем же ты живешь?
Учись у Божьих птичек, узнай свою свободу, стремленье и предел.
Я не писал стихов. Я говорил, что прежде
Землей, водой и небом овладей,
Чтоб узнавать деревья по одежде
И по глазам разгадывать людей.
Упрямый мир, я вник в его лукавства,
В его приемы скрытых перемен,
В его еще неведомые яства,
В непрочность дружб и тщательность измен.
Я каждый день держал ему экзамен,
Я позволял ему меня стегать,
И то, чего умом постичь не мог, — глазами
Учился непрерывно постигать.
Я пустяки считал за катастрофы
И беды принимал как пустяки.
Я здравствовал. Я говорил: теки
Неслышно, жизнь, в слова и строфы.
Всему есть исполнения и сроки,
Но раз весь мир ты вкладываешь в строки,
Бессмертными становятся стихи.
Была врагами скована свобода,
Душил страну тысячелетний гнет,
Но в недрах мук недремлющий рабочий
Ковал свой меч на развращенный мир.
В его душе взошло иное солнце,
Сверкнувшее сквозь рабство и позор.
Он видел все: как властвует позор,
Как в шуме торга попрана свобода,
Как в дымных сводах гаснет жизни солнце
И как, нужды встречая черный гнет,
Глядит с проклятьем труженик на мир.
И вот воззвал он, пламенный рабочий:
Дохни грозой, о, гневный люд рабочий,
Мечем, мечем свергая свой позор!
Взгляни: вокруг слезами залит мир.
Наш час пришел, да здравствует свобода!
Сомненье прочь, с души спадает гнет.
В дыханье бурь созреет наше солнце.
О, гнев восстанья, яростное солнце,
В каком горне раздул тебя рабочий?
Твои лучи пронзают вечный гнет,
Вот кровью жертв смывается позор,
Вот машет красным знаменем свобода,
И потрясенный вздрагивает мир.
И вот свершилось… Рухнул древний мир
Победный труд сверкает, словно солнце.
В стране бичей рождается свобода.
В последний бой зовет друзей рабочий.
И в этот миг смотреть назад — позор.
Проклятье всем, кому так дорог гнет.
Еще удар, и будет сломлен гнет.
Взмахнет крылами светозарный мир,
Сотрется слово темное — позор.
Взойдет над миром радостное солнце,
Которого так жадно ждал рабочий,
Бросаясь в битву с лозунгом: свобода.
Пусть рвутся связи, меркнет свет,
Но подрастают в семьях дети…
Есть в мире Бог иль Бога нет,
А им придётся жить на свете.Есть в мире Бог иль нет Его,
Но час пробьет. И станет нужно
С людьми почувствовать родство,
Заполнить дни враждой и дружбой.Но древний смысл того родства
В них будет брезжить слишком глухо —
Ведь мы бессвязные слова
Им оставляем вместо духа.Слова трусливой суеты,
Нас утешавшие когда-то,
Недостоверность пустоты,
Где зыбки все координаты……Им всё равно придётся жить:
Ведь не уйти обратно в детство,
Ведь жизнь нельзя остановить,
Чтоб в ней спокойно оглядеться.И будет участь их тяжка,
Времён прервется связь живая,
И одиночества тоска
Обступит их, не отставая.Мы не придем на помощь к ним
В борьбе с бессмыслицей и грязью.
И будет трудно им одним
Найти потерянные связи.Так будь самим собой, поэт,
Твой дар и подвиг — воплощенье.
Ведь даже горечь — это свет,
И связь вещей, и их значенье.Держись призванья своего!
Ты загнан сам, но ты в ответе:
Есть в мире Бог иль нет Его —
Но подрастают в семьях дети.
О благодатная, святая влага!
Со всех сторон,
С востока солнца до заката солнца,
Объемля мир,
Из облаков на жаждущие нивы
Не ты ль дождем
Серебряным, при звуках грома,
Шумишь — как дух,
Когда по воздуху, очам незримый,
Несется он,
По сторонам разбрасывая складки
Своих одежд! О благодатная, святая влага!
Из недр земных
Тебя сосет змееобразный корень;
Тобой живут
И рис, и терн, и виноград, и фига;
Не ты ль поишь
Усталого среди степей верблюда —
И в знойный день
Он весело бежит, напрягши силы.
Когда вдали
Заслышит тихое, под диким камнем,
Журчанье струй! Земля сгорит, и лопнет камень,
И упадут
На рубежах поставленные горы…
Лишь ты одна
Кипящими зальешь волнами
Развалины
Пылающего мира, и густой,
Горячий дым
Прокатится, гонимый ветром,
Из края в край.
О благодатная, святая влага!
Обмой меня —
И освежи меня, и напои
Того, кто жаждет!
Грозной битвы пылают пожары,
И пора уж коней под седло…
Изготовились к схватке гусары —
Их счастливое время пришло.
Впереди командир, на нем новый мундир,
А за ним эскадрон после зимних квартир.
А молодой гусар, в Наталию влюбленный,
Он все стоит пред ней коленопреклоненный.
Все погибли в бою. Флаг приспущен.
И земные дела не для них.
И летят они в райские кущи
На конях на крылатых своих:
Впереди — командир, на нем рваный мундир,
Следом юный гусар покидает сей мир.
Но чудится ему, что он опять влюбленный,
Опять стоит пред ней коленопреклоненный.
Вот иные столетья настали,
И несчетно воды утекло.
И давно уже нет той Натальи,
И в музее пылится седло.
Позабыт командир — дам уездных кумир.
Жаждет новых потех просвещенный наш мир.
А юный тот гусар, в Наталию влюбленный,
опять стоит пред ней коленопреклоненный.
Ты говоришь: день свадьбы, день чудесный,
День торжества и праздничных одежд!
Тебе тот путь не страшен неизвестный,
Где столько гибнет радужных надежд.Все взоры к ней, когда, стыдом пылая,
Под дымкою, в цветах и под венком,
Стоит она, невеста молодая,
Пред алтарем с избранным женихом.Стоит она и радостна и сира.
Но он клялся, — он сердцем увлечен!
Поймет ли мир всё скрытое от мира —
Весь подвиг долга и любви? А он? Он понял всё, чем сердце человека
Гордится втайне — Дайте мне фиал!
Воочию промчалась четверть века,
И свадьбы день серебряной настал.И близкий здесь, и тот перед родною,
Кого судьба умчала далеко;
У всех в глазах признательной слезою
Родимое сказалось молоко.Судьба всего послала полной чашей.
Чего желать? Чего искать душой?
Дай бог с четой серебряною нашей
Нам праздновать день свадьбы золотой!
С тех пор как мир живет и страждет человек
Под игом зла и заблужденья, -
В стремлении к добру и к правде каждый век
Нам бросил слово утешенья.
Умом уж не один разоблачен кумир;
Но мысль трудиться не устала,
И рвется из оков обмана пленный мир,
Прося у жизни идеала…
Но почему ж досель и сердцу, и уму
Так оскорбительно, так тесно?
Так много льется слез и крови? Почему?
Так всё запугано, что честно?
О, слово первое из всех разумных слов!
Оно, звуча неумолимо,
Срывает с истины обманчивый покров
И в жизни не проходит мимо.
Да! почему: и смерть, и жизнь, и мы, и свет,
И всё, что радует и мучит?
Хотя бы мы пока и вызвали ответ,
Который знанью не научит, -
Всё будем требовать ответа: почему?
И снова требовать, и снова…
Как ночью молния прорезывает тьму,
Так светит в жизни это слово.
Всадник ехал по дороге,
Было поздно, выли псы,
Волчье солнце — месяц строгий —
Лил сиянье на овсы.И внезапно за деревней
Белый камень возле пня
Испугал усмешкой древней
Задремавшего коня.Тот метнулся: темным бредом
Вдруг ворвался в душу сам
Древний ужас, тот, что ведом
В мире только лошадям.Дальний гул землетрясений,
Пестрых тигров хищный вой
И победы привидений
Над живыми в час ночной.Очи круглы и кровавы,
Ноздри, пеною полны,
Конь, как буря, топчет травы,
Разрывает грудью льны.Он то стелется по шири,
То слетает с диких круч,
И не знает, где он — в мире,
Или в небе между туч.Утро. Камень у дороги
Робко спрятал свой оскал,
Волчье солнце — месяц строгий —
Освещать его устал.На селе собаки выли,
Люди хмуро в церковь шли,
Конь один пришел весь в мыле,
Господина не нашли.
Приходит март. Я сызнова служу.
В несчастливом кружении событий
изменчивую прелесть нахожу
в смешеньи незначительных наитий.
Воскресный свет все менее манит
бежать ежевечерних откровений,
покуда утомительно шумит
на улицах мой век полувоенный.
Воскресный свет. Все кажется не та,
не та толпа, и тягостны поклоны.
О, время, послужи, как пустота,
часам, идущим в доме Апполона.
А мир живет, как старый однодум,
и снова что-то страшное бормочет,
покуда мы приравниваем ум
к пределам и деяниям на ощупь.
Как мало на земле я проживу,
все занятый невечными делами,
и полдни зимние столпятся над столами,
как будто я их сызнова зову.
Но что-нибудь останется во мне —
в живущем или мертвом человеке —
и вырвется из мира и извне
расстанется, свободное навеки.
Хвала развязке. Занавес. Конец.
Конец. Разъезд. Галантность провожатых,
у светлых лестниц к зеркалам прижатых,
и лавровый заснеженный венец.
Дерево растёт, напоминая
Естественную деревянную колонну.
От нее расходятся члены,
Одетые в круглые листья.
Собранье таких деревьев
Образует лес, дубраву.
Но определенье леса неточно,
Если указать на одно формальное строенье.Толстое тело коровы,
Поставленное на четыре окончанья,
Увенчанное храмовидной головою
И двумя рогами (словно луна в первой
четверти),
Тоже будет непонятно,
Также будет непостижимо,
Если забудем о его значенье
На карте живущих всего мира.Дом, деревянная постройка,
Составленная как кладбище деревьев,
Сложенная как шалаш из трупов,
Словно беседка из мертвецов, —
Кому он из смертных понятен,
Кому из живущих доступен,
Если забудем человека,
Кто строил его и рубил? Человек, владыка планеты,
Государь деревянного леса,
Император коровьего мяса,
Саваоф двухэтажного дома, —
Он и планетою правит,
Он и леса вырубает,
Он и корову зарежет,
А вымолвить слова не может.Но я, однообразный человек,
Взял в рот длинную сияющую дудку,
Дул, и, подчиненные дыханию,
Слова вылетали в мир, становясь предметами.Корова мне кашу варила,
Дерево сказку читало,
А мертвые домики мира
Прыгали, словно живые.
Уже умолкала лесная капелла.
Едва открывал свое горлышко чижик.
В коронке листов соловьиное тело
Одно, не смолкая, над миром звенело.Чем больше я гнал вас, коварные страсти,
Тем меньше я мог насмехаться над вами.
В твоей ли, пичужка ничтожная, власти
Безмолвствовать в этом сияющем храме? Косые лучи, ударяя в поверхность
Прохладных листов, улетали в пространство.
Чем больше тебя я испытывал, верность,
Тем меньше я верил в твое постоянство.А ты, соловей, пригвожденный к искусству,
В свою Клеопатру влюбленный Антоний,
Как мог ты довериться, бешеный, чувству,
Как мог ты увлечься любовной погоней? Зачем, покидая вечерние рощи,
Ты сердце мое разрываешь на части?
Я болен тобою, а было бы проще
Расстаться с тобою, уйти от напасти.Уж так, видно, мир этот создан, чтоб звери,
Родители первых пустынных симфоний,
Твои восклицанья услышав в пещере,
Мычали и выли: «Антоний! Антоний!»
1
Мы встретились молча. Закат умирал запоздалый.
Весь мир был исполнен возникшей для нас тишиной.
Две розы раскрылись и вспыхнули грезой усталой, —
Одна — озаренная жизнью, с окраскою алой,
Другая — горящая снежной немой белизной.
И ветер промчался. Он сблизил их пышные чаши.
Мы сладко любили на склоне предсмертного дня.
Как сладко дышали сердца и созвучия наши!
Что в мире рождалось воздушнее, сказочней, краше!
Зачем, о, зачем же закрылась ты — прежде меня?
2
Я свернула светлые одежды,
Я погасла вместе с краской дня.
Для меня поблекли все надежды,
Мне так сладко спать, закрывши вежды, —
Для чего ты дышишь на меня!
Дышишь сладким ядом аромата,
Будишь в сердце прежние огни…
Я, как ты, была жива когда-то,
К радости для сердца нет возврата…
Будь как я! Забудь! Умри! Усни!
Когда взойдет денница золотая,
Горит эфир,
И ото сна встает, благоухая,
Цветущий мир,
И славит всё существованья сладость,
С душой твоей
Что в пору ту? скажи: живая радость,
Тоска ли в ней? Когда на дев цветущих и приветных,
Перед тобой
Мелькающих в одеждах разноцветных,
Глядишь порой,
Глядишь и пьешь их томных взоров сладость,
С душой твоей
Что в пору ту? скажи: живая радость,
Тоска ли в ней? Страдаю я! Из-за дубравы дальней
Взойдет заря,
Мир озарит, души моей печальной
Не озаря.
Будь новый день любимцу счастья в сладость!
Душе моей
Противен он! что прежде было в радость,
То в муку ей. Что красоты, почти всегда лукавой,
Мне долгий взор?
Обманчив он! знаком с его отравой
Я с давних пор.
Обманчив он! его живая сладость
Душе моей
Страшна теперь! что прежде было в радость
То в муку ей.
О, Боже мой, благодарю
За то, что дал моим очам
Ты видеть мир, Твой вечный храм,
И ночь, и волны, и зарю…
Пускай мученья мне грозят, —
Благодарю за этот миг,
За всё, что сердцем я постиг,
О чем мне звезды говорят…
Везде я чувствую, везде
Тебя, Господь, — в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде,
И в глубине моей души.
Я Бога жаждал — и не знал;
Еще не верил, но, любя,
Пока рассудком отрицал, —
Я сердцем чувствовал Тебя.
И Ты открылся мне: Ты — мир.
Ты — всё. Ты — небо и вода,
Ты — голос бури, Ты — эфир,
Ты — мысль поэта, Ты — звезда…
Пока живу — Тебе молюсь,
Тебя люблю, дышу Тобой,
Когда умру — с Тобой сольюсь,
Как звезды с утренней зарей;
Хочу, чтоб жизнь моя была
Тебе немолчная хвала,
Тебя за полночь и зарю,
За жизнь и смерть — благодарю!..
Божий мир для нас — как море...
Мы на темном берегу
Глухо плачем о просторе,
Кто на радость, кто на горе,
Каждый — в замкнутом кругу...
Здесь, в истоме повседневной,
Счет изведанных часов...
Там — разгул свободы гневной,
Вечно новой и напевной,
Трепет смелых парусов...
Тщетно нашу мысль уводит
К синим далям дальний дым,
Тщетно кровь кипит и бродит, —
Наша молодость проходит
В споре с сердцем молодым...
Мы живем в плену суровом,
Вечно в той же полумгле,
Где печаль о часе новом
Лишь смущает тщетным зовом
Сон прикованных к земле...
Ослепленными очами
Мы глядим, рабы теней,
В мир, сверкающий пред нами,
Расширяя только снами
Жребий малости cвoей!
Смерть дщерью тьмы не назову я
И, раболепною мечтой
Гробовый остов ей даруя,
Не ополчу ее косой.О дочь верховного Эфира!
О светозарная краса!
В руке твоей олива мира,
А не губящая коса.Когда возникнул мир цветущий
Из равновесья диких сил,
В твое храненье всемогущий
Его устройство поручил.И ты летаешь над твореньем,
Согласье прям его лия
И в нем прохладным дуновеньем
Смиряя буйство бытия.Ты укрощаешь восстающий
В безумной силе ураган,
Ты, на брега свои бегущий,
Вспять возвращаешь океан.Даешь пределы ты растенью,
Чтоб не покрыл гигантский лес
Земли губительною тенью,
Злак не восстал бы до небес.А человек! Святая дева!
Перед тобой с его ланитМгновенно сходят пятна гнева,
Жар любострастия бежит.Дружится праведной тобою
Людей недружная судьба:
Ласкаешь тою же рукою
Ты властелина и раба.Недоуменье, принужденье –
Условье смутных наших дней,
Ты всех загадок разрешенье,
Ты разрешенье всех цепей.
Мы — красные солдаты.
Священные штыки,
За трудовые хаты
Сомкнулися в полки.
От Ладоги до Волги
Взывает львиный гром…
Товарищи, недолго
Нам мериться с врагом!
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам!
Низвергнуты короны,
Стоглавый капитал.
Рабочей обороны
Бурлит железный вал.
Он сокрушает скалы,
Пристанище акул…
Мы молоды и алы
За изгородью дул!
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам!
Да здравствует Коммуны
Багряная звезда:
Не оборвутся струны
Певучего труда!
Да здравствуют Советы,
Социализма строй!
Орлиные рассветы
Трепещут над землей.
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам!
С нуждой проклятой споря,
Зовет поденщик нас;
Вращают жернов горя
С Архангельском Кавказ.
Пшеница же — суставы
Да рабьи черепа…
Приводит в лагерь славы
Возмездия тропа.
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам!
За праведные раны,
За ливень кровяной
Расплатятся тираны
Презренной головой.
Купеческие туши
И падаль по церквам,
В седых морях, на суше
Погибель злая вам!
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам!
Мы — красные солдаты,
Всемирных бурь гонцы,
Приносим радость в хаты
И трепет во дворцы.
В пылающих заводах
Нас славят горн и пар…
Товарищи, в походах
Будь каждый смел и яр!
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам!
Под огненное знамя
Скликайте земляков,
Кивач гуторит Каме,
Олонцу вторит Псков:
«За Землю и за Волю
Идет бесстрашных рать…»
Пускай не клянет долю
Красноармейца мать.
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам!
На золотом пороге
Немеркнущих времен
Отпрянет ли в тревоге
Бессмертный легион?
За поединок краткий
Мы вечность обретем.
Знамен палящих складки
До солнца доплеснем!
Мир хижинам, война дворцам,
Цветы побед и честь борцам!
Как ты боишься привидений!
Поверь: они — твой личный бред;
Нам с миром мертвых нет общений,
И между двух миров — запрет.
Когда б я мертвого увидел
Хоть миг один, как видел ты,
Я б этот миг возненавидел, —
Он сжег бы все мои мечты.
Нельзя из моря снова в реку
Былые волны обратить;
Нельзя свершившемуся веку
Вернуться и грядущим быть.
Умерший сгинул безвозвратно,
Земное в нем завершено…
Что дальше? людям непонятно;
Бессмертье — плод, а мы — зерно!
Нет между двух миров общений;
Кто умер, тот, как луч, погас, —
В нем плоти нет для проявлений,
Он не воздействует на нас.
Загробный мир — необходимость
В великой логике причин,
Но тут возможна совместимость:
И оба мира — лишь один!
Да, для обителей загробных
Не нужно вовсе сфер иных,
Таких, которым нет подобных
В подлунной, на путях земных.
Быть может, тут же, между нами
Способны мертвые витать
И мы обвеяны душа́ми…
Но их — не видеть, не признать!
И я приветствую порою
Мечту чудесней всех других:
Я жив, но мертвые со мною,
Они при мне и я при них.