Одна есть в мире красота.
Не красота богов Эллады,
И не влюбленная мечта,
Не гор тяжелые громады,
И не моря, не водопады,
Не взоров женских чистота
Одна есть в мире красота —
Любви, печали, отреченья,
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.Год написания: без даты
Бог со́здал мир из ничего.
Учись, художник, у него, —
И, если твой талант крупица,
Соделай с нею чудеса,
Взрасти безмерные леса,
И сам, как сказочная птица,
Умчись высо́ко в небеса,
Где светит вольная зарница,
Где вечный облачный прибой
Бежит по бездне голубой.
Мы брошены в сказочный мир,
Какой-то могучей рукой.
На тризну? На битву? На пир?
Не знаю Я вечно — другой
Я каждой минутой — сожжен.
Я в каждой измене — живу.
Не праздно я здесь воплощен
И ярко я сплю — наяву.
И знаю, и помню, с тоской,
Что вниз я сейчас упаду
Сквозь мир случайностей, к живому роднику,
Идя по жгучему и гладкому песку,
По тайным лестницам взбираясь к высоте,
Крылатым коршуном повисши в пустоте,
Мой дух изменчивый стремится каждый миг,
Все ищет, молится: «О, где же мой родник?
Весь мир случайностей отдам я за него,
За оправдание мечтанья моего,
За радость впить в себя огни его лучей,
За исцеление от старости моей».Год написания: без даты
Мир на Земле, мир людям доброй воли.
Мир людям воли злой желаю я.
Мир тем, кто ослеплен на бранном поле,
Мир тем, в чьих темных снах живет Змея.
О, слава Солнцу пламенному в вышних,
О, слава Небу, звездам, и Луне.
Но для меня нет в Мире больше лишних,
С высот зову — и тех, кто там, на дне.
Все — в Небесах, все — равны в разной доле,
Я счастлив так, что всех зову с собой.
В безмерном Все я только быстрый атом.
Но нет меня, — вселенной в Мире нет.
Вселенных — тьма. И свежим ароматом
Цветут цветы бездонность пышных лет.
В безмерном Все я малая былинка.
Но нет меня, нет в Мире красоты.
Безумец! Знай, что в должный миг снежинка
Лавину сбросит с высоты!
Веселый дождь низлился с высоты,
Когда смеялось утро Мая.
Прошел в лесах, взрастил в садах цветы,
Весь мир улыбкой обнимая.
Веселый дождь, источник нежных снов,
Твой зов к забвенью сердце слышит.
Как много в мир ты нам послал цветов,
Ты праздник в жизни всех, кто дышит.
Как паук в себе рождает паутину,
И, тяжелый, создает воздушность нитей, —
Как художник создает свою картину,
Закрепляя мимолетное событий, —
Так из Вечного исходит мировое —
Многосложность и единство бытия.
Мир один, но в этом мире вечно двое: —
Он, Недвижный, Он, Нежаждущий — и я.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце,
И выси гор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть море,
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре.
Я властелин.
Я сомкнул глаза усталые,
Мира больше нет.
Плачьте, плачьте, запоздалые,
Светит вам лишь поздний свет.
Дышат сумерки неясные,
Смотрят звезды с высоты.
Плачьте, страстные, подвластные
Тайнам темноты.
Я закрыл глаза усталые,
Стройный мир погас.
Поля затянуты недвижной пеленой,
Пушисто-белыми снегами.
Как будто навсегда простился мир с Весной,
С ее цветками и листками.
Окован звонкий ключ Он у Зимы в плену.
Одна метель поет, рыдая.
Но Солнце любит круг. Оно хранит Весну.
Опять вернется, Молодая.
Она пока пошла бродить в чужих краях,
Чтоб мир изведал сновиденья.
Тонкий, узкий, длинный ход
В глубь земли мечту ведёт.
Только спустишься туда,
Встретишь замки изо льда.
Чуть сойдёшь отсюда вниз,
Разноцветности зажглись,
Смотрит чей-то светлый глаз,
Лунный камень и алмаз.
Белки, зайки, мышки, крыски,
Землеройки, и кроты,
Как вы вновь мне стали близки!
Снова детские цветы.
Незабудки расцветают,
Маргаритки щурят глаз,
Подорожники мечтают —
Вот роса зажжет алмаз.
Явились в мир уже давно, — в начале
Наивных и мечтательных времен,
Венчанный змей, собака, скорпион,
Три символа в Персидском ритуале.
Венчанный змей — коварство и обман,
И скорпион источник разрушенья,
Их создал грозный царь уничтоженья,
Властитель зла и ночи, Ариман,
Но против духов тьмы стоит собака.
Ее Ормузд послал к своим сынам, —
Мы боимся — мы делим — дробим
Наш восторг пред возникшей картиной.
О, хоть раз я хочу быть любим
С беззаветностью — пусть хоть звериной!
Хоть звериной, когда неземной
На земле нам постичь невозможно.
Вот, ты чувствуешь? Сладко со мной?
Мы не бледно забылись, не ложно.
Утомившись, мы снова хотим,
Орхидейным подобные чашам.
Полуразорванные тучи
Плывут над жадною землей,
Они, спокойны и могучи,
Поят весь мир холодной мглой.
Своими взмахами живыми
Они дают и дождь, и тень,
Они стрелами огневыми
Сжигают избы деревень.
Есть души в мире — те же тучи,
Для них земля — как сон, как твердь,
Начало жизни, это — утро Мая,
Ее конец — отравленный родник.
Предсмертным бурям вечности внимая,
Дух человека в ужасе поник.
В устах, ко лжи привыкших, сдавлен крик.
Позор паденья ярко понимая,
Ум видит алчных духов адский лик.
Тоска — везде — навек — тоска немая.
Могильным блеском вспыхнул серный зной,
И души, как листы цветов лесные,
СонетЕще последний снег в долине мглистой
На светлый лик весны бросает тень,
Но уж цветет душистая сирень,
И барвинок, и ландыш серебристый.Как кроток и отраден день лучистый,
И как приветна ив прибрежных сень.
Как будто ожил даже мшистый пень,
Склонясь к воде, бестрепетной и чистой.Кукушки нежный плач в глуши лесной
Звучит мольбой тоскующей и странной.
Как весело, как горестно весной, Как мир хорош в своей красе нежданной —
Контрастов мир, с улыбкой неземной,
Символ смерти, символ жизни, бьет полночный час.
Чтобы новый день зажегся, старый день угас.
Содрогнулась ночь в зачатьи новых бодрых сил,
И заплаканные тени вышли из могил.
Лишь на краткие мгновенья мраку власть дана,
Чтоб созрела возрожденья новая волна.
Каждый день поныне видим чудо из чудес,
Всходит Солнце, светит миру, гонит мрак с Небес.
Мир исполнен восхищенья миллионы лет,
Видя тайну превращенья тьмы в лучистый свет.Год написания: без даты
Но разве тучи не рабы?
СлучевскийНет рабства в мире, если все — одно.
Сам создал я неправду мирозданья,
Чтоб было ей в грядущем суждено,
Пройдя пути измены и страданья,
Вернуться вновь к таинственной черте,
Где примет все иные очертанья,
Где те же мысли — вот, уже не те.
Так серые пары, покинув травы,
Возносятся к безмерной высоте,
Увечье, помешательство, чахотка,
Падучая, и бездна всяких зол,
Как части мира, я терплю вас кротко,
И даже в вас я таинство нашел.
Для тех, кто любит чудищ, все находка,
Иной среди зверей всю жизнь провел,
И как для закоснелых пьяниц — водка,
В гармонии мне дорог произвол.
Люблю я в мире скрип всемирных осей,
Крик коршуна на сумрачном откосе,
Я не из тех, чье имя легион,
Я не из царства духов безымянных.
Пройдя пути среди равнин туманных,
Я увидал безбрежный небосклон.
В моих зрачках — лишь мне понятный сон,
В них мир видений зыбких и обманных,
Таких же без конца непостоянных,
Как дымка, что скрывает горный склон.
Мы раздробленные скрижали.
Случевский
Как же Мир не распадется,
Если он возник случайно?
Как же он не содрогнется,
Если в нем начало — тайна?
Если где-нибудь, за Миром,
Кто-то мудрый Миром правит,
Отчего ж мой дух, вампиром,
Сатану поет и славит?
Засветилася лампада
Пред иконою святой.
Мир далекий, мир-громада,
Отлетел, как сон пустой.
Мы в тиши уединенной.
Час, когда колокола
Будят воздух полусонный,
Час, когда прозрачна мгла.
Ласка этой мглы вечерней
Убаюкивает взгляд,
Сонет
Когда луна сверкнет во мгле ночной
Своим серпом, блистательным и нежным,
Моя душа стремится в мир иной,
Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.
К лесам, к горам, к вершинам белоснежным
Я мчусь в мечтах; как будто дух больной,
Я бодрствую над миром безмятежным,
Схимник юный, узник бледный,
Почему, за мглой страстей,
Мир печали заповедной
Ты отторгнул от людей?
По своей ли ты охоте,
Иль веленьем вражьих сил,
Умерщвленье грешной плоти
Выше счастья полюбил?
Кто, властительный и смелый,
Так жестоко восхотел,
Ко мне приходят юноши порой.
Я их пленяю ласковой игрой
Моих стихов, как флейта, лунно-нежных,
Загадкой глаз, из мира снов безбрежных.
Душа к душе, мы грезим, мы поем.
О, юноши, еще вы чужды грязи,
Которую мы буднями зовем.
Ваш ум — в мечте опаловой, в алмазе,
В кораллах губ, сомкнутых сладким сном.
Но вы ко мне приходите наивно,
Синеет ширь морская, чернеет Аюдаг.
Теснится из-за Моря, растет, густеет мрак.
Холодный ветер веет, туманы поднялись,
И звезды между тучек чуть видные зажглись.
Неслышно Ночь ступает, вступает в этот мир,
И таинство свершает, и шествует на пир.
Безмолвие ей шепчет, что дню пришел конец,
И звезды ей сплетают серебряный венец.
И все полней молчанье, и все чернее мрак.
Застыл, как изваянье, тяжелый Аюдаг.
Есть трава — растет
Возле тихих рек.
И не каждый год
Та трава цветет,
А когда придет
Человек.
Рост ее — стрела,
И красив узор.
Та трава была
Много раз светла,
Когда Сигурд отведал крови
Убитого Фафнира,
Весь Мир ему открылся вновь,
Узнал он утро Мира
Он увидал рожденье грома,
Проник в язык он птиц,
И все, что было так знакомо,
Оделось в блеск зарниц.
Певец, что был лицом прекрасен,
И был в словах разумен,
Пять чувств — дорога лжи. Но есть восторг экстаза,
Когда нам истина сама собой видна.
Тогда таинственно для дремлющего глаза
Горит узорами ночная глубина.
Бездонность сумрака, неразрешенность сна,
Из угля черного — рождение алмаза.
Нам правда каждый раз — сверхчувственно дана,
Когда мы вступим в луч священного экстаза.
В душе у каждого есть мир незримых чар,
Как в каждом дереве зеленом есть пожар,
А правда пошла по поднебесью.
Из Голубиной книги
Кривда с Правдою сходилась,
Кривда в споре верх взяла.
Правда в Солнце превратилась,
В мире чистый свет зажгла.
Удалилась к поднебесью,
Бросив Кривду на земле,
Светит лугу, перелесью,
Жизнь рождает в мертвой мгле.
Близ потока могучею звезд,
Разметавшихся в Небе как мост,
Что до Вечности тянется в Море,
Возле млечных сияний пути,
Где приходится мертвым идти,
Светят звездочки — Девичьи Зори.
Эти звездочки светят для глаз
Не минуту, не год, и не час,
Нет, все время, покуда есть очи.
И не млечный, не белый в них свет,
Душа — прозрачная среда,
Где светит радуга всегда,
В ней свет небесный преломлён,
В ней дух, который в жизнь влюблён.
В душе есть дух, как в солнце свет,
И тождества меж ними нет,
И разлучиться им нельзя,
В них высший смысл живёт сквозя.
Я тихо сплю на дне морском,
Но близок мир земли.
Я вижу, верховым путем
Проходят корабли.
И видя бледность глубины
И жемчуга ее,
Я вспоминаю зыбь волны,
Тревожу забытье.
Бежит прилив, растет прибой: —
«Усни! Усни! Ты спишь?