Благодарю вас; вы мне дали
Надежды лучшие мои,
Пустые радости любви
Любви прелестные печали; Всегда я помнил вас, один среди друзей,
Мечты о вас мне чаровали
Часы бессонницы моей,
Часы трудов и сатурналий,
И редко ль рабствовала вам
Моя богиня молодая,
Все, что не вы, позабывая
И сладко радуясь цепям?
Но гордость пламенного нрава
Ее достойное взяла:
Опять меня зовет пленительная слава
На вдохновенные дела;
Опять мне душу оживила
К добру, к высокому любовь,
И поэтическая сила
Во мне владычествует вновь.*Увижу родину моих стихотворений,
Увижу Дерпт, там крылья развернет,
Покинет мир сует мой своевольный гений,
И будет смел его полет.*«Поэт свободен, что награда
Его торжественных трудов?
Не милость царственного взгляда,
Не восхищение рабов!
Служа не созданному богу
Он даст ли нашим божествам
Назначит мету и дорогу
Своей душе, своим стихам?»*Я виноват, прошу прощенья!
Быть может, некогда мой глас
Будил холодные сомненья
И мысли скучные для вас.*Я сердца вашего не знаю,
Но я надеюсь — так и быть —
Вы мне изволите простить
Мечты, летавшие к языческому раю.
Я притворялся, я желал
Любви кипучей, невозможной,
Ее певал неосторожно,
А сам ее не понимал.Теперь горжусь моим признаньем,
Теперь возвышен мой обет:
Не занимать души бесславным упованьем.
Не забывать, что я поэт!
И.
Не часто ль после вдохновенья
За откровенные слова
Души простой и близорукой
Платил мне слепок божества?
Не часто ль после вдохновенья
Отрад возвышенных я ждал,
Заране чуял наслажденья,
Заране сердцем ликовал —
И только знаки отверженья
В глазах красавицы читал?
Любовь, любовь! Я помню живо
Счастливый день, как в первый раз
Ты сильным пламенем зажглась
В моей груди самолюбивой!
Тогда все чувства бытия
В одно прекрасное сливались,
Они светлели, возвышались,
И гордо радовался я.
ИИ.
Доверчивый, простосердечный,
Безумно следуя мечте,
Дается юноша беспечно
В неволю хитрой красоте;
Кипит, ликует, возвышается
Его надежда; перед ним
Мир очарованный является
Безбрежным, ясным и святым.
Он долго рабствует прекрасной,
Он богом идола зовет;
Но сон проходит сладострастный
И в то же сердце не придет.
Счастлив, когда любви волнение
Он своевольно усмирил,
И стыд, и гордость, и презрение
Для ней во нраве сохранил.
Свинцовый день настал, — и слег я, тяжко болен
В бреду мерещилось: ушла былая страсть, -
Как солнце, в ночь теряющее власть,
Огонь любви погаснет, обезволен.
Цветы казались мне обманом небывалым.
Слепил глаза мне блеск сияющего дня.
И руки падали в томлении усталом.
Мне думалось: не любишь ты меня.
Как травы сорные, все спутались желанья,
Томили душу сразу холод, жар, —
Стремленья к жизни с жаждой умиранья
Смешались жадно в вихре диких чар...
Но ты утешила меня любви словами,
— Одной любви такая власть дана! -
Согрела сердце мне блаженными огнями...
Болезнь прошла. И спала пелена.
Я встал с постели бледный, истощенный, —
Противный всем, тебе одной был мил.
Ты принесла с улыбкою смущенной
Цветов, — и я набрался сил,
Дыша твоим горячим поцелуем,
И запахом лесов и зовами полей,
Что затаилися, подобно светлым струям,
Вдоль складок кофточки твоей.
Из края в край, из града в град
Судьба, как вихрь, людей мятет,
И рад ли ты, или не рад,
Что̀ нужды ей?.. Вперед, вперед!
Знакомый звук нам ветр принес:
Любви последнее прости…
За нами много, много слез,
Туман, безвестность впереди!
О, оглянися, о, постой,
Куда бежать, зачем бежать?
Любовь осталась за тобой;
Где ж в мире лучшаго сыскать?
Любовь осталась за тобой,
В слезах, с отчаяньем в груди…
О, сжалься над своей тоской,
Свое блаженство пощади!
Блаженство стольких, стольких дней
Себе на память приведи…
Все милое душе твоей
Ты покидаешь на пути!..»
— Не время выкликать теней:
И так уж мрачен этот час!
Усопших образ тем страшней,
Чем в жизни был милей для нас.
Из края в край, из града в град
Могучий вихрь людей мятет,
И рад ли ты, или не рад,
Не спросит он… Вперед, вперед!
Пахнет кровью и позором с бойни.
Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу
Тюрьмы правильны и спокойны.
Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.Взоры со струпьями, взоры безнадежные
Умоляют камни, умоляют палача…
Сутолка, трамваи, автомобили
Не дают заглянуть в плачущие глазаПроходят, проходят серослучайные
Не меняя никогда картонный взор.
И сказало грозное и сказало тайное:
«Чей-то час приблизился и позор»Красота, красота в вечном трепетании,
Творится любовию и творит из мечты.
Передает в каждом дыхании
Образ поруганной высоты.Так встречайте каждого поэта глумлением!
Ударьте его бичом!
Чтобы он принял песнь свою, как жертвоприношение,
В царстве вашей власти шел с окровавленным лицом! Чтобы в час, когда перед лающей улицей
Со щеки его заструилась кровь,
Он понял, что в мир мясников и автоматов
Он пришел исповедовать — любовь! Чтоб любовь свою, любовь вечную
Продавал, как блудница, под насмешки и плевки, —
А кругом бы хохотали, хохотали в упоении
Облеченные правом убийства добряки! Чтоб когда, все свершив, уже изнемогая,
Он падал всем на смех на каменья вполпьяна, —
В глазах, под шляпой модной смеющихся не моргая,
Отразилась все та же картонная пустота!
Молчит томительно глубоко-спящий мир.
Лунатик страждущий, тяжелым сном обята,
По тьме полуночной проносится Геката;
За нею в полчищах — и ящер, и вампир,
И сфинкс таинственный с лицом жены открытым,
И боги мрачных снов на тучах черных крыл,
И в пурпурном плаще, как пламенем облитом,
Богиня смерти Кер, владычица могил.
Вдруг искра яркая с плеча ее скатилась,
Зажгла росу цветка, упав в ночную тьму...
Шла лесом девушка к свиданью... Наклонилась —
И принесла цветок любимцу своему...
И были счастливы они, не замечая,
Откуда блеск цветка. Огонь любви горел,
С дыханьем радости слилось дыханье мая,
И ночь была тиха, и соловей гремел...
Несутся в полчищах полуночной Гекаты
Толпы детей любви... Как много тех детей!
Младенцы чистые толпятся, сном обяты,
В немом сообществе преступных матерей...
Цветки досрочные! Ошибки назначенья!
Они познали жизнь лишь в смерти трепеща!
Геката любит их, умерших до рожденья,
И щедро золотит их пламенем плаща...
А пылкий юноша, того не замечая,
Глядит на яркий блеск полуночных лучей
И ловит миг любви в живом дыханьи мая,
И, видя милый взгляд чарующих очей,
И чуя, как горят расцветшие ланиты,
Не думает о том, как быстролетны сны,
Как будут очи те безвременно закрыты,
Как будут мертвенно ланиты те бледны!
Мне грустно, Поэт Ты пойми не весталка я,
И нет, не русалка я, лунно-холодная
Я только любовница, бледная, жалкая
Я — греза Поэта, я — в мире безродная.
Меня ты поманишь, капризный, но вкрадчивый,
Я тотчас к тебе из-за Моря спешу,
Стараюсь быть кроткой, послушной, угадчивой,
Тобою одним и свечусь, и дышу.
Глазами в глаза проникаю бездонные,
Любви ты захочешь, — целую тебя,
Как жемчуг, сплетаю созвучья влюбленные,
Устанешь, — страдаю, и таю, любя.
Захочешь, — с тобой я, захочешь, далеко я,
Все, все, что ты хочешь, тебе отдаю,
Но только с тобой — я всегда одинокая,
И я без тебя — одиноко пою.
Ты нежен, Поэт, ты с душою воздушною,
Но нет мне слияния даже с тобой,
Понять ты не можешь подругу послушную,
Хоть часто даришь мне венок голубой.
Ты все ж, хоть Поэт, устаешь от мечтания,
Сливаешься с жизнью людскою — изношенной.
И нет мне слияния, вечно изгнание,
Я — греза, я — призрак любовницы брошенной.
* * *
В церкви стоял я и слушал,
Как пред набожной толпой
Говорил входящий в славу
Проповедник молодой;
Так земля ему казалась
Безотрадна и мрачна,
Что лишь страх и отвращенье
Поселяла в нем она.
Слушал я его и думал
О прекрасных вешних днях,
О пестреющих цветами,
Солнцем залитых полях!
Говорил он, что в пороках
Грешный сын земли погряз,
Что любви мы к братьям чужды;
Нет сил на подвиги у нас.
Слушал я его и думал
О друзьях, что на краю
Бездны страшной мне простерли
Руку верную свою.
Он об огненной геенне
В исступлении вещал;
Вопли, плач, зубовный скрежет
За грехи нам обещал.
А меня в обетованный
Край несла мечта моя,
В ту страну, где будут люди
Жить как дружная семья!
Где вражды потухнет пламя,
Перестанет литься кровь
И в сердцах людских зажжется
Бесконечная любовь.
Смолк аббат. Из церкви вышел
Я, краснея за него:
За хулу, что произносит
Он на бога своего!
«Дедушка! — девицы
Раз мне говорили. —
Нет ли небылицы
Иль старинной были?»
— «Как не быть! — уныло
Красным отвечал я. —
Сердце вас любило, —
Так чего не знал я!
Было время! где вы,
Годы золотые?
Как пленяли девы
В ваши дни былые!
Уж они — старушки;
Но от них, порою,
Много на подушки
Слез пролито мною.
Душу волновали
Их уста и очи,
По огню бежали
Дни мои и ночи».
«Дедушка, — толпою
Девицы вскричали, —
Жаль нам, а тобою
Бабушки играли!
Как не стыдно! злые,
Вот над кем шутили!
Нет, мы не такие,
Мы б тебя любили!»
— «Вы б любили? сказки!
Веры мне неймется!
И на ваши ласки
Дедушка смеется».
Я знаю, Лидинька, мой друг,
Кому в задумчивости сладкой
Ты посвятила свой досуг,
Кому ты жертвуешь украдкой
От подозрительных подруг.
Тебя страшит проказник милый,
Очарователь легкокрылый,
И хладной важностью своей
Тебе несносен Гименей.
Ты молишься другому богу,
Своей покорствуя судьбе;
Восторги нежные к тебе
Нашли пустынную дорогу.
Я понял слабый жар очей,
Я понял взор полузакрытый,
И побледневшие ланиты,
И томность поступи твоей…
Твой бог не полною отрадой
Своих поклонников дарит.
Его таинственной наградой
Младая скромность дорожит.
Он любит сны воображенья,
Он терпит на дверях замок,
Он друг стыдливый наслажденья,
Он брат любви, но одинок.
Когда бессонницей унылой
Во тьме ночной томишься ты,
Он оживляет тайной силой
Твои неясные мечты,
Вздыхает нежно с бедной Лидой
И гонит тихою рукой
И сны, внушенные Кипридой,
И сладкий, девственный покой.
В уединенном упоенье
Ты мыслишь обмануть любовь.
Напрасно! — в самом наслажденье
Тоскуешь и томишься вновь.
Амур ужели не заглянет
В неосвященный свой приют?
Твоя краса, как роза, вянет;
Минуты юности бегут.
Ужель мольба моя напрасна?
Забудь преступные мечты,
Не вечно будешь ты прекрасна,
Не для себя прекрасна ты.
Не плачь, мой певец одинокой,
Покуда кипит в тебе кровь.
Я знаю: коварно, жестоко
Тебя обманула любовь.
Я знаю: любовь незабвенна...
Но слушай: тебе я верна,
Моя красота неизменна,
Мне вечная юность дана!
Покроют ли небо туманы,
Приблизится ль осени час,
В далекие, теплые страны
Надолго я скроюсь от вас.
Как часто в томленьях недуга
Ты будешь меня призывать,
Ты ждать меня будешь как друга,
Как нежно любимую мать!
Приду я... На душу больную
Навею чудесные сны
И язвы легко уврачую
Твоей безрассудной весны!
Когда же по мелочи, скупо
Растратишь ты жизнь и — старик —
Начнешь равнодушно и тупо
Мой ласковый слушать язык, —
Тихонько, родными руками,
Я вежды твои опущу,
Твой гроб увенчаю цветами,
Твой темный приют посещу,
А там — под покровом могилы —
Умолкнут и стоны любви,
И смех, и кипевшие силы,
И скучные песни твои!
Земля, ты так любви достойна, за то что ты всегда иная,
Как убедительно и стройно все в глуби глаз, вся жизнь земная.
Поля, луга, долины, степи, равнины, горы и леса,
Болота, прерии, мареммы, пустыни, Море, Небеса.
Улыбки, шепоты и ласки, шуршанье, шелест, шорох, травы,
Хребты безмерных гор во мраке, как исполинские удавы,
Кошмарность ходов под землею, расселин, впадин и пещер,
И храмы в страшных подземельях, чей странен сказочный размер.
Дремотный блеск зарытых кладов, целебный ключ в тюрьме гранита,
И слитков золота сокрытость, что будет смелыми отрыта.
Паденье в пропасть, в мрак и ужас, в рудник, где раб — как властелин,
И горло горного потока, и ряд оврагов меж стремнин.
В глубоких безднах Океана — дворцы погибшей Атлантиды,
За сном потопа — вновь под Солнцем — ковчег Атлантов, Пирамиды,
Землетрясения, ужасность — тайфуна, взрытости зыбей,
Успокоительная ясность вчера лишь вспаханных полей.
Проходи стороной,
Тело вольное, рыбье!
Между мной и волной,
Между грудью и зыбью —
Третье, злостная грань
Дружбе гордой и голой:
Стопудовая дань
Пустяковине: полу.
Узнаю тебя, клин,
Как тебя ни зови:
В море — ткань, в поле — тын,
Вечный третий в любви!
Мало — злобе людской
Права каменных камер?
Мало — деве морской
Моря трепетной ткани?
Океана-Отца
Неизбывных достатков —
Пены — чудо-чепца?
Вала — чудо-палатки?
Узнаю тебя, гад,
Как тебя ни зови:
В море — ткань, в горе — взгляд, —
Вечный третий в любви!
Как приму тебя, бой,
Мне даваемый глубью,
Раз меж мной — и волной,
Между грудью — и грудью…
— Нереида! — Волна!
Ничего нам не надо,
Что не я, не она,
Не волна, не наяда!
Узнаю тебя, гроб,
Как тебя ни зови:
В вере — храм, в храме — поп, —
Вечный третий в любви!
Хлебопёк, кочегар, —
Брак без третьего ме́жду!
Прячут жир (горе бар!)
Чистым — нету одежды!
Черноморских чубо́в:
— Братцы, голые топай! —
Голым в хлябь и в любовь,
Как бойцы Перекопа —
В бой…
Матросских сосков
Рябь. — «Товарищ, живи!»
…В пулю — шлем, в бурю — кров:
Вечный третий в любви!
Побережья бродяг,
Клятвы без аналоев!
Как вступлю в тебя, брак,
Раз меж мною — и мною ж —
Что́? Да нос на тени́,
Соглядатай извечный —
(Свой же). Всё, что бы ни —
Что? Да всё, если нечто!
Узнаю тебя, бiс,
Как тебя ни зови:
Нынче — нос, завтра — мыс, —
Вечный третий в любви!
Горделивая мать
Над цветущим отростком,
Торопись умирать!
Завтра — третий вотрётся!
Узнаю тебя, смерть,
Как тебя ни зови:
В сыне — рост, в сливе — червь:
Вечный третий в любви.
Долго любовный жар я утоляла,
И удалялась от тебя,
Но против воли кровь во мне пылала,
Я беспокоилась любя;
Как уже не стало мочи
Нежной страсти победить,
Я пустила мысль и очи,
Завсегда с тобою быть.
Всяку минуту зрак твой вображаю,
Для утешения себе,
Часто тебя я в мыслях обнимаю;
Так ли мила и я тебе,
Ты души моей владетель,
Ты навек любовник мой,
Как ты мил, тому свидетель,
Мой потерянной покой.
Я непрестанно по тебе вздыхаю,
Где нет тебя, я там грущу,
Ах и отрады я не обретаю,
Естьли тебя я не сыщу,
Взяв в плен сердце ты мя мучишь,
Ты меня и веселишь,
Ты очам моим не скучишь;
Так о чем же ты грустишь?
Дух мой тебе ничем не лицемерил,
Сладку надежду подая,
Иль ты словам очей моих не верил,
Мня, что еще я не твоя,
Взоры взорам отвечали,
Проницаючи сердца,
Чтоб забав мы ожидали,
И мучению конца.
Горести прежни ты не вспоминаешь,
Будучи весел завсегда,
Я коль любити, ты начинаешь,
Не пременюся никогда,
Протеки драгое время,
Через радости мои,
Брося в сердце страсти семя,
Дай вкусить плоды твои.
С той поры, как погибла навеки любовь,
Протекло много дней и ночей, —
Но надежда меня не порадует вновь!..
И во сне я мечтаю о ней!
Расцветала весна, и свистал соловей, —
И шептались в лесу ветерки…
Вспоминая о ней, о голубке моей,
Я страдал, изнывал от тоски…
Но печальная жизнь оковала меня
И оковами тяжко гнетет…
Не влечет меня счастье, величьем маня,
И богатство меня не влечет.
О, зачем ты, величие жалкое, мне?!
Ты не в силах мой дух оживить!
Оборвется навек в этой скорбной стране
Этой жизни печальная нить!
Пусть обнимет меня упоительный сон,
И навеки погаснет звезда!
Скорбный дух удручен, и не ведает он,
Что с ним будет за гробом, тогда?!
Если тленная плоть распадется во прах,
Если бренное тело умрет, —
Неужели мой дух воспарит в небесах,
Совершая духовный полет?!
О, тогда вспомни ты про былого певца
И слезу на могилу пролей.
Полюбил он тебя, и любил до конца, —
До конца этих сумрачных дней!..
Ты, быть может, теперь веселишься вдали,
Веселишься, другого любя, —
И рыданья мои долететь не могли, —
Долететь не могли до тебя!..
Поэт, ты должен быть бесстрастным,
Как вечно справедливый бог,
Чтобы не стать рабом напрасным
Ожесточающих тревог.Воспой какую хочешь долю,
Но будь ко всем равно суров.
Одну любовь тебе позволю,
Любовь к сплетенью верных слов.Одною этой страстью занят,
Работай, зная наперед,
Что жала слов больнее ранят,
Чем жала пчел, дающих мед.И муки и услады слова, —
В них вся безмерность бытия.
Не надо счастия иного.
Вот круг, и в нем вся жизнь твоя.Что стоны плачущих безмерно
Осиротелых матерей?
Чтоб слово прозвучало верно,
И гнев и скорбь в себе убей.Любить, надеяться и верить?
Сквозь дым страстей смотреть на свет?
Иными мерами измерить
Всё в жизни должен ты, поэт.Заставь заплакать, засмеяться.
Но сам не смейся и не плачь.
Суда бессмертного бояться
Должны и жертва и палач.Всё ясно только в мире слова,
Вся в слове истина дана.
Всё остальное — бред земного
Бесследно тающего сна.
Край, лишенный живой красоты,
В нем намеки одни да черты,
Все неясно в нем, полно теней,
Начиная от самых людей;
Если плачут – печаль их мелка,
Если любят – так любят слегка,
Вял и медлен неискренний труд,
Склад всей жизни изношен и худ,
Вечно смутен, тревожен их взгляд,
Все как будто о чем-то молчат...
Откровенной улыбки в них нет,
Ласки странны, двусмыслен совет...
Эта бледность породы людской
Родилась из природы самой:
Цепи мелких, пологих холмов,
Неприветные дебри лесов,
Реки, льющие волны сквозь сон,
Вечно серый, сырой небосклон…
Тяжкий холод суровой зимы,
Дни, бессильные выйти из тьмы,
Гладь немая безбрежных равнин –
Ряд неконченных кем-то картин...
Кто-то думал о них, рисовал,
Бросил кисти и сам задремал...
Не я пою… В моих печальных песнопеньях
Страдалец, злой судьбой безжалостно гоним,
Тоскует пред людьми и о своих мученьях,
О ранах сердца он разсказывает им.
Не я пою… Стихов страдальческие звуки
Мой брат тоскующий, измученный поет;
В них вздохи слышатся многовековой муки,—
То о судьбе своей рыдает мой народ!
Не я пою… В стихах—печаль и горе мира;
Скорбят невинныя, святыя жертвы зла…
Приносит жалобы страдальческая лира
Правдивым небесам на темныя дела.
Когда настанет день—великий день спасенья,—
Погибнет страшное, губительное зло,
Благословим судьбу и мира возрожденье,
И новая заря заблещет нам светло;
Когда погибнет дух вражды и угнетенья,—
Как злой, безсильный раб, он будет угнетен,—
И криком радостным всеобщаго спасенья
Навеки заглушен цепей тяжелых звон,—
В обятиях любви забудем все невзгоды,
Из мира злой Ваал исчезнет, наконец,
Любовью братскою проникнутся народы,
И небеса пошлют победный ей венец,—
Тогда,—тогда из уст угрюмаго поэта
Польется песнь любви и радости живой;
Та песнь, огнем любви божественной согрета,
Весельем зазвучит, не прежнею тоской!
Тогда,—тогда певец, веселый и свободный,
Все то, что прежде он в мечтах лиш созерцал,
Вам будет воспевать,—великий, благородный,
И братства, и любви всемирный идеал!..
Захрустели пухлые кайзэрки,
Задымился ароматный чай,
И княжна улыбкою грезэрки
Подарила графа невзначай.
Золотая легкая соломка
Заструила в грезы алькермес.
Оттого, что говорили громко,
Колыхался в сердце траур месс.
Пряное душистое предгрозье
Задыхало груди. У реки,
Погрузясь в бездумье и безгрезье.
Удили форелей старики.
Ненавистник дождевых истерик —
Вздрагивал и нервничал дубок.
Я пошел проветриться на берег,
И меня кололо в левый бок.
Детонировал бесслухий тенор —
На соседней даче лейтенант,
Вспыливал нахохлившийся кенар —
Божиею милостью талант.
Небеса растерянно ослепли,
Ветер зашарахался в листве,
Дождевые капли хлестко крепли, —
И душа заныла о родстве…
Было жаль, что плачет сердце чье-то,
Безотчетно к милому влекло.
Я пошел, не дав себе отчета,
Постучать в балконное стекло.
Я один, — что может быть противней!
Мне любовь, любовь ее нужна!
А княжна рыдала перед ливнем,
И звала, звала меня княжна!
Молниями ярко озаряем,
Домик погрузил меня в уют.
Мы сердца друг другу поверяем,
И они так грезово поют.
Снова — чай, хрустящие кайзэрки.
И цветы, и фрукты, и ликер,
И княжны, лазоревой грезэрки,
И любовь, и ласковый укор…
Все как будто сделал славно я:
Кончил разом все сомнения.
Понял я, что ты — не главная:
Не любовь, а увлечение,
Ты, я верю, неплохая,
Ни игры в тебе, ни зла,
Ничего не ожидая,
Все дарила что могла.
Только счастье невозможно
Без клубящихся дорог,
Слишком было все несложно,
Слишком много было можно,
Но ни бурь и ни тревог…
Видно, в том была причина,
Что любовь не жгла огнем,
И была не ярким сном,
А простой, как та рябина
У тебя перед окном.
И ушел я в синий вечер,
Веря в дальнюю звезду.
В путь! В пути я счастье встречу,
Здесь — зачахну, пропаду!
Все как будто сделал правильно,
Кончил разом все сомнения:
Понял ведь, что мной оставлено
Не любовь, а увлечение.
Значит, скоро распахнется
Даль счастливых, новых дней.
Сердце песней захлебнется.
Годы мчат… дорога вьется…
Только сердцу не поется,
Не поется, хоть убей!
Только холодно и тесно
Стало сердцу моему.
Все как будто сделал честно,
В чем же дело — не пойму!
Отчего сквозь километры,
Как в тумане голубом.
Я все чаще вижу дом,
Шторку, вздутую от ветра,
И рябину под окном?!
Только в силу своей человечности,
Не любя, о любви не сказав,
Проявляешь ты столько сердечности,
Что всегда пред тобой я неправ.
Я неправ непонятной жестокостью,
Что порою нежданно томим,
Роковою духовной безокостью, —
Я неправ всем бесправьем своим!
И в минуты затмения гневного,
Даже в эти минуты любя,
Перед солнцем лица королевного
Я тускнею, разволив себя…
Огради меня от упоенности
Разрушенья невинных вещей
Всей святыней своей невлюбленности,
Всей премудростью ясной своей!
Я неправ мотыльковой беспечностью,
Тщетным бешенством, гневным огнем…
Идеальною всечеловечностью
Ты спасаешь меня день за днем.
День за днем истомленно усталая,
Ускользающая светотень,
Ты, откашливаясь кровью алою,
Незакатный готовишь мне день…
Поклоняюсь твоей бронзокудрости
И дышу лишь твоею душой!
Что же, сдержанную по премудрости,
Удержало с тяжелым со мной?
Молодая, смеюнья, здоровая
(Ты горда: ты здорова для всех!..)
Жизнерадостная, вечно новая,
По тебе истоскуется Грех!
Или мало тропинок пленительных
Вдоль ручьев, сквозь сирень, в трелях птиц?..
И возможностей умокружительных
В роскоши деловитых столиц?..
Есть вопросы, понятные вечности,
А не людям, рабам пред судьбой…
Только в силу своей человечности
Ты всегда остаешься собой!
Не сразу все устроилось,
Москва не сразу строилась,
Москва слезам не верила,
А верила любви.
Снегами запорошена,
Листвою заворожена,
Найдет тепло прохожему,
А деревцу — земли.
Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.
Москву рябины красили,
Дубы стояли князями,
Но не они, а ясени
Без спросу наросли.
Москва не зря надеется,
Что вся в листву оденется,
Москва найдет для деревца
Хоть краешек земли.
Александра, Александра,
Что там вьется перед нами?
Это ясень семенами
Кружит вальс над мостовой.
Ясень с видом деревенским
Приобщился к вальсам венским.
Он пробьется, Александра,
Он надышится Москвой.
Москва тревог не прятала,
Москва видала всякое,
Но беды все и горести
Склонялись перед ней.
Любовь Москвы не быстрая,
Но верная и чистая,
Поскольку материнская
Любовь других сильней.
Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.
О Ты,—о Нем же горний круг
И мой возрадуется дух! —
Зане Ты сам, Ты вечен сам!
Господь, Господь!о мой Отец!
О мой Отец!
Превыше детских наших хвал
Твое величество гремит;
Святые, в ком любовь горит,
Не изрекут, коль Ты велик,
10 О вечный Бог!
Ты Царь;—и кто иной, как Ты?
Твоя держава—целый мир;
Владычествуешь, как Отец;
Даждь чрез Христа Христов нам мир!
Ты примирен.
Открывый нам благую часть
Через Него, что хощешь Ты,
О Любящий!—да будет власть
На небе и земле Твоя,
20 О Отец любви!
Средь малых жизненных потреб
Будь с нами,—даждь нам хлеб!
Ты из любви шлешь плоти скорбь,
Дабы устроить сердце в нас;
Блюди Ты нас!
Оставь проступок, нас любя,
Что, Отче, раздражил Тебя,
Как мы прощаем брату долг
К свободе от укор его!
30 Будь милосерд!
Ослаби искушенья жар
И свой возжги в нас, Боже, свет,
Как тьма греховна ужаснет
И скроет мрак от нас Твой зрак,
Источник благ!
Спаси, спаси нас, Боже наш,
От всех сих бед, от всех сих нужд!
Сподоби, чтобы в смертный час
Смягчить Твой дух и внити в мир,
40 О верный вождь!
В Твоей земле и в небесах
Глас славы Твоея гремит;
Ты жизни и блаженства Бог
От века в бесконечный век;
Хвала Тебе!
Уж ночь. Я к ней пишу. Окно отворено;
Шум городской затих; над лампой мошки вьются.
Встаю — гашу огонь; хожу — гляжу в окно:
Как низко облака над кровлями несутся!
От этих облаков не будет и следа
В час утра, — а моей любви живые грёзы, —
Задумчивой любви приветь, слова и слезы, —
Еще из-под пера не улетят… О, да!
Пусть буря в эту ночь промчится, пусть потоки
Дождя всю ночь шумят и брызжут на гранит;
Заветного письма ни буря не умчит,
Ни дождь не смоет эти строки.
Среди невежд она свои проводит дни,
Среди степных невежд… Пропустят ли они
Нераспечатанным мое письмо к ней в руки?
Не осмеют ли каждую строку,
Где так невольно я высказывал тоску
Души, подавленной насилием разлуки?
Она сама что скажет? Изорвет
Мое письмо при всех, с притворною досадой,
Или, измяв его, потом тайком прочтет,
И вспомнит обо мне с мучительной отрадой?..
Нужда, невежество, родные — и любовь!..
Какая злость порой мою волнует кровь!
Но ты молчи пока, — молчи мое посланье,
Чтоб за мое негодованье
Не отомстили ей тюремщики её,
Ценители покорного страданья.
Я счастлив был мечтой своей прекрасной,
Хранил ее от первых детских лет;
Да, я любил возвышенно и ясно,
Смотрел тогда па дивный божий свет.Я предался любви очарованью,
Поэзии мечтаний молодых
И сладкому о ней воспоминанью,
О лучших днях, о первых днях моих.Я возрастал — и с каждым днем яснее,
Обширнее мне открывался свет,
И с каждым днем надменней и сильнее
Был гордых дум возвышенный полет.Пришла пора, минута вдохновенья,
И из груди стесненной потекли
Свободными волнами песнопенья,
И новый мир обрел я на земли.Когда ко мне поэзия сходила
И за стихом стремился звучно стих,
Всё о тебе мечтал я, друг мой милый,
Всё о тебе, подруга дней моих.Бывало, грусть на сердце мне наляжет
И странные томят меня мечты,
И мне никто участья не покажет,
И все своей заботой заняты.Тогда меня безумцем называют.
О, в те часы как часто думал я:
Пускай они меня не понимают,
Но ты, мой друг, но ты поймешь меня.Когда меня ты, Шиллер вдохновенный,
В свой чудный мир всесильно увлекал,
И в этот час, коленопреклоненный,
Я целый свет забвенью предавал, —Как мне тогда ее недоставало!
Как я хотел, чтобы она со мной
Создания поэта созерцала
И пламенный восторг делила мой. —Теперь, увы! Разрушен призрак милый,
Исчезла ты, прекрасная мечта, —
Теперь брожу угрюмый и унылый,
И в сердце одиноком пустота.
Любовь сильняе всех страстей,
И слаще всех сластей;
Да худо что любовь частенько и обидит,
А ето от того, любовь не ясно видит,
И мучит нас любовь гораздо иногда;
Любовной слепоты хранитеся всегда.
Влюбился лев; и львов заразы побеждают,
И львицы любятся; они левят рождают;
Так ето ничево;
Спросите вы в ково.
В девицу.
А не во львицу,
Влюбился лев гораздо горячо.
Подставил девке он плечо,
Подставил спину,
И хочет он,
Суровый сей Плутон,
Прекрасную похитить Прозерпину,
От нетерпения лев весь горит,
А девка говорит:
Готова я в твои возлюбленный мой когти,
Для целования твоих прелестных губ;
Да только я боюсь ногтей твоих и зуб;
Ты вырви зубы вон, и вплоть отрежь ты ногти...
Тогда душа моя,
Я вся твоя.
К прекрасной мыслию и сердцем прилепленный,
Чево не зделает любовник ослепленный!
Готов, сударыня, ответствует ей лев,
Исполнити я то, любви твоей желая:
Разинул зев,
Любовию пылая,
И ноги протянул.
О естьли бы ты лев тогда воспомянул,
Не потеряв разсудка,
Что ето вить не шутка!
Исполнил он по прозьбе той,
И протянул поцаловаться губы,
А девка говорит: постой,
Покаместь выростут твои, любовник, зубы,
И будешь ты с ногтьми опять.
А тесть ему сказал, нагнув колено:
Зубов, ногтей уж негде взять:
Прости, любезный зять:
И взяв палено,
Сказал ему еще: домой пора,
И проводил ево паленом со двора.
Тают беленькие точки
В зимнем небе голубом —
Улетают «ястребочки»
На жестокий бой с врагом.Среди многих, среди прочих
Там летит в одном звене
Молодой веселый летчик,
Тот, что всех дороже мне.Взор его и прям и светел,
Ясный голос, звонкий смех…
Много летчиков на свете,
Мой любимый — лучше всех! Про его большую смелость
Говорили мне друзья.
Мне ответить им хотелось:
«Не трудитесь, знаю я!.. Знаю все его повадки
И сказать не постыжусь:
За него боюсь украдкой,
Беспокоюсь… и горжусь! Сердцем я всегда на страже.
Если милый мой в бою, —
Верю я, что пулей вражьей
Не убить любовь мою.Вам смешно, а я вот знаю,
Как там в небе у него,
Помогаю, охраняю
Ястребочка моего.Знаю сердцем, чую кровью,
Что и рану и беду
Я своей большой любовью
От родного отведу.И вернется невредимый,
Всем врагам задав урок,
Мой веселый, мой любимый,
Мой отважный ястребок!»
Ах, люди живут без стихов,
Без музыки люди живут,
И роскошью злобно зовут
Искусную музыку строф.
Ах, люди живут без икон,
Без Бога в безбожной душе.
Им чуждо оттенков туше, —
Лишь сплетни, обжорство и сон.
И даже — здесь, в доме моем, —
В поэта кумирне святой, —
И здесь тяготятся мечтой,
Стремясь обеззвучить мой дом…
Увы, даже дома и то
Сочувствия мне не найти…
И некуда вовсе уйти;
Ведь грезы не любит никто.
Теперь лишь один спекулянт, —
«Идеец», мазурик, палач, —
Плоды пожинает удач,
Смотря свысока на талант.
Черствеют и девьи сердца,
Нет больше лиричности в них, —
Наряды, танцульки, жених…
Любовь — пережиток глупца…
Жизнь стала противно-трезва,
И жадность — у всех идеал.
Желудок святыню попрал,
Свои предъявляя права.
Художник для всех — человек
Ленивый, ненужный, пустой,
О, трезвый, рабочий, сухой,
В искусство не верящий век!
«Мой суженый, мой ряженый,
Услышь меня, спаси меня!
Я в третью ночь, в последнюю,
Я в вещем сне пришла к тебе,
Забыла стыд девический!
Не волком я похищена,
Не Волгою утоплена,
Не злым врагом утрачена:
По засекам гуляючи,
Я обошла лесничего
Косматого, рогатого;
Я сбилася с тропы с пути,
С тропы с пути, с дороженьки
И встретилась я с ведьмою,
С заклятою завистницей
Красы моей — любви твоей.
Мой суженый, мой ряженый,
Я в вещем сне впоследнее
К тебе пришла: спаси меня!
С зарей проснись, росой всплеснись,
С крестом в руке пойди к реке,
Благословясь, пустися вплавь
И к берегу заволжскому
Тебя волна прибьет сама.
Во всей красе на береге
Растет, цветет шиповничек;
В шиповничке — душа моя:
Тоска-шипы, любовь-цветы,
Из слез моих роса на них.
Росу сбери, цветы сорви,
И буду я опять твоя».
— Обманчив сон, не вещий он!
По гроб грустить мне, молодцу!
Не Волгой плыть, а слезы лить!
По Волге брод — саженный лед,
По берегу заволжскому
Метет, гудет метелица!
В былые годы, полон грез,
Хотел я правду сеять в мире;
В одной руке я факел нес,
Другой бряцал на звонкой лире…
Казалось, свет любил меня,
И я любил его взаимно;
Вперед я несся, ложь кляня,
Под звуки пламеннаго гимна…
На бой с неправдой ополчась,
Я шел, готовясь к схватке жаркой,
И шел я, мрака не боясь:
Горел зажженный факел ярко…
Теперь, увы, борьбой я смят;
Боец без лат врагом исколот;
Ужь струны лиры не звучат:
Занес их снегом жизни холод…
Не жду от жизни ничего;
Скитаюсь, голову понуря…
Угас мой факел, —и его
Не пощадила злая буря!
Угас! и от него лишь след
Остался копоти и дыма…
Идти во мраке мочи нет!
Во мраке ложь неуязвима…
Я не о том скорблю, что, в жажде сновидений,
Источник дум святых иссякшим я нашел,
Что прежде времени мой нерасцветший гений
Сломился и поблек под гнетом тяжких зол;
И не согрел никто горячим поцелуем
Ни бледных уст моих, ни бледного чела;
И, счастья не познав, любовью не волнуем,
Смотрю, — уж предо мной зияет смерти мгла…
Я не о том скорблю, что нежное созданье, —
Букет из красоты, улыбки и огня, —
Не усладит мое последнее страданье,
Лучом своей любви не озарит меня…
Я не о том скорблю… Нет, родине несчастной —
Все помыслы мои… О ней моя печаль!
Не в силах ей помочь, томясь тоской напрасной,
Безвестно умереть, — о, как мне жаль, как жаль!..
1.
Песенка для Герардо?
Карнавал, вертлявый бес,
В брюхо курице залез.
Курица в страхе
Жалуется папе!
Папа взял сухой сучок,
Покропил водой стручок,
Курица, проглоти,
Карнавала отпусти!
Сдуру курица взяла,
Проглотила — померла…
Карнавал прозевал,
Вместе с нею подыхал…
2.
Монолог Изумруда
Ваш умный спор, синьоры, бесполезен.
Поэзия похожа на цветок.
Цветок играет всем богатством красок,
Цветет под знойной, жаркой лаской солнца.
Так и поэзия — она цветет
Лишь там, где жар любви ее ласкает.
И потому не нужды убирать
В наряды вычур душу молодую.
Довольно — волноваться и страдать.
Кто видел ночи дымку голубую,
Над садом разлитой вечерний свет,
И был в душе взволнован, — тот поэт.
(К академикам)
Когда бы только вам принадлежала
Поэзия, — она бы умерла,
Синьоры, с вами вместе. Для людей,
Не знавших ни страданья, ни любви,
Свет был бы пуст, они бы не нашли
Источника, где жажду утолить.
Живу, как будто с новой силой
Все блага жизни возлюби;
Но я сильней, о друг мой милый,
Дитя мое, люблю тебя.
Уж если сердцем престарелым
Влекусь я к радостям земным,
Все блага жизни быть уделом
Должны бы, юная, твоим.
Тебя, меж тем, уже невзгода
Постигла горестных утрат;
В твоей любви зарю восхода
Сменил безвременно закат.
И, словно день тоскливо-серый,
Проходит скучно жизнь твоя;
Живешь ты в будущее верой,
Тоску по прошлом затая.
И нам, в твоем безмольвье гордом,
Душевных струн не слышен стон…
О, еслиб радостным аккордом
Был, наконец, он разрешен!
Теперь, когда я с новой силой
Все блага жизни возлюбил,
Ценою их, о друг мой милый,
Тебе бы счастье я купил.
И еслиб то, чего желала-б
Моя любовь к тебе, сбылось, —
Разлуку с жизнью бы без жалоб
И баз борьбы я перенес.
Я Вас любил, как я умел один.
А Вы любили роковых мужчин.
Они всегда смотрели сверху вниз,
они внушать умели: «Подчинись!»
Они считали: по заслугам честь,
и Вам казалось: в этом что-то есть.
Да, что-то есть, что ясно не вполне…
Ведь Вам казалось — пали Вы в цене,
Вас удивлял мой восхищенный взгляд,
Вы знали: так на женщин не глядят.
Взгляд снизу вверх… на Вас!.. Да это бред!
Вы ж были для меня легки, как свет.
И это понимали Вы подчас.
Но Вам казалось, я похож на Вас,
поскольку от любви не защищен,
а это значит — мужества лишен.
И шли в объятья подлинных мужчин,
и снова оставался я один.
Век мужества! Дела пошли всерьез.
И трудно я свое сквозь жизнь пронес.
И вот я жив… Но словно нет в живых
мужчин бывалых Ваших роковых.
Их рок поблек, сегодня рок иной.
Все чаще Вы, грустя, гордитесь мной.
А впрочем, что же — суета, дела…
Виню Вас? нет. Но просто жизнь прошла.
Себя виню. Понятно мне давно,
что снизу вверх на Вас смотреть грешно.
О, этот взгляд! Он Вам и дал пропасть.
Я верю, как в маяк, в мужскую власть.
Но лишь найдет, и вновь — пусть это грех,
смотрю на Вас, как прежде — снизу верх.
И униженья сердцу в этом нет…
Я знаю — Вы и впрямь легки, как свет.
Я знаю, это так — я вновь богат…
Но снова память гасит этот взгляд.
И потухает взгляд, хоть, может, он
теперь Вам вовсе не был бы смешон.
В какой мне вредный день, ты в том меня уверил,
Что ты передо мной в любви не лицемерил?
Что лести я твоей поверила себя,
Ты винен, только я винняй еще тебя.
Любовью распаленна,
Любви дала я власть;
Сама вошла в напасть,
Я страстью ослепленна.
Не помнишь ты моей горячности нимало,
И что мое тобой спокойствие пропало:
Вздыхаешь о другой: должна ли я то зреть?
Досады таковы должна ли я терпеть?
Я рвусь, мой дух слабеет,
Рассеян разум мой,
А ты владеешь мной,
Она тобой владеет.
На то ли я тебе, ввек, серце поручила,
Чтоб, ввек, меня с тобой другая разлучила?
А ты лишив меня жестокая утех,
Ругайся мне, что в том имеешь ты успех!
Ты лестию искала,
Паля притворством кровь,
Ково моя любовь
И верность распаляла.
Кем стали навсегда мои все чувства пленны,
О ты, кем грудь моя и мысли напоенны!
Приди в себя хоть раз и рассмотри дела,
Куда она тебя обманом завела.
Прельщаешся ты ею,
Как начал завсегда,
Не тронут никогда,
Горячностью моею.