Найдено стихов - 694.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Кроткая, ленивая, ласково-покорная,
Скромно-миловидная пошлая мещанка
Не могла увлечь меня вялая, повторная,
В каждом проявлении — скучная шарманка.
Но любил я за город, сев в купэ уютное,
Ездить к ней, затерянной в деревушке малой,
И о ней осталося чувство мягко-смутное,
И о ней с улыбкою вспомню я, пожалуй…
Она поступила, как Тоска!
Что броситься в пропасть ее побудило? Тоска,
О чем говорят серебристые пряди виска
У женщин нестарых, о чем подтверждает прическа,
Тоскующая уязвляющею сединой,
Такой неуместной и горестно-красноречивой…
Была ли несчастной — не знаю. Но только счастливой
Исканьем забвенья бросалась с горы ледяной.
Как женщина пожившая, но все же
Пленительная в устали своей,
Из алых листьев клена взбила ложе
Та, кто зовется Грустью у людей…
И прилегла — и грешно, и лукаво
Печалью страсти гаснущей влеча.
Необходим душе моей — как слава! —
Изгиб ее осеннего плеча…
Петь о весне смолкаем мы с годами:
Чем ближе к старости, тем все ясней,
Что сердцу ближе весен с их садами
Несытая пустынность осеней…
«Au pays parfume que soleil caresse…»
Где ласков луч, в стране благоуханной
Я знал под щедрым куполом дерев,
Где все полно какой-то негой странной,
Царицу гор, креолку, дочь лесов.
Атлас лица и смуглый, и горячий;
Горд очерк шеи: власть она хранит;
Изящный бюст весь вылеплен удачей;
В улыбке — зыбь; в глазах ее — гранит.
О, к вам бы шел и малахит Луары,
И Сэны гладь — как изумруды прерий…
Украсьте замки, гнезда суеверий,
В тени аллей будите Ваши чары.
Сотките свет сонетов для поэта, —
Ваш взгляд один важнее глаз дуэта!..
Я пристаю на легком корабле
К планете льда, сверкательной как сабли.
Что пред моим судном все дирижабли,
Созданья рук живущих на земле?
Какой мороз! Тому, кто жил в тепле,
Не вытерпеть брильянтовых иголок,
Но я рожден на севере — я колок,
Как сам мороз, запрятанный в игле.
Встречает ночь, — светла и голуба, —
Там ночь всегда, там солнце не знакомо…
Я познаю, что я теперь лишь дома…
Я рад, я горд. Прощай, земля-раба.
Я превращу теперь в ничто корабль,
Моим безумьям верный дирижабль.
Снега — снега… Снега — снега — снега…
На них растет так тихо-тихо замок.
Иду, иду… Чуть звякает нога…
Сапфирный тон чуть льется из-за рамок.
Какая тишь! Какая пустота!
За залом зал сияние немое…
О, лишь в таком палаццо Простота
Достойна жить, себя безлюдьем моя!..
За залом зал меня рисует пол, —
Он золотисто-зеркально опалов.
Мой шаг земной тут легок, как Эол,
И каблуки звенят, как тост бокалов.
Иду, иду… Чуть звякает нога.
Снега — снега… Снега — снега — снега…
О ты, звезда лазоревого льда,
Ты, Сириус сверкательно-кристальный,
Есть на тебе дворец, — он весь хрустальный!
Вокруг него серебрится вода;
Повсюду снег; но снег тот не печальный:
Лазурно-бел и бархатно-пушист;
Он вид всегда хранит первоначальный
И до сих пор, как в день созданья, чист.
Я покажу тому, чей взор лучист,
Все чудеса открытой мной планеты.
Вы слышите? — поют мои сонеты.
Ледяный стих серебрян и душист.
Лети, корабль, на Сириус, — туда,
В кольцо волшбы лазоревого льда!
Итак, в три месяца — три моря,
Три женщины и три любви.
Не слишком ли? Как ни лови,
Безумец, счастья, кроме горя
Ты не познаешь ничего.
В глубинах сердца твоего
Мечте почила неизменность,
И ряд земных твоих измен —
Не прегрешенье, а неценность:
Мгновенный плен — извечный плен…
Я не живу душой на свете,
Хотя реально в нем живу;
Но где мой край, где шири эти, —
Я вам навряд ли назову.
Мне непонятна жизнь земная,
Темна, ненужна и гадка;
Зачем мне жить — не понимаю:
Я здесь без чувств, без языка…
Ведь жизнь души моей — в пространстве,
Ни на земле, ни на луне,
Ни в миге и ни в постоянстве,
Но царства злобного — извне.
Как блекло ткал лиловый колокольчик
Линялую от луни звукоткань!
Над ним лунел вуалевый эольчик
И, камешки кидая в воду: «кань»,
Чуть шепотал устами, как коральчик:
Он был оно: ни девочка, ни мальчик.
На озере дрожал электробот.
Все слушали поэта — экстазера
И в луносне тонули от забот.
Но призраками Серого Мизэра
Шарахнулся пугающий набат, —
И в отблесках пылающего замка
Умолк поэт, как жалкий акробат:
— Царица Жизнь воспитана, как хамка!
Изменяй мне, когда тебе хочется,
И меняй, как перчатки, тела:
Страсть, причуд твоих жгучих пророчица,
И сожжет твое сердце дотла.
Но в мгновенья от чар просветления
Будь со мною, бессмертно любя.
Изменяй, ощущай впечатления:
Я вполне понимаю тебя!..
Как смеют хоронить утром, когда на небе солнце?
Как смеют ковать цепи, когда не скован венец?
Как смеют срывать розу, когда она благоухает?
Как смеют бросать женщину, когда она полна любви?
Как смеют пить воду, когда в воде падаль?
Как смеют улыбаться, когда существует скорбь?
Как смеют надеяться, когда есть разочарованье?
Как смеют жить, когда жизни нет?!..
Имя твое означает победу
И знаменует мое бытие.
Я передам невозбранному бреду
Победоносное имя твое.
Имя твое отдает земляникой —
Спелой, просолнечной, земляной.
Ягодой алой подругу окликай —
Свежей викторией, светом хмельной.
Имя твое обессмертил Кнут Гамсун.
Северность в южных таится чертах.
Имени этому сладко предамся,
Боль оставляющему на устах!
Интеллигентный человек
Гордится музарю подмогой:
Ведь музарь озаряет век.
И всякий чуткий человек,
Живых оберегатель рек, —
Стремится, чтоб своей дорогой
Текла река. Тот — человек,
Кто горд возможною подмогой.
Сирень моей весны фимьямною лиловью
Изнежила кусты в каскетках набекрень.
Я утопал в траве, сзывая к изголовью
Весны моей сирень.
— Весны моей сирень! — И голос мой был звончат,
Как среброгорлый май: дыши в лицо пьяней…
О, да! о, никогда любить меня не кончит
Сирень весны моей!
Моей весны сирень грузила в грезы разум,
Пила мои глаза, вплетала в брови сны,
И, мозг испепелив, офлерила экстазом
Сирень моей весны…
Вервэна, устрицы и море,
Порабощенный песней Демон —
Вот книги настоящей тема,
Чаруйной книги о святом Аморе.
Она, печалящая ваши грезы,
Утонченные и бальные,
Приобретает то льняные,
То вдруг стальные струнные наркозы.
Всмотритесь пристальнее в эти строки:
В них — обретенная утрата.
И если дух дегенерата
В них веет, помните: всему есть сроки.
В живой уют зеленых кружев
Вошел я в мае всей душой.
Я жаждал счастье обнаружить,
Я верил… Было хорошо.
Тебя искал — везде, повсюду,
А парк внимательно следил…
Я все шептал: «Приди… укутай…
Я верю… устаю… приди…»
Но ты не так же, нет! а как же?
Да очень просто: ты не так,
Не так, как я: ты — в экипажах,
А мне болезнен каждый шаг…
За струнной изгородью лиры
Живет неведомый паяц.
Его палаццо из палацц —
За струнной изгородью лиры…
Как он смешит пигмеев мира,
Как сотрясает хохот плац,
Когда за изгородью лиры
Рыдает царственный паяц!..
Оправдаешь ли ты — мне других оправданий не надо! —
Заблужденья мои и метанья во имя Мечты?
В непробуженном сне напоенного розами сада,
Прижимаясь ко мне, при луне, оправдаешь ли ты?
Оправдаешь ли ты за убитые женские души,
Расцветавшие мне под покровом ночной темноты?
Ах, за все, что я в жизни руками своими разрушил,
Осмеял, оскорбил и отверг, оправдаешь ли ты?
Оправдаешь ли ты, что опять, столько раз разуверясь,
Я тебе протянул, может статься, с отравой цветы,
Что, быть может, и ты через день, через год или через
Десять лет мне наскучишь, как все, оправдаешь ли ты?
Искусство или повседневность, —
Да, что-нибудь одно из двух:
Рык прозы или грез напевность,
Искусство или повседневность, —
Дворцовость чувства или хлевность,
Для духа ль плоть, для плоти ль дух…
Искусство или повседневность —
Решительно одно из двух.
Мы прежде зим не замечали,
На юге зимы проводя,
Меняя вьюжные вуали
На звоны южного дождя.
Мороз не леденил дыханья,
На Бога воздух был похож
И жизнь — на первое свиданье,
Когда без пенья весь поешь.
Душа лучилась, улыбалась,
Уплывом в даль упоена,
И жизнь бессмертною казалась
От Далматинского вина!
В Тебе есть то, чего ни в ком, ни в ком.
Ты мне близка, как лишь себе сама.
Твой голос, мной невпитый, мне знаком.
Люблю Тебя, всей, всей душой ума.
Бессмертна Ты, а для меня жива.
Ты мертвая, но эта смерть без прав.
О, Ты меня провидела едва,
А я люблю, не видев и не знав.
Вселенна «Белая березка»!
Как сердце сладостно болит…
И вдруг излучивает броско:
«Она — Лилит! Она — Лилит!»
Не было, может быть, этого?
Может быть, это и было?..
Тайна пруда фиолетова,
Месяц — что солнце без пыла.
Кто-то, как нимфа загадочный,
В тальме, как страсть, беспорядочный,
Дышит в лицо мне гвоздикой
С улыбкой восторженно-дикой…
Хочется мне ненасытного,
Этого тайного этого…
Месяца звездносвитного!
Воды, где глубь фиолетова!..
Грезить и плакать —
Плакать и грезить…
Больно и сонно,
Темень и склякоть…
Как пустозвонно
Пробило десять…
Плакать и грезить —
Грезить и плакать…
Казалось бы, во время ваше,
Когда все меньше с каждым днем
Поэтов с Божеским огнем, —
В такое время, время ваше, —
Беречь бы редкостные чаши,
А критик: «В турий рог согнем!..»
И эта гнусь во время ваше,
Когда нас меньше с каждым днем…
В ее устах томилася малина,
В ее глазах смеялись васильки,
А по ночам синели угольки…
Она была изящна, как Филина.
Она была как кошечка. «Кис-кис»,
Хотелось ей сказать, ее лаская.
В ее фигурке хрупкость восковая,
В ее душе — величие Балькис.
Как не любить мне слова «истый»,
Когда от «истины» оно,
Когда в нем смысл таится чистый?
Как не любить мне слова «истый»,
Хотя бы всяческие «исты»
Его и портили давно?
О, истинное слово «истый» —
От истины самой оно!
Как смеет жалкая бездарность
О даровитости судить
И брызгать грязью в светозарность?
Как смеет жалкая бездарность
Вносить в собор свою базарность
И лик иконный бороздить?
Как смеет жалкая бездарность
О даровитости судить?
Как хорош сегодня гром утра!
Бледно-розовы тона…
Как бежит привольно Иматра —
Образец для полотна!
Жизнь долга, жизнь без любви долга…
О, куда зовет мечта?
И терзает сердце иволга,
Как дней давних красота.
Какая-то сплошная хлыстань
Вокруг: везде одни хлысты…
Укрой меня от них, о пристань, —
Об яла, обуяла хлыстань,
Ее назойливая свистань,
Ее газетные листы…
Вселенная — сплошная хлыстань,
Где хлест, хлестанье и хлысты!
Как хорошо, что вспыхнут снова эти
Цветы в полях под небом голубым!
Как хорошо, что ты живешь на свете
И красишь мир присутствием своим!
Как хорошо, что в общем внешнем шуме
Милей всего твой голос голубой,
Что, умирая, я еще не умер
И перед смертью встретился с тобой!
Какое мне дело, что зреют цветы?
Где вазы? ваз нет… не куплю ваз!
Какое мне дело! Когда созревали мечты,
«Простите, но я не люблю вас», —
Сказала мне ты.
Сказала… Горел, но теперь не горю,
На солнце смотрю уже — щурясь.
К чему эти розы? окрасить больную зарю?
Простите, но я не хочу роз, —
Тебе говорю.
О, водопады Aluojа —
Пятиуступная стремнина,
Пленительные падуны!
Паденье ваше — удалое!
Вы, кем овлажнена ложбина,
Вы, кто над скалами звучны, —
Краса эстийской стороны, —
Я вас пою, о водопады
Реки извилистой и бурной,
В орешник, в густоте сумбурной
Запрятанные! Край прохлады
В полдневный изумрудный зной,
Отныне вы воспеты мной!
Гули-гулинька, гуля-гулинька,
С белым крылышком голубок…
Это ты, мой друг, ты, Катюлинька.
Ты, Катюлинька, мой дружок?
Осень дымчата. Лес и хижина.
День склоняется. Ночь близка.
Ты обижена… Ты унижена…
Ты любима мной, — как тоска…
Двери скрипнули. Бьется крылышко, —
То колышется твой платок…
Где ты, молодость?.. где ты, силушка?..
Где Катюлинька — мой дружок?