Горлица пела, а я не слушал.
Я видел звезды на синем шелку
И полумесяц. А сердце все глуше,
Все реже стучало, забывая тоску.Порою казалось, что милым, скучным
Дням одинаковым потерян счет
И жизнь моя — ручейком незвучным
По желтой глине в лесу течет.Порою слышал дальние трубы,
И странный голос меня волновал.
Я видел взор горящий и губы
И руки узкие целовал… Ты понимаешь — тогда я бредил.
Тонким льдом затянуты лужицы,
Словно лед, чиста синева.
Не сверкает уже, не кружится
Обессиленная листва.
В сердце нет ни тоски, ни радости,
Но покоя в нем тоже нет:
Как забыть о весенней сладости,
О сиянии прошлых лет?..
Прощай, прощай, дорогая! Темнеют дальние горы.
Спокойно шумят деревья. С пастбищ идут стада.
В последний раз гляжу я в твои прозрачные взоры,
Целую влажные губы, сказавшие: «Навсегда».Вот я расстаюсь с тобою, влюбленный еще нежнее,
Чем в нашу первую встречу у этих белых камней.
Так же в тот вечер шумела мельница, и над нею
Колыхалась легкая сетка едва озаренных ветвей.Но наша любовь увидит другие леса и горы,
И те же слова желанья прозвучат на чужом языке.
Уже я твердил когда-то безнадежное имя Леноры,
И ты, ломая руки, Ромео звала в тоске.И как мы сейчас проходим дорогой, едва озаренной,
Улыбка одна и та же,
Сухой неподвижен рот.
Такие, как ты, — на страже
Стоят в раю у ворот.И только, если ресницы
Распахнутся, глянут глаза,
Кажется: реют птицы
И где-то шумит гроза.
Благословенная прохлада,
Тосканы сумрак голубой…
Я помню кисти винограда
На блюде с древнею резьбой.И девочки-крестьянки руки,
Что миртовый венок плела,
Слова любви, напев разлуки
И плеск размеренный весла.Туманы с моря наплывали,
И месяц розовый вставал,
И волны — берег целовали,
И берег — волнам отвечал.
Прошло туманное томленье,
Все ясно — в сердце острие —
Моя любовь, мое мученье,
Изнеможение мое.Я ничего забыть не в силах
И глаз не в силах отвести
От слабых рук, от взоров милых,
От губ, мне шепчущих: «Прости».Поймите, я смертельно болен,
Отравлен, скован навсегда.
В темнице, где лежу безволен,
Лишь Ваше имя, как звезда.Но это горькое томленье
Черные вишни, зеленые сливы,
Желтые груши повисли в садах…
Ясною осенью будешь счастливой,
Будешь, мечтая, гулять при звездах.Все неизменно: любимые книги,
В горнице низкой цветы на окне,
И нетяжелые скуки вериги,
И равнодушная память о мне.
Над морем северным холодный запад гас,
Хоть снасти дальние еще пылали красным.
Уже звучал прибой и гальционы глас
Порывом осени холодным и ужасным.В огромное окно с чудесной высоты
Я море наблюдал. В роскошном увяданьи,
В гармонии валов жило и пело ты,
Безумца Тернера тревожное созданье.В тумане грозовом дышалось тяжело…
Вдруг слава лунная, пробившись, озарила
Фигуру рыбака и парус, и весло,
И яростью стихий раздутое ветрило!
Италия! твое Амуры имя пишут
На вечном мраморе, концами нежных стрел,
К тебе летят сердца, тобою музы дышут,
Великих вдохновлять счастливый твой удел.Увы, не созерцал я львов святого Марка,
Дворцов Флоренции и средиземных волн,
Тех рощ, где о земной любви вздыхал Петрарка,
Где Ариост блуждал, своих напевов полн.Но, как отверженный к потерянному раю,
Душой к тебе стремлюсь. Мечтателей луна
Всплывает надо мной. Забывшись, повторяю
Канцоны сладкие, златые имена.И слышу рокот лир, и голоса влюбленных,
Еще горячих губ прикосновенье
Я чувствую, и в памяти еще
Рисуется неясное виденье,
Улыбка, шарф, покатое плечо.Но ветер нежности, печалью вея
И так успокоительно звеня,
Твердит, что мне пригрезилась Психея,
Во сне поцеловавшая меня.
Я вспоминаю влажные долины
Шотландии, зеленые холмы,
Луну и все, что вспоминаем мы,
Услышав имя нежное Алины.Осенний парк. Средь зыбкой полутьмы
Шуршат края широкой пелерины,
Мелькает облик девушки старинной,
Прелестный и пленяющий умы.Широкая соломенная шляпа,
Две розы, шаль, расшитая пестро,
И Гектора протянутая лапа.О, легкие созданья Генсборо,
Цвета луны и вянущей малины
Видел сон я: как будто стою
В золотом и прохладном раю, И похож этот рай и закат
На тенистый Таврический сад.Только больше цветов и воды,
И висят золотые плодыНа ветвистых деревьях его,
И кругом — тишина, торжество.Я проснулся и вспомнил тотчас
О морях, разделяющих нас, О письме, что дойдет через год
Или вовсе к тебе не дойдет.Отчего же в душе, отчего
Тишина, благодать, торжество? Словно ты прилетала ко мне
В этом солнечном лиственном сне, Словно ты прилетала сказать,
Что не долго уже ожидать.
В альбом Т. П. КарсавинойПристальный взгляд балетомана,
Сцены зеленый полукруг,
В облаке светлого тумана
Плеч очертания и рук.Скрипки и звучные валторны
Словно измучены борьбой,
Но золотистый и просторный
Купол, как небо над тобой.Крылья невидимые веют,
Сердце уносится, дрожа,
Ввысь, где амуры розовеют,
Рог изобилия держа.
Здесь волн Коцитовых холодный ропот глуше.
Клубится серая и пурпурная мгла.
В изнеможении, как жадные тела,
Сплелися грешников истерзанные души.Лев медный одного когтистой лапой душит,
Змея узорная — другого обвила.
На свитке огненном — греховные дела
Начертаны… Но вдруг встревоженные ушиВсе истомившиеся жадно напрягли!
За трубным звуком вслед — сиянья потекли,
Вмиг смолкли возгласы, проклятия, угрозы.Раскрылася стена, и легкою стопой
Вошел в нее Христос в одежде золотой,
Простодушные березки
У синеющей воды,
На песке, как в желтом воске,
Отпечатаны следы.Тянет хлебом и махоркой
Недалеко от жилья.
Плавной поступью с пригорка
Сходит милая моя.Платье пестрое из ситца,
Туго косы сплетены.
Сердце — сердца не боится
В дни веселые весны.Больно хлещется кустарник,
Пьяные мастеровые
Едут в лодке без весла.
Я цветочки полевые
Нарвала — да заплела.Самый синенький цветочек,
Словно милого глаза.
В воду бросила веночек,
Высыхай, моя слеза! Пусть плывет себе, как знает…
Гаснет вечер голубой.
О другой мой друг вздыхает,
Горько плачет о другой.Вот дымятся трубы фабрик,
Прохладно… До-ре-ми-фа-соль
Летит в раскрытое окно.
Какая грусть, какая боль!
А впрочем, это все равно! Любовь до гроба, вот недуг
Страшнее, чем зубная боль.
Тебе, непостоянный друг,
Тяну я до-ре-ми-фа-соль.Ты королева, я твой паж,
Все это было, о юдоль!
Ты приходила в мой шалаш
И пела до-ре-ми-фа-соль.Что делать, если яд в крови,
Китайские драконы над Невой
Раскрыли пасти в ярости безвредной.
Вы, слышавшие грохот пушек медный
И поражаемых боксеров вой.Но говорят, что полночью, зимой,
Вы просыпаетесь в миг заповедный.
То чудо узревший — отпрянет, бледный,
И падает с разбитой головой.А поутру, когда румянцем скупо
Рассвет Неву стальную озарит,
На плитах стынущих не видно трупа.Лишь кровь на каменных зубах горит,
Да в хищной лапе с яростью бесцельной
Где ты, Селим, и где твоя Заира,
Стихи Гафиза, лютня и луна!
Жестокий луч полуденного мира
Оставил сердцу только имена.И песнь моя, тревогою палима,
Не знает, где предел ее тоски,
Где ветер над гробницею Селима
Восточных роз роняет лепестки.
Прекрасная охотница Диана
Опять вступает на осенний путь,
И тускло светятся края колчана,
Рука и алебастровая грудь.А воды бездыханны, как пустыня…
Я сяду на скамейку близ Невы,
И в сердце мне печальная богиня
Пошлет стрелу с блестящей тетивы.
Я в глубине души храню страданье,
На нем для всех положена печать.
Порой забьется сердце в ожиданьи,
Тебе в ответ, чтоб снова замолчать.В нем светит похоронная лампада
Недвижным, вечным, роковым огнем,
И даже мрак таинственного ада
Незримый пламень не погасит в нем.Я об одном молю: моей могилы
Не позабудь смиренную юдоль.
О, если ты меня не вспомнишь, милый,
Не станет сил нести такую боль.Услышь меня! Мне ничего не надо,
Холодеет осеннее солнце и листвой пожелтевшей играет,
Колыхаются легкие ветки в синеватом вечернем дыму —
Это молодость наша уходит, это наша любовь умирает,
Улыбаясь прекрасному миру и не веря уже ничему.
Вечерний небосклон. С младенчества нам мило
Мгновенье — на границе тьмы.
На ветки в пламени, на бледное светило
Не можем наглядеться мы.Как будто в этот миг в тускнеющем эфире
Играет отблеск золотой
Всех человеческих надежд, которых в мире
Зовут несбыточной мечтой.
Как вымысел восточного поэта,
Мой вышитый ковер, затейлив ты,
Там листья малахитового цвета,
Малиновые, крупные цветы.От полураспустившихся пионов
Прелестный отвела лица овал
Султанша смуглая. Галактионов
Такой Зарему нам нарисовал.Но это не фонтан Бахчисарая,
Он потаеннее и слаще бьет,
И лебедь романтизма, умирая,
Раскинув крылья, перед ним поет.
Дитя гармонии — александрийский стих,
Ты медь и золото для бедных губ моих.Я истощил свой дар в желаньях бесполезных,
Шум жизни для меня как звон цепей железных… Где счастие? Увы — где прошлогодний снег…
Но я еще люблю стихов широкий бег, Вдруг озаряемый, как солнцем с небосклона,
Печальной музыкой четвертого пэона.
Деревья, паруса и облака,
Цветы и радуги, моря и птицы,
Все это веселит твой взор, пока
Устало не опустятся ресницы.Но пестрая завеса упадет,
И, только петь и вспоминать умея,
Душа опустошенная пойдет
По следу безутешного Орфея.Иль будет навсегда осуждена
Как пленница, Зюлейка иль Зарема,
Вздыхать у потаенного окна
В благоуханной роскоши гарема.
Теперь я знаю — все воображенье,
Моя Шотландия, моя тоска!
Соленых волн свободное движенье,
Рога охот и песня рыбака.Осенний ветер беспокойно трубит,
И в берег бьет холодная вода.
Изгнанник ваш, он никого не любит,
Он не вернется больше никогда! И покидая этот мир печальный,
Что так ревниво в памяти берег,
Не обернется он, услышав дальний —
«Прости, поэт» — пророкотавший рог.
Меня влечет обратно в край Гафиза,
Там зеленел моей Гюльнары взор
И полночи сафировая риза
Над нами раскрывалась, как шатер.И память обездоленная ищет
Везде, везде приметы тех полей,
Где лютня брошенная ждет, где свищет
Над вечной розой вечный соловей.
Я слушал музыку, не понимая,
Как ветер слушают или волну,
И видел желтоватую луну,
Что медлила, свой рог приподымая.И вспомнил сумеречную страну,
Где кличет ворон — арфе отвечая,
И тень мечтательная и немая
Порою приближается к окнуИ смотрит на закат. А вечер длинный
Лишь начался, Как холодно! Темно
Горит камин. Невесел дом старинный, А все, что было, было так давно!
Лишь музыкой, невнятною для слуха,
В меланхолические вечера,
Когда прозрачны краски увяданья
Как разрисованные веера,
Вы раскрываетесь, воспоминанья.Деревья жалобно шумят, луна
Напоминает бледный диск камеи,
И эхо повторяет имена
Елизаветы или Саломеи.И снова землю я люблю за то,
Что так торжественны лучи заката,
Что легкой кистью Антуан Ватто
Коснулся сердца моего когда-то.
Луны осенней таял полукруг
Под облачной серебряною льдиной.
«Прощай, мой друг, не позабудь, мой друг,
Удары волн и голос лебединый!»Уже летит с пленительного юга
Попутный ветр, волнуя паруса.
— Я не забуду, о, прощай, подруга,
Вот эти волны, эти голоса.Так жалобы звучали сквозь туман,
Так двое уст слились для поцелуя
На диком берегу. И океан
Шумел: «Пора», — разлуку торжествуя.
Мы зябнем от осеннего тумана
И в комнату скрываемся свою,
И в тишине внимаем бытию,
Как рокоту глухого океана.То бледное светило Оссиана
Сопровождает нас в пустом краю,
То видим мы, склоненные к ручью,
Полуденные розы Туркестана.Да, холодно, и дров недостает,
И жалкая луна в окно глядится,
Кусты качаются, и дождь идет.А сердце все не хочет убедиться,
Что никогда не плыть на волю нам
Мгновенный звон стекла, холодный плеск воды,
Дрожит рука, стакан сжимая,
А в голубом окне колышутся сады
И занавеска кружевная.О муза! Гофмана я развернул вчера
И зачитался до рассвета.
Ты близко веяла, крылатая сестра
Румяных булочниц поэта.А наступивший день на облако похож,
И легкое ветвей движенье
Напоминает вновь, что есть желанья дрожь
И счастья головокруженье.Но ветер, шелестя, перевернул листы,
От сумрачного вдохновенья
Так сладко выйти на простор,
Увидеть море в отдаленьи,
Деревья и вершины гор.Солоноватый ветер дышит,
Зеленоватый серп встает,
Насторожившись, ухо слышит
Согласный хор земли и вод.Сейчас по голубой пустыне,
Поэт, для одного тебя,
Промчится отрок на дельфине,
В рожок серебряный трубя.И тихо, выступив из тени,
Опять заря! Осенний ветер влажен,
И над землею, за день не согретой,
Вздыхает дуб, который был посажен
Императрицею Елизаветой.Как холодно! На горизонте дынном
Трепещет диск тускнеющим сияньем…
О, если бы застыть в саду пустынном
Фонтаном, деревом иль изваяньем! Не быть влюбленным и не быть поэтом
И, смутно грезя мучившим когда-то,
Прекрасным рисоваться силуэтом
На зареве осеннего заката…