Уж давно, на гранях мира, заострился жгучий терн,
Уж не раз завыли волки, эти псы, собаки Норн.
Мистар-Марр, созданье влаги, тяжко-серый конь
Валькирий
Опрокинул бочки грома, и низвергнул громы в мире.
Битва длится, рдяны латы, копья, шлемы, и щиты,
Меч о меч стучит, столкнувшись, ярки искры
Красоты.
Их тринадцать, тех Валькирий, всех из них
прекрасней Фрея,
Кравчий Асов, цвет и птица, лебедь белый и лилея.
Мистар-Марр гремит копытом, брызги молний —
чада мглы.
Быстро вороны промчались, реют с клекотом орлы.
На кровавой красной ткани судьбы выткала Сеанеита.
К пиру! В Вальгелль! Там сочтем мы, сколько
воинов убито.
Когда б тебя, с кем слит я в тайной цельности,
Мог каждый миг я — взор во взор — встречать,
Сверкали б мы в лазурной беспредельности,
Скрепив судьбу, как звездная печать.
И были б мы в причастии горения,
Вгнезденные в созвездие одно,
Дабы светить всем тем, чей путь — борение,
В ночных степях, где глухо и темно.
Когда б с тобой, с кем часто я в разлучности,
Мой рок меня светло сковал навек,
Звучали б мы псалмом вселенской звучности,
И пили б все от светловодных рек.
Все ж мнится мне, что, если здесь в мгновении
Так часто мы с тобой разлучены,
Двойной звездой, в грядущем вознесении,
Мы бросим в мир немеркнущие сны.
Я только знал, в те дни, в те дни единственные,
Когда был юн, я знал лишь звоны струн,
Лишь орлий крик, огни, и сны таинственные,
Поцеловать, и вбросить в девять лун.
Найдя цветок, сорвать его с медлительностью,
Чтоб взять слегка с цветка цветочный сок,
И вдруг уйти, пленивши ослепительностью,
Чтоб жил в другом намек, всегда намек.
И в чем была та сила-чаровательница,
Что мне дала такой изведать путь?
Не знаю, нет. Привет тебе, ласкательница,
Ты пела мне: Заставь их всех уснуть.
Баюкал я своими колыбельностями,
Качал мечту, качели хороши.
Из грезы — жизнь, с обрывками и с цельностями,
«Баю» любви, к душе «баю» души.
Слава святой,
Золотой,
И серебряной,
Медно-железной,
Скрепе, блюдущей над зыбкою бездной, —
Твердой — над шаткой водой, —
Твердо-алмазной,
Единосущной — над разной,
Многообразною смутой, —
Вечной — над быстрой минутой, —
Зрящей,
Тысячеокой —
Над ночью глубокой,
Спящей, —
Животворящей,
И нераздельной,
Цельной как лик корабельный,
Который вовеки веков,
Ныне и присно, всегда,
Над пропастью темных валов,
В пустыне, где ропщет вода,
В кипящей реке беспредельной,
Плывет, а над ним — Звезда.
Слава — нас крепко хранящей,
Троице животворящей,
Быстро как птица, нас мчащей
В жемчужность садов из пустынь,
Во веки веков. Аминь.
На Сретенье встречаются
Две женщины в лесу.
И Солнце расцвечается,
Увидя в двух красу.
Две женщины те смелые —
По-разному во всем.
Одна — как птицы белые,
Другая — цвет цветком.
Чуть две врагини встретятся, —
В лесу зачнется бой,
И глубь огнем отметится
В палатке голубой.
Одна врагиня — снежная,
Метели за нее.
Другая — сказка нежная,
Цветы хранят ее.
И слышны заклинания
Из-за горы — горы.
И долгие стенания
Кружатся до поры.
Идет метель, свирепится,
Другая с ней метель.
Да вдруг к ним цвет прилепится,
Да вдруг поет свирель.
Метели осыпаются,
Как вишенье, на льду,
Врагини вновь встречаются,
Подругами — в саду.
Будь свободным, будь как птица, пой, тебе дана судьба.
Ты не можешь быть как люди, ты не примешь лик раба.
Ежедневный, ежечасный, тупо-скромный, скучный лик,
Это быть в пустыне темной, быть казненным каждый миг.
Ты не можешь, ты не можешь, — о, мой брат, пойми меня, —
Как бы мог ты стать неярким, ты, рожденный от Огня.
Это — страшное проклятье, это — ужас: быть как все.
Ты свободный, луч, горящий — в водопаде и в росе.
Ты порою мал и робок, но неравенство твое —
Жизнь стихии разрешенной, сохрани в себе ее.
Ты сейчас был мал и робок, но судьба тебе дана.
Вот ты вспыхнул, вот ты Солнце. Вся лазурь твоя, до дна.
Мировая пыль Дороги млечной,
Драгоценный прах Дороги птиц,
Водопад легенды быстротечной,
Белое дрожание зарниц.
Золотая пыль ложбины звездной,
Звоны всей созвездной высоты, —
Для чего я брошен в мрак морозный,
Отвечатель светлый, где же Ты?
Я стою, забывши счет столетий,
Я стою, и зябну на посту,
Еще в Ветхом молвил Ты завете,
Что уронишь светоч в темноту.
Но с тех пор уж стал остывше-старым
Новый невосполненный завет,
Не согрет полночным я пожаром,
В звездную одежду не одет.
Караваном — тучи вслед за тучей,
Я в безгласном никну как ковыль,
Если ж вспыхнет диск звезды падучей,
Он, взорвавшись, падает как пыль.
Дух Святой по синю Морю над водою ходит,
Невод шелковый по Морю Дух Святой заводит.
Белу рыбицу он ловит для садков садовых,
Золотых Он манит рыбок, сам в златых покровах.
Ходит утром, ходит ночью, ходит на рассвете,
Вы доверьтесь полномочью, Духу верьте, дети.
В тонкой сети миг побывши, выйдите из Моря,
В сад предивный вы войдете, светом свету вторя.
В голубых прудах садовых, в хрусталях-озерах,
Поплывете, пробуждая по осоке шорох.
В хороводы ваши глянут яблони в расцвете,
Вы не бойтесь, не оковны шелковые сети.
Дух Святой во грозном Море дал побыть вам вволю,
Раз берет вас, золотую вновь Он даст вам долю.
Дикирий и трикирий,
Пять свеч — до смерти с нами.
Пока мы бродим в мире,
Наш путь — с пятью свечами.
Конец, начало, Вечность,
О, троичность святая,
Начальная есть млечность,
И млечность — снежность Рая.
С одра встает калека,
Ведет его дорога
От Богочеловека
До Человекобога.
Рипиды, опахала
Из перия павлина,
Хранят его начало,
Отец наш добр для Сына.
И таинство пречистых
Несчетных Евхаристий
От радуг тех перистых
Стократно золотистей.
Когда же Серафимы
Провеют над дарами,
В молитвенные дымы
Восходим мы свечами.
И служит слух и зренье,
Конец и Вечность с нами,
В скончаньи — возрожденье,
Все звезды за свечами.
Лунный свет, расцветший над водою,
Златооких полный огоньков,
Он горит звездою молодою,
Белый лотос в тридцать лепестков.
На заре приходит Индианка,
Нежит тело смуглое в волне,
А поздней крылатая светлянка
Танец искр ведет как по струне.
Но струне извилистой и странной,
Как в ноже Малайском лезвие,
Как извивы губ моей желанной,
Как любовь, где все мое—твое.
Переливы, срывы, и отливы,
Погасить, чтоб вновь сейчас зажечь,
Это-ль, в час, когда все сны красивы,
Не души к душе живая речь.
Белый лотос тридцать белых крылий
Развернул и смотрит в водоем,
Расцвети же, лучшая из лилий,
В танец искр мы два огня сольем.
Если хочешь улыбнуться, улыбнись.
Хоть не хочешь обмануться, обманись.
Хочешь птицей обернуться, прыгай вниз.
Пропасть с пропастью на дне звеном сошлись.
Ты над жизнью посмеешься, весь шутя.
Ты в Безвестность оборвешься, не грустя.
Ты в Неведомом проснешься. И хотя
В жизни жил ты, вновь ты встанешь как дитя.
Только, если, самовольство возлюбив,
Возмечтав, что в недовольстве ты красив,
Ты проснешься, заглянувши за обрыв,
Будешь падать, форму формой заменив.
Будешь падать. Будешь падать ты. И лишь
Отдохнешь, опять в падении сгоришь.
Век за веком будешь падать в гром и в тишь.
И на том же месте то же совершишь.
Есть Золото-Море.
На Золоте-Море,
Которое молча горит,
Есть Золото-Древо,
Оно одиноко
В безбрежном гореньи стоит.
На Золоте-Древе
Есть Золото-Птица,
Но когти железны у ней.
И рвет она в клочья
Того, кто ей нелюб,
Меж красных и желтых огней.
Есть Золото-Море.
На Золоте-Море,
Бел Камень, белея, стоит.
На Камне, на белом,
Сидит Красна Дева,
А Море безбрежно горит.
На Золоте-Море,
Под Камнем, под белым,
Подяты железны врата.
Сидит Красна Дева,
Под нею — глубины,
Под камнем ее — темнота.
И Золото-Море
Сверкает безбрежно,
Но в глубь опускается труп.
То Красная Дева
В бездонности топит
Того, кто ей вправду был люб.
Мерю степь единой мерою,
Бегом быстраго коня.
Прах взмету, как тучу серую.
Где мой враг? Лови меня.
Степь—моя. И если встретится
Скиѳу житель чуждых стран,
Кровью грудь его отметится.
Пал—и строй себе курган.
У меня—броня старинная,
Меч прямой и два копья,
Тетива на луке длинная,
Стрел довольно. Степь—моя.
Лик коня, прикрытый бляхами,
Блеском грифов, птиц, и змей,
Ослепит огнем и страхами
Всех врагов меты моей.
А мета моя—высокая,
Византийская княжна,
Черноокая, далекая,
Будет мне мечом дана.
Полетим как два мы сокола.
Звон бубенчиков, трезвонь.
Кто вдали там? Кто здесь около?
Прочь с пути! Огонь не тронь!
Мне снилось, мы с тобой вступили в Голубое.
То было царство звезд, фиалок, и воды.
Лазурные поля. Леса. Мы были двое.
Звезда не торопясь вела нас до звезды.
Среди высоких гор базальта голубого
Часовни были там курившихся пещер.
Шел белый дым из них, и снова в них и снова
Звук эхо нашу мысль перелагал в размер.
По берегам ручьев мерцали незабудки,
В сиреневых кустах светился фимиам.
И колокольчики, как башенки-малютки,
Светя, струили звон в лазурь Небес и к нам.
А птицы синие, что Время означали,
Летали по кругам, баюкая мечты
И в сердце пела песнь, что кончились печали,
Что я навек с тобой, навек со мною ты.
Вы Малайки, вы Малаечки,
Любы ваши мне вуали.
Я на Русской балалаечке
Вам спою свои печали.
Ты, в вуали нежно-розовой,
Мысль вернула в утро Мая: —
С милой в роще я березовой
Был, любил, ее сжимая.
Ты, мерцаньями зелеными,
Говоришь мне о рассвете: —
Шел пастух вдали за склонами,
На свирели пел о лете.
Ты, что светами златистыми
Так сияешь мне напрасно,
Знай, что днями серо-мглистыми
Я любил другую страстно.
Ты, огнями ярко-красными
Мне горящая напевно,
Верь, что ласками согласными
Отвечала мне царевна.
Что ж вы, что вы мне, Малаечки,
Пусть и нежны вы и юны?
Я на звонкой балалаечке
Сосчитал давно все струны.
Хвалите, хвалите, хвалите, хвалите,
Безумно любите, хвалите Любовь,
Ты, сердце, сплети всепротяжные нити,
Крути златоцветность — и вновь,
От сердца до сердца, до Моря, до Солнца, от Солнца
до мглы отдаленнейших звезд,
Сплетенья влияний, воздушные струны, протяжность
хоралов, ритмический мост.
Из точки — планеты, из искры — пожары,
Цветы и расцветы, ответные чары,
Круги за кругами, и снова, и вновь,
То выше, то ниже, качаясь, встречаясь,
И то расходясь, то опять возвращаясь,
Свечась, расцвечаясь, поющая кровь
Всемирно проводит путистые нити,
Хвалите же Вечность, любите, хвалите,
Хвалите, хвалите, хвалите Любовь.
Лунный камень, тихий пламень, тихий пламень, не простой,
То прозрачный, то туманный, сребротканный, золотой.
То скользящий, словно в чаще луч-фонарик светляка,
То грозящий, словно в чаще ждет колдун исподтишка.
То как тайна Океана, что, седой, бессмертно-юн,
То как ранний свет тумана, то как звоны дальних струн.
То как раковина Моря, что как будто бы горит,
А как будто не для глаза, а для слуха говорит.
То как змейный свет опала, то как сказка жемчугов,
Как церковный звук хорала в час спасенья от врагов.
То как верба в ночь ущерба, или в первый миг серпа,
Лунный камень, струнный пламень, от тебя в тайник тропа.
Кто влюблен, тот очарован,
Зачарован, опьянен,
Он не девой заколдован,
Нет, не той, в кого влюблен.
Он пленен не той желанной,
Чьим губам пьянить дано,
Не доступной, не обманной
Сердце с сердцем сплетено.
Мы приходим, мы уходим,
Говорим, и молча ждем,
Мы на Землю Небо сводим.
Мы идем своим путем.
Мы крылатым вьемся змеем,
Мы ползем в пыли змеей,
Но в своем мы не умеем
Сон лелеять вправду свой.
Мы зрачки пьяним зрачками,
Всей душой в глаза глядим,
Но не нами, о, не нами
Создан звездный Серафим.
Серафим? Быть может, Дьявол?
Кто-то есть в нас, в нашем Мы.
Бывший в Море — в Бездне плавал,
Но не смерил этим Тьмы.
Голодали. Погорели.
В бледном теле крови нет.
Завертелись мы в метели,
В вое взвихренных примет.
Мы остывшие блуждали
Вдоль замерзших деревень.
Видишь вьюгу в снежной дали?
Это наш посмертный день.
Голодая, мы заснули,
Был напрасен крик: «Горим!»
Дым и пламень, в диком гуле,
Пеплом кончились седым.
Голодать ли? Погореть ли?
Лучше ль? Хуже ль? Все равно.
Из чего ни свей ты петли,
Жалким гибнуть суждено.
Отгорела гарь недуга.
Пламень гибнущих пожрал.
Вот, нам вольно. Вьюга! Вьюга!
Пляшет снежно стар и мал.
Час и твой придет последний.
Дай, богатый. Сыпь хоть медь.
Не откупишься обедней.
Нужно будет умереть.
Чист, речист язык Славянский был всегда,
Чист, речист, певуч, как звучная вода.
Чутко-нежен, как над влагою камыш,
Как ковыль, когда в степи ты спишь — не спишь,
Сладко-долог, словно светлые мечты,
В утро Мая, в час когда цветут цветы.
Поцелуйно он, лелейно он лукав,
Как улыбка двух влюбленных в миг забав.
А порой, как за горою гулкий гром,
Для врага угроза верной мести в нем.
А порой, для тех чья жизнь один разбой,
Он как Море, что рокочет вперебой.
Он как Море, он как буря, как пожар,
Раз проснется, рушит все его удар.
Он проснулся, в рдяном гневе сны зажглись.
Кто разгневал? Прочь с дороги! Берегись!