Л.М. ЖемчужниковуТы прав. Я вижу сам: нет силы произвола
В моей душе, как в оны дни;
Но не кори ее; ты с арфою Эола
Ее, безвинную, сравни! Как жертва непогод, лишь струны ветер тронет,
Не может не звучать она, -
Так чуткая душа под бурей жизни стонет
И плач окончить не вольна.С тех пор как друга нет, душа напрасно просит
Отрад, надежд и светлых грез, -
Далёко от меня их тот же вихрь уносит,
Который жизнь ее унес.Так пусть душа звучит; пусть песня скорби льется
И так ты кончил жизнь, почтеннейший наш друг!
Фадей-паук!
Досель обременен ты был тяжелым грузом!
Ты в одиночестве, на тоненьких ногах,
Таскался по земле с большим узорным пузом
И часто, часто мог затоптан быть во прах!
Но счастием судьба на миг тебя прельщала!
Варвара Павловна в саду тебя нашла,
В великокняжеский дворец перевела
И там — увы! — тебя до смерти заласкала!
Ты просишь ответа на страшный вопрос:
Живут ли в душе моей речи,
Что жили когда-то, — но ветер разнес
Слова — до неведомой встречи…
О, если ты просишь, коро? ток ответ:
Ты, милая, всё воскресила,
О чем тосковал безнадежно поэт,
Чему его жизнь научила…
Я снова тоскую, безумствую вновь,
И горько мне прежнее горе…
Я чуть не отдал жизнь в твоих горах,
Когда, под горохот каменно-железный,
Наш поезд, несшийся на всех парах,
Низринулся — из-за обвала — в бездну.
Когда в щепы разбитый паровоз
И в исковерканный — за ним — багажный
Уперся наш вагон, а злой откос
Вдруг превратил его в многоэтажный,
Мы очутились в нижнем этаже.
Стал неприступно скользок линолеум.
Без тебя, Темира,
Скучны все часы,
И в блаженствах мира
Нет нигде красы;
Где утехи рая
Я вкушал с тобой,
Без тебя, драгая,
Полны пустотой.
Я в печали таю,
Он понял жизнь и проклял жизнь, поняв.
Людские души напоил полынью.
Он постоянно радость вел к унынью
И, утвердив отчаянье, был прав.
Безгрешных всех преследует удав.
Мы видим в небе синеву пустынью.
Земля разделена с небесной синью
Преградами невидимых застав.
Тёмный пасмурный день,
ясный день голубой —
каждый день человек
недоволен собой. Сеет хлеб.
Изменяет течение рек.
И опять — недоволен
собой человек. У него за плечами
огни, города.
Всё равно нет покоя
человеку труда! Он работал. Устал.
Судьба безжалостная лепит
Земные суетные сны,
Зарю надежд, желаний лепет,
Очарования весны,
Цветы, и песни, и лобзанья, —
Всё, чем земная жизнь мила, —
Чтоб кинуть в пламя умиранья
Людей, и вещи, и дела.
Зачем же блещет перед нами
Ничтожной жизни красота,
Повеяло первым дыханьем зимы,
Покровом туманным оделись холмы,
Скрывая бегущий в долине ручей.
Ни красок осенних, ни ярких лучей!
Тоскливо поникнул безлиственный бор;
В полях, потерявших зеленый убор,
Печально брожу я по листьям сухим,
Одной неотвязною думой томим.
Как время уходит, и день ото дня
Мы путники жизни, жрецы красоты,
Искотели нового края!
Под нами утесов подводных хребты,
Над нами — звезда золотая!
Житейское море гремит и ревет,
Как будто отмщения просит;
Слепая громада стремится вперед
И новые жертвы уносит!
Мечты волшебные, вы скрылись от очей!
Сбылися времени угрозы!
Хладеет в сердце жизнь, и юности моей
Поблекли утренние розы!
Благоуханный май воскреснул на лугах,
И пробудилась Филомела,
И Флора милая на радужных крылах
К нам обновленная слетела.
Блажен, кто Господа боится
И по путям Его идет!
Своим достатком насладится
И в благоденстве поживет.
В дому его нет ссор, разврата,
Но мир, покой и тишина:
Как маслина плодом богата,
Красой и нравами жена.
Вся жизнь твоя — в едином крике:
— На дедов — за сынов!
Нет, Государь Распровеликий,
Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, —
Бесам на торжество! —
Царь-Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Надеждой сладостной младенчески дыша,
Когда бы верил я, что некогда душа,
От тленья убежав, уносит мысли вечны,
И память, и любовь в пучины бесконечны, —
Клянусь! давно бы я оставил этот мир:
Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,
И улетел в страну свободы, наслаждений,
В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений.
Где мысль одна плывет в небесной чистоте… Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;
Мой ум упорствует, надежду презирает…
Теперь всё чаще чувствую усталость,
всё реже говорю о ней теперь.
О, помыслов души моей кустарность,
весёлая и тёплая артель.
Каких ты птиц себе изобретаешь,
кому их даришь или продаёшь,
и в современных гнёздах обитаешь,
и современным голосом поёшь?
И жизнь, и мысль переселились,
Оставлен без присмотра дом;
В нем двери настежь растворились,
Все окна выбиты кругом.
И вот на век умолкла хата,
Погаснул в окнах свет теперь,
И столь подвижная когда-то
На вереях не скрипнет дверь.
Закрой-же ставни, мелом стекла
Закрась! Не то сквозь окна ты,
В последний раз приволье жизни братской,
Друзья мои, вкушаю среди вас;
Сей говор чаш — свободной дружбы глас —
Сей крик и шум — разлив души бурсацкой,
Приветствуют меня в последний раз.Заутро день засветится мне новый;
Свежо вздохнет младая грудь моя;
Веселыми очами встречу я
Родимые долины и дубровы…
Где ж вы, мои разгульные друзья? Могучий бог ведет меня далече
От вас, моих сограждан-бурсаков!
В жизни светской, в жизни душной
Песнопевца не узнать!
В нем личиной равнодушной
Скрыта божия печать.
В нем таится гордый гений,
Душу в нем скрывает прах,
Дремлет буря вдохновений
В отдыхающих струнах.
Земная жизнь — небесного наследник;
Несчастье — нам учитель, а не враг,
Спасительно-суровый собеседник,
Безжалостный разитель бренных благ,
Великого понятный проповедник,
Нам об руку на тайный жизни праг
Оно плетет, все руша перед нами,
И скорбию дружа нас с небесами.Здесь радости — не наше обладанье;
Пролетные пленители земли.
Лишь по пути заносят нам преданье
Мы унижаемся и спорим
С своею собственной душой.
Я на год надышался Морем,
И на год я для всех чужой.
Своих я бросил в чуждых странах,
Ушел туда, где гул волны,
Тонул в серебряных туманах,
И видел царственные сны.
В прозрачном взоре отражая
Всю безграничность бледных вод,
Я на смерть поражен своим сознаньем,
Я ранен в сердце разумом моим.
Я неразрывен с этим мирозданьем,
Я создал мир со всем его страданьем.
Струя огонь, я гибну сам, как дым.
И понимая всю обманность чувства,
Игру теней, рожденных в мире мной,
Я, как поэт, постигнувший искусство,
Не восхищен своею глубиной.
Я сознаю, что грех и тьма во взоре,
А.Д.Б.У Гетеборгского канала
Есть местность «Солнечный залив»,
Где зорь полярных перелив.
Там женщина, что счастье знала, —
Невероятное, как миф, —
Утерянное вдруг, — бывала,
В слезах печаль свою излив.
Там, под опекой мудрых шведов,
Растет ее ребенок — сын.
Он в жизни у нее один
Авг. Дм. Барановой
Встречаются, чтобы разлучаться…
Влюбляются, чтобы разлюбить…
Мне хочется расхохотаться
И разрыдаться — и не жить!
Клянутся, чтоб нарушить клятвы…
Мечтают, чтоб клянуть мечты…
О, скорбь тому, кому понятны
Седой колосс, усталый, старый лев
С глазами умирающей газели,
Он гордый дух, над ним всю жизнь висели
Утесы бед и смерть, оскалив зев…
Как внятен женских русских душ напев
Ему в его трагичной карусели
От Франции и до страны метели,
Где тлел к нему неправый, мелкий гнев…
За что люблю я с детства жизнь и землю?
За то, что все в ней тайной веселит,
За то, что всюду вещему я внемлю —
Ничто не дарует, но все сулит.Когда, крутым крушеньем удрученный
В погоне за надменною мечтой,
Спущуся в сумрак жизни обыденной,
Вниз по ступеням лестницы витой, —В безвестной тишине я буду весел.
Скользнув в укромно-милую мне клеть:
Косящата окна я не завесил,
И дум, но буду духом я светлеть.Видны мне из окна небес просторы.
Весенних токов хмель, и цвет, и ярь.
Холмы, сады и виноград, как рама.
Со смуглой Суламифью — юный царь.
Свистит пила, встают устои храма,
И властный дух строителя Хирама
Возводит Ягве каменный алтарь.
Но жизнь течет: на сердце желчь и гарь.
На властном пальце — перстень: гексаграмма.
Синева, синева,
синева упала с неба.
Высоко над землёй
в синеву летят слова.
Я хочу о любви
говорить и тепло и нежно.
Помоги, синева,
Научи, синева.И дожди, и снега,
и озёр густые сини,
тишина и рассвет,
Плыви, плыви рекой волнистой!
Мы за утесом стережем
И в знойный час, и в вечер мглистый
С кинжалом, луком и копьем.
Купец богатый, странник скудный,
Из Рима робкий пилигрим, —
Вы все, с отвагой безрассудной,
Скользите лоном голубым!
Сияет солнце, воздух нежит,
Вода, как ясное стекло,
Здравствуй, тяжкая работа,
Плуг, лопата и кирка!
Освежают капли пота,
Ноет сладостно рука!
Прочь венки, дары царевны,
Упадай порфира с плеч!
Здравствуй, жизни повседневной
Грубо кованная речь!
Я хочу изведать тайны
Жизни мудрой и простой.
Не говори: меня он, как и прежде, любит,
Как прежде мною дорожит…
О, нет! он жизнь мою безчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.
То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,
Увлечена, в душе уязвлена,
Я стражду, не живу… им, им одним живу я,
Но эта жизнь… о, как горька она!
Прими всю глубь небес в твои глаза с их тьмою,
Своим молчанием проникни в тень земли, —
И если жизнь твоя той тени не усилит,
Огни далеких сфер в них зеркало нашли.
Там, изгородь ночей, с незримыми ветвями,
Хранит цветы огня, надежду наших дней, —
Печати светлые грядущих наших жизней,
Созвездья, зримые немым ветвям ночей.
Жизнь без надежд — тропа без цели,
Страсть без огня, без искр кремень,
Пир буйный Вакха без веселий,
Без слез тоска, без света день.Жизнь без надежд — без силы воля,
Без пробужденья тяжкий сон;
О, как того ужасна доля,
Кто этой жизни обречен! Он не живет; он без сознанья
Влачит томительные дни,
И цепью горького страданья
Влекутся медленно они.Как отчужденный, с мрачной думой,
Какие лица у парижских женщин!
Покой мужчин при них на волоске.
И все же там красивых женщин меньше,
Чем в нашей замороченной Москве.
Да что Москва… У нас полно красавиц
По две, по три — на каждую версту.
И весь Париж бы изошел на зависть,
Когда б увидел эту красоту.
Беда в другом, что их до срока старят
Наш образ жизни, горести и быт.
Да, да! Всю жизнь мою я жадно собирал,
Что было мило мне! Так я друзей искал,
Так — памятью былых, полузабытых дней —
Хранил я множество незначащих вещей!
Я часто Плюшкиным и Гарпагоном был,
Совсем ненужное старательно хранил.
Мне думалось, что я не буду сир и наг,
Имея свой родной, хоть маленький, очаг;
Что в милом обществе любезных мне людей,
Когда стародавний
Святой отец
Рукой спокойной
Из туч гремящих
Молнии сеет
В алчную землю, —
Край его ризы
Нижний целую
С трепетом детским
В верной груди.Ибо с богами