Всю жизнь ждала. Устала ждать.
И улыбнулась. И склонилась.
Волос распущенная прядь
На плечи темные спустилась.
Мир не велик и не богат —
И не глядеть бы взором черным!
Ведь только люди говорят,
Что надо ждать и быть покорным…
А здесь — какая-то свирель
Поет надрывно, жалко, тонко:
«Качай чужую колыбель,
Ласкай немилого ребенка…»
Я тоже — здесь. С моей судьбой,
Над лирой, гневной, как секира,
Такой приниженный и злой,
Торгуюсь на базарах мира…
Я верю мгле твоих волос
И твоему великолепью.
Мой сирый дух — твой верный пес,
У ног твоих грохочет цепью…
И вот опять, и вот опять,
Встречаясь с этим темным взглядом,
Хочу по имени назвать,
Дышать и жить с тобою рядом…
Мечта! Что? жизни сон глухой?
Отрава — вслед иной отраве…
Я изменю тебе, как той,
Не изменяя, не лукавя…
Забавно жить! Забавно знать,
Что под луной ничто не ново!
Что мертвому дано рождать
Бушующее жизнью слово!
И никому заботы нет,
Что? людям дам, что? ты дала мне,
А люди — на могильном камне
Начертят прозвище: Поэт.13 января 1908
Студент — счастливое созданье,
Ему открыто жизни знанье,
Всегда спокойная душа,
Хотя в кармане ни гроша.
Вот это жизнь — не прозябанье!
Да, это жизнь, — Велик Аллах!…
Всегда без денег и в долгах!..
Его душа любви покорна,
Любовь свята и благотворна;
Коль встретишь деву юных лет
И не пойдешь за ней вослед,
Ведь это было бы позорно;
И по наукам, по уму
Он не уступит никому!
Нам говорят: в том пользы мало,
Вы далеки от идеала.
Кто это скажет, тот педант,
Тот безнадежный обскурант,
Тот чтит не Бога, а Ваала.
Работай сутки, сутки пей —
Такой завет нам дал Моисей!..
Письмо отца наводит скуку:
«Прошел ли ты свою науку?» —
Он пишет с дальней стороны.
А вместе с первым днем весны
Придется нам идти на муку!
Но все преграды побороть
Авось поможет нам Господь!
Жизнь упала, как зарница,
Как в стакан воды ресница.
Изолгавшись на корню,
Никого я не виню…
Хочешь яблока ночного,
Сбитню свежего, крутого,
Хочешь, валенки сниму,
Как пушинку подниму.
Ангел в светлой паутине
В золотой стоит овчине,
Свет фонарного луча —
До высокого плеча.
Разве кошка, встрепенувшись,
Черным зайцем обернувшись,
Вдруг простегивает путь,
Исчезая где-нибудь…
Как дрожала губ малина,
Как поила чаем сына,
Говорила наугад,
Ни к чему и невпопад.
Как нечаянно запнулась,
Изолгалась, улыбнулась —
Так, что вспыхнули черты
Неуклюжей красоты.
Есть за куколем дворцовым
И за кипенем садовым
Заресничная страна, —
Там ты будешь мне жена.
Выбрав валенки сухие
И тулупы золотые,
Взявшись за руки, вдвоем
Той же улицей пойдем,
Без оглядки, без помехи
На сияющие вехи —
От зари и до зари
Налитые фонари.
На полях всё убрано, всё скошено.
Стали ярче звёздочки гореть.
Выходи гулять, моя хорошая, —
Дома невозможно усидеть.Завтра вновь нас ждут дела геройские.
Мчит нас ветер жизни молодой.
Хороша ты, юность комсомольская, —
Век не расставался бы с тобой! Мы сегодня песни всей бригадою
Будем петь всю ночь на берегу.
Жаль, что ночью я на ненаглядную
Наглядеться вдоволь не смогу.
Завтра вновь нас ждут дела геройские.
Мчит нас ветер жизни молодой.
Хороша ты, юность комсомольская, —
Век не расставался бы с тобой! Ты прости слова мои нескромные,
Только шире нет моей души…
Ой вы, ночи, ночи подмосковные,
До чего ж вы стали хороши! Завтра вновь нас ждут дела геройские.
Мчит нас ветер жизни молодой.
Хороша ты, юность комсомольская, —
Век не расставался бы с тобой!
Небо висит надо мною, прозрачно и сине;
Ходят внизу облака…
Слава осеннему утру на горной вершине!
С сердца спадает тоска.Вижу далекие горы, долины, озера,
Птиц подо мною полет;
Чую, что за растущею силою взора
Сила и духа растет.Крепнет решимость — расстаться с привычкою горя,
Волю воздвигнуть мою;
Мыслью спокойной я жизнь, не ропща и не споря,
Как она есть признаю.Холодно, мрачно, пустынно без милого друга;
Нет ее нежной любви…
Что же! Быть с ласковой жизнью в ладу — не заслуга.
Жизнью скорбящих живи! Горные выси внезапную бодрость мне дали…
Друг мой, любивший меня,
Ты, чья душа мне светила в дни бед и печали
Пылом святого огня, —Благословеньем своим и теперь помоги же
Другу в духовной борьбе!
Кажется мне, в это утро, что к небу я ближе,
Ближе я также к тебе.
Сколько листвы намело. Это легкие наших деревьев,
Опустошенные, сплющенные пузыри кислорода,
Кровли птичьих гнездовий, опора летнего неба,
Крылья замученных бабочек, охра и пурпур надежды
На драгоценную жизнь, на раздоры и примиренья.
Падайте наискось наземь, горите в кострах, дотлевайте,
Лодочки глупых сильфид, у нас под ногами. А дети
Северных птиц улетают на юг, ни с кем не прощаясь.
Листья, братья мои, дайте знак, что через полгода
Ваша зеленая смена оденет нагие деревья.
Листья, братья мои, внушите мне полную веру
В силы и зренье благое мое и мое осязанье,
Листья, братья мои, укрепите меня в этой жизни,
Листья, братья мои, на ветвях удержитесь до снега.
Каждый миг есть чудо и безумье,
Каждый трепет непонятен мне,
Все запутаны пути раздумья,
Как узнать, что в жизни, что во сне?
Этот мир двояко бесконечен,
В тайнах духа — образ мой исчез;
Но такой же тайной разум встречен,
Лишь взгляну я в тишину небес.
Каждый камень может быть чудесен,
Если жить в медлительной тюрьме;
Все слова людьми забытых песен
Светят таинством порой в уме.
Но влечет на ярый бой со всеми
К жизни, к смерти — жадная мечта!
Сладко быть на троне, в диадеме,
И лобзать покорные уста.
Мы на всех путях дойдем до чуда!
Этот мир — иного мира тень,
Эти думы внушены оттуда,
Эти строки — первая ступень.
Кто знает сумерки в глуши?
Так долог день. Читать устанешь.
Побродишь в комнатах в тиши
И у окна без думы встанешь.Над речкой церковь. Дальше — поле,
Снега, снега… За ними лес.
Опять снега. Растут всё боле
До самых пасмурных небес.Беззвездный, серый вечер стынет,
Придвинул тени на снегу,
И ждёшь, когда еще придвинет
Последнюю на берегу.Уже темно. Фонарик бледный
Во тьме затеплил жёлтый глаз,
Унылый сторож жизни бедной,
Бессонно стерегущий нас.Вот бубенец звенит дорожный.
В пыли метельной пролетел
Ямщик с кибиткою. Запел,
И оборвался звон тревожный.Звенит над полем высоко,
Всё тише, тише… Реже, реже…
Есть где-то жизнь, но далеко!
Есть где-то счастие, но где же?..
Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы? Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки — и замрут опять.Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье.-
Прочь этот сон, — в нем слишком много слез! Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
Я курила недолго, давно — на войне.
(Мал кусочек той жизни, но дорог!)
До сих пор почему-то вдруг слышится мне:
«Друг, оставь «шестьдесят» или «сорок»!»И нельзя отказаться — даешь докурить.
Улыбаясь, болтаешь с бойцами.
И какая-то новая крепкая нить
Возникала тогда меж сердцами.А за тем, кто дымит, уже жадно следят,
Не сумеет и он отказаться,
Если кто-нибудь скажет:
«Будь другом, солдат!» —
И оставит не «сорок», так «двадцать».Было что-то берущее за душу в том,
Как делились махрой на привале.
Так делились потом и последним бинтом,
За товарища жизнь отдавали… И в житейских боях я смогла устоять,
Хоть бывало и больно, и тяжко,
Потому что со мною делились опять,
Как на фронте, последней затяжкой.
Пускай присяжными рассудка
Не признана твоя вина,
И предо мною, о малютка,
Ты даже словом не грешна.
Пусть — равнодушна, безучастна —
Не раздувала ты огня,
Но я взываю не напрасно,
Тебя в душе моей виня.
Немолчный голос над собою
В полночных грезах слышу я,
И говорит он, что тобою
Вся жизнь загублена моя.
И он громит тебя сурово,
Приводит множество улик,
И обвиняющее слово
С зарею лишь смолкает вмиг.
Оно скрывается глубоко
В душе моей, и знаю я,
Одно мне ясно, что жестоко
Вся жизнь загублена моя.
Я столько раз была мертва
иль думала, что умираю,
что я безгрешный лист мараю,
когда пишу на нем слова.
Меня терзали жизнь, нужда,
страх поутру, что все сначала.
Но Грузия меня всегда
звала к себе и выручала.
До чудных слез любви в зрачках
и по причине неизвестной,
о, как, когда б вы знали, — как
меня любил тот край прелестный.
Тифлис, не знаю, невдомек —
каким родителем суровым
я брошена на твой порог
подкидышем большеголовым?
Тифлис, ты мне не объяснял
и я ни разу не спросила:
за что дарами осыпал
и мне же говорил «спасибо»?
Какую жизнь ни сотворю
из дней грядущих, из тумана, —
чтоб отслужить любовь твою,
все будет тщетно или мало…
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
Пускай присяжными разсудка
Не признана твоя вина,
И предо мною, о малютка,
Ты даже словом не грешна.
Пусть — равнодушна, безучастна —
Не раздувала ты огня,
Но я взываю не напрасно,
Тебя в душе моей виня.
Немолчный голос над собою
В полночных грезах слышу я,
И говорит он, что тобою
Вся жизнь загублена моя.
И он громит тебя сурово,
Приводит множество улик,
И обвиняющее слово
С зарею лишь смолкает вмиг.
Оно скрывается глубоко
В душе моей, и знаю я,
Одно мне ясно, что жестоко
Вся жизнь загублена моя.
Как ландыш под серпом убийственным жнеца
Склоняет голову и вянет,
Так я в болезни ждал безвременно конца,
И думал: Парки час настанет.
Уж очи покрывал Эреба мрак густой,
Уж сердце медленнее билось:
Я вянул, исчезал, и жизни молодой,
Казалось, солнце закатилось.
Но ты приближилась, о, жизнь души моей
И алых уст твоих дыханье,
И слезы пламенем сверкающих очей,
И поцалуев сочетанье,
И вздохи страстные, и сила милых слов
Меня из области печали,
От Орковых полей, от Леты берегов
Для сладострастия призвали.
Ты снова жизнь даешь; она твой дар благой
Тобой дышать до гроба стану.
Мне сладок будет час и муки роковой:
Я от любви теперь увяну.
Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех,
Но люди в брелоках высоко брюзгливы
И вежливо жалят, как змеи в овсе.
У старших на это свои есть резоны.
Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,
Что в грозу лиловы глаза и газоны
И пахнет сырой резедой горизонт.
Что в мае, когда поездов расписанье
Камышинской веткой читаешь в купе,
Оно грандиозней святого писанья
И черных от пыли и бурь канапе.
Что только нарвется, разлаявшись, тормоз
На мирных сельчан в захолустном вине,
С матрацев глядят, не моя ли платформа,
И солнце, садясь, соболезнует мне.
И в третий плеснув, уплывает звоночек
Сплошным извиненьем: жалею, не здесь.
Под шторку несет обгорающей ночью
И рушится степь со ступенек к звезде.
Мигая, моргая, но спят где-то сладко,
И фата-морганой любимая спит
Тем часом, как сердце, плеща по площадкам,
Вагонными дверцами сыплет в степи.
А ты всегда была моей главной тайною,
И я тебя просил: Приди и позови,
А я не просто жил, я жил в ожидании,
В ожидании единственной любви.А я не знал тебя, я жил то набело, то начерно,
И все ж недаром я доверял своей судьбе,
И ты с рождения была мне богом предназначена,
И я всю жизнь, всю жизнь шел к тебе.Мир полон света, он глядит на нас с любовью,
Ведь в мире этом мы встретились с тобою,
Мир полон света, он глядит на нас с любовью,
Ведь в мире этом мы встретились с тобою.А я тебя люблю, люблю лишь тебя одну,
И я живу сейчас, живу будто во сне,
И я иду к тебе, иду, как идут ко дну,
Мне светло с тобой на этой глубине.Была мечтою ты, была зарею предрассветною,
Отныне ты моя путеводная звезда,
Ты как награда мне, а вот за что, я сам не ведаю,
И я всю жизнь, всю жизнь шел к тебе.Мир полон света, он глядит на нас с любовью,
Ведь в мире этом мы встретились с тобою,
Мир полон света, он глядит на нас с любовью,
Ведь в мире этом мы встретились с тобою.
В круженьи жизни многошумной,
В водовороте наших дел,
Я — ваш! и этот мир безумный —
Мной вольно избранный удел.
Люблю призывы телефонов,
Истлевшей проволоки блеск,
И над рекой гудков и звонов
Пропеллера внезапный треск;
Люблю я ослепленье сцены
И ресторанный пьяный свет,
Все эти вспышки, эти смены
Победно наступивших лет…
Люблю… Но что же сердце ранит,
Когда я вижу чаши роз,
Когда мечту, как сон, туманит
Над речкой свежий сенокос?
Зачем душа томленьем сжата
Здесь на отлогом берегу,
Когда вдали сереет хата
И стадо бродит на лугу?
Зачем так сладко в темной роще,
Где ландыш мраморный расцвел,
Где мыслям легче, думам проще,
Едва под сень ее вошел?
Кляните! прошлое мне мило,
Природа родины — близка…
Пусть скоро скажут: «Это было!» —
Люблю отшедшие века!
Гряди, что будет! Водопадом
Былую жизнь нещадно смой!
С неведомым пойду я рядом,
Но прошлый мир — он мой! он мой!
Нет, в жизни мне не повезло,
Однажды я разбил стекло.
Оно под солнечным лучом
Сверкало и горело,
А я нечаянно — мячом!
Уж как мне нагорело!
И вот с тех пор,
С тех самых пор,
Как только выбегу
Во двор,
Кричит вдогонку кто-то:
— Стекло разбить охота?
Воды немало утекло
С тех пор, как я разбил стекло.
Но стоит только мне вздохнуть,
Сейчас же спросит кто-нибудь:
— Вздыхаешь из-за стекол?
Опять стекло раскокал?
Нет, в жизни мне не повезло,
Однажды я разбил стекло.
Идет навстречу мне вчера,
Задумавшись о чем-то,
Девчонка с нашего двора,
Хорошая девчонка.
Хочу начать с ней разговор,
Но, поправляя локон,
Она несет какой-то вздор
Насчет разбитых окон.
Нет, в жизни мне не повезло,
Меня преследует стекло.
Когда мне стукнет двести лет,
Ко мне пристанут внуки.
Они мне скажут:
— Правда, дед,
Ты брал булыжник в руки,
Пулял по каждому окну? —
Я не отвечу, я вздохну.
Нет, в жизни мне не повезло,
Однажды я разбил стекло.
Есть в земном творении облики незримые,
Глазу незаметные, чудеса творящие,
Страшно ненавистные, горячо любимые,
Целый мир обманчивый в этот мир вносящие.
В жизни человеческой, в важные мгновения,
Облики незримые вдруг обозначаются,
В обаянье подвига, в злобе преступления
Нежданно, негаданно духом прозреваются.
С ними все незримое видимым становится,
В гробовом молчании разговоры слышатся,
Что-то небывалое в жизнь вступить готовится,
Все основы мыслей, как тростник, колышутся…
Человек решается… и в его решении
Мир несуществующий в обликах присутствует,
Он зовет на подвиги, тянет к преступлению,
И совсем по-своему вразумив — напутствует…
О музах сохраняются предания,
но музыка, и живопись, и стих —
все эти наши радости недавние —
происходили явно не от них. Мне пять сестер знакомы были издавна:
ни с чьим ни взгляд, ни вкус не схожи в них;
их жизнь передо мною перелистана,
как гордости и верности дневник. Они прошли, безвкусью не покорствуя,
босыми меж провалов и меж ям,
не упрекая жизнь за корку черствую,
верны своим погибнувшим друзьям. Я знал их с детства сильными и свежими:
глаза сияли, губы звали смех;
года прошли, — они остались прежними,
прекрасно непохожими на всех. Я каждый день, проснувшись, долго думаю
при утреннем рассыпчатом огне,
как должен я любить тебя, звезду мою,
упавшую в объятия ко мне!
Глупое сердце, не бейся!
Все мы обмануты счастьем,
Нищий лишь просит участья…
Глупое сердце, не бейся.
Месяца желтые чары
Льют по каштанам в пролесь.
Лале склонясь на шальвары,
Я под чадрою укроюсь.
Глупое сердце, не бейся.
Все мы порою, как дети.
Часто смеемся и плачем:
Выпали нам на свете
Радости и неудачи.
Глупое сердце, не бейся.
Многие видел я страны.
Счастья искал повсюду,
Только удел желанный
Больше искать не буду.
Глупое сердце, не бейся.
Жизнь не совсем обманула.
Новой напьемся силой.
Сердце, ты хоть бы заснуло
Здесь, на коленях у милой.
Жизнь не совсем обманула.
Может, и нас отметит
Рок, что течет лавиной,
И на любовь ответит
Песнею соловьиной.
Глупое сердце, не бейся.
Столица спит. Трамваи не звенят.
И пахнет воздух ночью и весною.
Адмиралтейства белый циферблат
На бледном небе кажется луною.Лишь изредка по гулкой мостовой
Протопают веселые копыта.
И снова тишь, как будто над Невой
Прекрасная столица позабыта, И навсегда сменилась тишиной
Жизнь буйная и шумная когда-то
Под тусклою недвижною луной
Мерцающего сонно циферблата.Но отсветы стального багреца
Уже растут, пронзая дым зеленый
Над статуями Зимнего дворца
И стройной Александровской колонной.Неясный шум, фабричные гудки
Спокойствие сменяют постепенно.
На серых волнах царственной реки
Все розовей серебряная пена.Смотри — бежит и исчезает мгла
Пред солнечною светлой колесницей,
И снова жизнь, шумна и весела,
Овладевает Невскою столицей!
Пришла и мир отгородила
Завесой черной от меня,
Зажгла небесные кадила,
Вновь начала богослуженье,
И мирно разрешился в пенье
Гул обессиленного дня.
Стою во храмине безмерной,
Под звездным куполом, один, —
И все, что было достоверно,
Развеяно во мгле простора,
Под звуки неземного хора,
Под светом неземных глубин.
Пусть Ночь поет; пусть мировые
Вершатся тайны предо мной;
Пусть благостной евхаристии
Торжественные миги минут;
Пусть царские врата задвинут
Все той же черной пеленой.
Причастник, прежней жизни косной
Я буду ждать, преображен…
А, сдвинув полог переносный,
Ночь — бездну жизни обнаружит,
И вот уже обедню служит
Во мраке для других племен.
Великому Князю Александру Михайловичу
Что корабль под всеми парусами,
Гавань тихую забыв,
Уносимый буйными ветрами
Мчится смел и горделив
В голубом потешиться просторе
С прихотливою волной, —
Ты стремишься в жизненное море,
Увлекаемый судьбой.
В добрый час! Не бойся урагана,
Перед бурей не робей,
Не страшись ни мели, ни тумана,
Ни обманчивых зыбей!
Смелым Бог владеет: полон силы,
Полн отваги юной будь,
Не бросай надежного кормила
И держи прямее путь.
Чист душой стремись неустрашимо
Полон веры в подвиг свой
И борись, борись неутомимо
С бурной жизненной волной!
Имена, имена, имена…
В нашей речи звучат не случайно.
Как загадочна эта страна,
Так и имя — загадка и тайна.
В этой жизни, а может быть, в той
Под земною звездой и небесной
Охраняет любого святой,
Не для каждого, впрочем, известный.
Посреди разоренной земли
На ветру разгорелась рябина.
В сентябре прозвучит Натали,
В октябре отзовется Марина.
И осыплется с веток листва,
Не убавить уже, не прибавить.
Имена ведь — не просто слова,
А почти воплощенная память.
Ради вечной надежды своей
Вспоминайте судьбою хранимых,
Имена самых верных друзей,
даже боль приносивших любимых…
Имена, имена, имена –
В этой жизни звучат не случайно.
Как загадочна наша страна,
Так и имя — загадка и тайна.
Еще работы в жизни много,
Работы честной и святой,
Еще тернистая дорога,
Не залегла передо мной.
Еще пристрастьем ни единым
Своей судьбы я, не связал,
И сердца полным господином
Против соблазнов устоял.
Я ваш, друзья, — хочу быть вашим,
На труд и горе я готов,
Лишь бы начать в союзе нашем
Живое дело, вместо слов.
Но если нет, — мое презренье
Меня далеко оттолкнет
От тех кружков, где словопренье
Опять права свои возьмет.
И сгибну ль я в тоске безумной,
Иль в мире с пошлостью людской, —
Все лучше, чем заняться шумной,
Надменно-праздной болтовней.
Но знаю я
И не минет святая чаша
Всех, кто ее не оттолкнет.
Не гордись,
что, все ломая,
мнет рука твоя,
жизнь
под рокоты трамвая
перекатывая.
И не очень-то
надейся,
рифм нескромница,
что такие
лет по десять
после помнятся.
Десять лет —
большие сроки:
в зимнем высвисте
могут даже
эти строки
сплыть и выцвести.
Ты сама
всегда смеялась
над романтикой…
Смелость —
в ярость,
зрелость —
в вялость,
стих — в грамматику.
Так и все
войдет в порядок,
все прикончится,
от весенних
лихорадок
спать захочется.
Жизнь без грома
и без шума
на мечты
променяв,
хочешь,
буду так же думать,
как и ты
про меня?
Хочешь,
буду в ту же мерку
лучше
лучшего
под цыганскую
венгерку
жизнь
зашучивать?
Видишь, вот он
сизый вечер,
съест
тирады все…
К теплой
силе человечье
жмись
да радуйся!
К теплой силе,
к свежей коже,
к синим
высверкам,
к городским
да непрохожим
дальним
выселкам.
Мы не знаем. Но они знают.
Камни знают. Даже знают
деревья. И помнят.
Помнят, кто назвал горы
и реки. Кто сложил бывшие
города. Кто имя дал
незапамятным странам.
Неведомые нам слова.
Все они полны смысла.
Все полно подвигов. Везде
герои прошли. «Знать» —
сладкое слово. «Помнить» —
страшное слово. Знать и
помнить. Помнить и знать.
Значит — верить.
Летали воздушные корабли.
Лился жидкий огонь. Сверкала
искра жизни и смерти.
Силою духа возносились
каменные глыбы. Ковался
чудесный клинок. Берегли
письмена мудрые тайны.
И вновь явно все. Все ново.
Сказка-предание сделалось
жизнью. И мы опять живем.
И опять изменимся. И опять
прикоснемся к земле.
Великое «сегодня» потускнеет
завтра. Но выступят
священные знаки. Тогда,
когда нужно. Их не заметят.
Кто знает? Но они жизнь
построят. Где же
священные знаки?
Как моряки встречаются на суше,
когда-нибудь, в пустынной полумгле,
над облаком столкнутся наши души,
и вспомним мы о жизни на Земле.Разбередя тоску воспоминаний,
потупимся, чтоб медленно прошли
в предутреннем слабеющем тумане
забытые видения Земли.Не сладкий звон бесплотных райских птиц —
меня стремглав Земли настигнет пенье:
скрип всех дверей, скрипенье всех ступенек,
поскрипыванье старых половиц.Мне снова жизнь сквозь облако забрезжит,
и я пойму всей сущностью своей
гуденье лип, гул проводов и скрежет
булыжником мощенных площадей.Вот так я жил — как штормовое море,
ликуя, сокрушаясь и круша,
озоном счастья и предгрозьем горя
с великим разнозначием дыша.Из этого постылого покоя,
одну минуту жизни посуля,
меня потянет черною рукою
к себе назад всесильная Земля.Тогда, обет бессмертия наруша,
я ринусь вниз, на родину свою,
и грешную томящуюся душу
об острые каменья разобью.
Да, в нашей жизни есть кумир для всех единый —
То лицемерие; пред искренностью — страх!
Мы все притворствуем в искусстве и в гостиной,
В поступках, и в движеньях, и в словах!
Вся наша жизнь подчинена условью,
И эта ложь в веках освящена.
Нет, не упиться нам ни чувством, ни любовью,
Ни даже горестью — до глубины, до дна!
На свете нет людей — одни пустые маски,
Мы каждым взглядом лжем, мы прячем каждый крик,
Расчетом и умом мы оскверняем ласки,
И бережет пророк свой пафос лишь для книг!
От этой пошлости обдуманной, обычной
Где можно, кроме гор и моря, отдохнуть?
Где можно на людей, как есть они, взглянуть?
— Там, где игорный дом, и там, где дом публичный!
Как пристани, во мгле вы выситесь, дома,
Убежища для всех, кому запретно поле,
В вас беспристрастие и купли и найма.
В вас равенство людей и откровенность воли.
Вот мир восторженной победы и борьбы
В разврате искреннем и слов и побуждений.
Мы дни и месяцы актеры и рабы,
Оставьте же притон для искренних мгновений!
По дороге, пустынной обочиной,
Где лежат золотые пески,
Что ты бродишь такой озабоченный,
Умирая весь день от тоски? Вон и старость, как ведьма глазастая,
Притаилась за ветхой ветлой.
Целый день по кустарникам шастая,
Наблюдает она за тобой.Ты бы вспомнил, как в ночи походные
Жизнь твоя, загораясь в борьбе,
Руки девичьи, крылья холодные,
Положила на плечи тебе.Милый взор, истомленно-внимательный,
Залил светом всю душу твою,
Но подумал ты трезво и тщательно
И вернулся в свою колею.Крепко помнил ты старое правило —
Осторожно по жизни идти.
Осторожная мудрость направила
Жизнь твою по глухому пути.Пролетела она в одиночестве
Где-то здесь, на задворках села,
Не спросила об имени-отчестве,
В золотые дворцы не ввела.Поистратил ты разум недюжинный
Для каких-то бессмысленных дел.
Образ той, что сияла жемчужиной,
Потускнел, побледнел, отлетел.Вот теперь и ходи и рассчитывай,
Сумасшедшие мысли тая,
Да смотри, как под тенью ракитовой
Усмехается старость твоя.Не дорогой ты шел, а обочиной,
Не нашел ты пути своего,
Осторожный, всю жизнь озабоченный,
Неизвестно, во имя чего!
И я опять пишу последние слова,
Предсмертные стихи, звучащие уныло…
Опять, опять пишу унылые слова.
Но не забыто все, что грезилось и было!
Пусть будущего нет, пусть завтра — не мое,
Но не забыто все, что грезилось и было.
Теперь не жизни жаль, где я изведал все:
Победу и позор, и все изгибы чувства, —
Нет, мне не жизни жаль, где я изведал все.
Но вы, мечты мои! провиденья искусства!
Ряды замышленных и не свершенных дел!
Вы, вы, мечты мои, провиденья искусства!
Как горько умирать, не кончив, что хотел,
Едва найдя свой путь к восторгам идеала! —
О, горько умирать, не кончив, что хотел…
Так много думано, исполнено так мало!
Она любила строй беспечный
Мечтаний, уводящих вдаль,
Цветы, снежинки, пояс млечный
И беспричинную печаль.
Она любила, ночью зимней,
Невестой медлить у окна,
В своих стихах, как в тихом гимне,
Твердя безвольно: я — одна!
Она ждала, ждала кого-то,
Кто, смел, безумен и красив,
Всю жизнь отдаст ей без отчета,
Всю жизнь сольет в один порыв.
Но Рок был странно беспощаден,
Не обманул и не свершил.
Тот не был жарок, не был хладен,
Он и любил и не любил.
Его не-пламенные ласки,
Его обдуманная речь,
Его лицо — как образ маски —
Могли овеять, но не сжечь.
Стремясь в мятежную безбрежность
Она искала крыльев, но
Он приносил ей только нежность…
И было все предрешено!
Ты прекрасная, нежная женщина,
Но бываешь сильнее мужчин.
Тот, кому ты судьбой обещана,
На всю жизнь для тебя один.
Он найдет тебя, неповторимую,
Или, может, уже нашел.
На руках унесет любимую,
В мир, где будет вдвоем хорошо.
Ты сильна красотой и женственна
И лежит твой путь далеко.
Но я знаю, моя божественная,
Как бывает тебе нелегко.
Тают льдинки обид колючие
От улыбки и нежных слов.
Лишь бы не было в жизни случая,
Когда милый предать готов.
Назначеньем своим высокая,
Дочь, подруга, невеста, жена,
Невозможно постичь это многое,
Где разгадка порой не нужна.
А нужны глаз озера чистые
И твой добрый и светлый смех.
И смирюсь, покорюсь, не выстою
Перед тайной улыбок тех…