Жизни — в полном смысле слова!
Жизни дайте — умоляю.
Вихря жизни! Жизни снова!
Жизни, жизни я желаю!
Задыхаюсь… Жизни больше!
Жизни, сколько капель в море.
Жизни бездну! Жизни столь же,
Сколько в мире зла и горя!..
Что — жизнь? грядущим упоенье
И ожиданье лучших дней.
А смерть — во всем разуверенье
И издевательство над ней.
И я — как жизнь: весь скорбь, весь близость
К тебе, готовый вновь расцвесть…
А ты — как смерть: вся зло и низость,
Вся — бессердечие и месть.
Жизнь считаешь ли бесполезною,
Утомилась ли ты, скиталица, —
Не кручинься, моя болезная,
Крепни духом, моя страдалица.
Небеса, смотри, — как лазоревы,
Видишь зорьку в них, в даль манящую?
Приласкали бы хоть зори вы,
Душу чуткую и скорбящую.
Закончен том, но не закончен
Его раздробленный сюжет.
Так! с каждою главою звонче
Поет восторженный поэт.
Напрасно бы искать причала
Для бесшабашного певца:
В поэме жизни нет начала!
В поэме жизни нет конца!
Неисчерпаемая тема
Ждет всей души, всего ума.
Поэма жизни — не поэма:
Поэма жизни — жизнь сама!
Очаровательные разочарованья
Мне в жизни выпали в безрадостный удел.
И если я найти потерю захотел,
Ее найдя, терял иметь ее желанье.
Так все несозданное страстно ищет форм
И воплощающего в жизнь запечатленья.
Но только создано, как скуки хлороформ
Ввергает явленное к жизни — в усыпленье.
Она придет, сверкнет — исчезнет!
Она, минутная любовь!
И больше к жизни не воскреснет,
И не пробудит к жизни вновь!
А ты, влюбленный! как смешон ты!
Как жалок в «чувствах на обмен»!
Вдали свободны горизонты,
Достигнешь их — все тот же плен…
Зарею жизни я светом грезил,
Всемирным счастьем и вечным днем!
Я был так пылок, так смел, так весел,
Глаза горели мои огнем.Мир рисовался — прекрасен, дивен.
Прожить, казалось, я мог шутя…
Зарею жизни я был наивен,
Зарею жизни я был дитя! Закатом жизни порывы стихли,
Иссякли силы и жар погас.
Мне жаль сердечно, не знаю — их ли,
Погибшей грезы ль, но — близок час.Он, ироничный, пробьет бесстрастно,
Я улетучусь, тоской объят…
Зарею жизни — всё в жизни ясно!
Закатом жизни — всему закат!
Как хорош сегодня гром утра!
Бледно-розовы тона…
Как бежит привольно Иматра —
Образец для полотна!
Жизнь долга, жизнь без любви долга…
О, куда зовет мечта?
И терзает сердце иволга,
Как дней давних красота.
Глупец и трус способны жизнь любить:
Кто понял жизнь — тому надежды нет.
Но я живу и даже жажду жить,
Хотя и жду вседневно новых бед.
Я жизнь люблю, хотя не верю ей, —
Она не даст ни счастья, ни любви.
Приди же, смерть, приди ко мне скорей,
Чтоб я не ждал, и сразу все порви…
Мы прежде зим не замечали,
На юге зимы проводя,
Меняя вьюжные вуали
На звоны южного дождя.
Мороз не леденил дыханья,
На Бога воздух был похож
И жизнь — на первое свиданье,
Когда без пенья весь поешь.
Душа лучилась, улыбалась,
Уплывом в даль упоена,
И жизнь бессмертною казалась
От Далматинского вина!
Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши…
Всё — душа, и ни души.Всё — мечта, всё — божество,
Вечной тайны волшебство,
Вечной жизни торжество.Лес — как сказочный камыш,
А камыш — как лес-малыш.
Тишь — как жизнь, и жизнь — как тишь.Колыхается туман —
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман… Как душиста, хороша
Белых яблонь пороша…
Ни души, и всё — душа!
Чем эти самые живут,
Что вот на паре ног проходят?
Пьют и едят, едят и пьют —
И в этом жизни смысл находят… Надуть, нажиться, обокрасть,
Растлить, унизить, сделать больно…
Какая ж им иная страсть?
Ведь им и этого довольно! И эти-то, на паре ног,
Так называемые люди
«Живут себе»… И имя Блок
Для них, погрязших в мерзком блуде, -
Бессмысленный, нелепый слог…
ДостоевскомуБлагочестивого монастыря
Гостеприимство радостно вкушая,
Я говорю: жизнь прожита большая,
Неповторяемая на земле!
Все находимое порастерял
И вот, слезами взоры орошая,
Я говорю: жизнь прожита большая…
Проговорил — и сердцем обомлел:
Большая жизнь, но сколького не знал!
Мелькают страны, возникают лица
Тех, о которых некому молиться,
Кто без молитвы жил и постарел…
Чем дольше-жизнь, тем явственней сигнал…
С кем из безвестных суждено мне слиться?
О всех, о ком здесь некому молиться,
Я помолюсь теперь в монастыре…
Тебе, Евгения, мне счастье давшая,
Несу горячее свое раскаянье…
Прими, любившая, прими, страдавшая,
Пойми тоску мою, пойми отчаянье.Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана.
В ошибке юности — проклятье вечное…
Мечта иссушена, крыло подрезано,
Я не сберег тебя, — и жизнь — увечная… Прости скорбящего, прости зовущего,
Быть может — слабого, быть может — гения.
Не надо прошлого: в нем нет грядущего, —
В грядущем — прошлое… Прости, Евгения!
Я не живу душой на свете,
Хотя реально в нем живу;
Но где мой край, где шири эти, —
Я вам навряд ли назову.
Мне непонятна жизнь земная,
Темна, ненужна и гадка;
Зачем мне жить — не понимаю:
Я здесь без чувств, без языка…
Ведь жизнь души моей — в пространстве,
Ни на земле, ни на луне,
Ни в миге и ни в постоянстве,
Но царства злобного — извне.
Что сделать я мог, то я сделал, и с миром ты ныне,
О, жизнь, отпускаешь меня…
А. ЖемчужниковОн отошел под колокол обедни,
Порвал злоцепь с печалью и нуждой.
Благословен почивший в день святой
Певец нужды — из могикан последний.
Храня заветы славной старины
В своей душе, душа идеалиста,
Он жизнь будил на пиршество весны,
И просыпалась жизнь, смеясь лучисто.
Но пробил час, как зло земли, жесток. —
Борцу за свет объятья тьма раскрыла.
Спокойно спи: ты сделал все, что мог,
И Смерть тебя на жизнь благословила.
О, юность! о, веры восход!
О, сердца взволнованный сад!
И жизнь улыбалась: «вперед!»
И смерть скрежетала: «назад».То было когда-то тогда,
То было тогда, когда нет…
Клубились, звенели года —
Размерены, точно сонет.Любил, изменял, горевал,
Звал смерти, невзгоды, нужду.
И жизнь, как пират — моря вал,
Добросила к бездне. Я жду! Я жду. Я готов. Я без лат.
Щит согнут, и меч мой сдает.
И жизнь мне лепечет: «назад»…
А смерть торжествует: «вперёд!»
Твои горячие кораллы
Коснулись бледного чела,
Как сладострастная пчела, —
И вот в душе звучат хораллы.
Моя тоска меня карала,
И я не пел, и петь не мог.
Но ты сняла с души забрало
И с песни рыцарской — замок.
Без жизни жизнь и сон без сна
Теперь окончены. Весна
Моей любви поет и трелит…
Спеши вдыхать весны цветок,
Спеши! И радости поток
Нас захлестнет, но не разделит!
Это сон или бред? Это греза иль жизни отрывок?
Я опять целовал эти губы, вкушая ответ!
И луна расцвела, и у ржи золотеющих гривок
Отдыхала мечтой, посылая колосьям привет.
Ты ко мне подошла, подошла, улыбаясь тревожно,
Заглянула в глаза, молча руку свою подала…
Это так хорошо, что увидеть во сне невозможно!
Это явь! это жизнь! ты не грезилась мне, — ты была!
Мне тяжело. Унынье без просвета,
Когда-то в сердце бедное легло.
Душа моя любовью не согрета.
Мне тяжело.
Мне тяжело. Не надо мне причины. —
Пусть в жизни мне упорно не везло,
Пусть я погряз в болоте злобной тины. —
Мне тяжело.
Мне тяжело. Что с сердцем — сам не знаю,
Теченьем жизни радость унесло,
И что надежду в счастье я теряю —
Мне тяжело.
Жизнь человека одного —
Дороже и прекрасней мира.
Биеньем сердца моего
Дрожит воскреснувшая лира.
Во имя заключенья мира
Во имя жизни торжества,
Пускай из злата и сапфира
Пребудут вещие слова!
Да вспыхнет жизни торжество,
И да преломится рапира
От Бергена и до Каира,
От древнеперсидского Кира
И вплоть до человека Льва, —
Светлей счастливого Маира, —
Пребудут вещие слова.
Все для него, все для него —
От мелкой мошки до тапира, —
Для человека, для того,
Кто мыслит: наподобье пира
Устроить жизнь, и вечно сиро
Живет, как птица, как трава…
Для светозарного эфира
Пребудут вещие слова.
Отныне в синеве эфира,
Волны святого волшебства…
И струй благоуханья миро
Пребудут вещие слова.
Кто пьет запоем — так трудно, так трудно
Его окончить: запой — это маг.
Все в жизни скучно, бесцветно и скудно,
А греза сока пурпурна, как мак.
Пусть сон безумен, — зато так прекрасен!
Что в том, что бред он? и жизнь — это бред…
Запой — волшебник, он сладко-опасен…
Познай, страдалец, запоя секрет!..
Великих мало в нашей жизни дней,
Но жизнь его — день славный в жизни нашей.
Вам, детки, солидарные с папашей,
Да будет с каждым новым днем стыдней.
Жизнь наша — бред. Что Санин перед ней? —
Невинный отрок, всех вас вместе краше!
Ведь не порок прославил Арцыбашев, —
Лишь искренность, которой нет родней.
Людей им следовать не приглашая,
Живописал художник, чья большая, —
Чета не вашим маленьким, — коря
Вас безукорно, нежно сострадая,
Душа благоуханно-молодая
Умучена законом дикаря.
Я ничего не знаю, я ни во что не верю,
Больше не вижу в жизни светлых ее сторон.
Я подхожу сторожко к ближнему, точно к зверю.
Мне ничего не нужно. Скучно. Я утомлен.
Кто-то кого-то режет, кто-то кого-то душит.
Всюду одна нажива, жульничество и ложь.
Ах, не смотрели б очи! ах, не слыхали б уши!
Лермонтов! ты ль не прав был: «Чем этот мир хорош?»
Мысль, даже мысль продажна. Даже любовь корыстна.
Нет воплотимой грезы. Все мишура, все прах.
В жизни не вижу счастья, в жизни не вижу смысла.
Я ощущаю ужас. Я постигаю страх.
Он в жизнь вбегал рязанским простаком,
Голубоглазым, кудреватым, русым,
С задорным носом и веселым вкусом,
К усладам жизни солнышком влеком.
Но вскоре бунт швырнул свой грязный ком
В сиянье глаз. Отравленный укусом
Змей мятежа, злословил над Иисусом,
Сдружиться постарался с кабаком…
В кругу разбойников и проституток,
Томясь от богохульных прибауток,
Он понял, что кабак ему поган…
И Богу вновь раскрыл, раскаясь, сени
Неистовой души своей Есенин,
Благочестивый русский хулиган…
Путь конкистадора в горах остер.
Цветы романтики на дне нависли.
И жемчуга на дне — морские мысли —
Трехцветились, когда ветрел костер.И путешественник, войдя в шатер,
В стихах свои писания описьмил.
Уж как Европа Африку не высмей,
Столп огненный — души ее простор.Кто из поэтов спел бы живописней
Того, кто в жизнь одну десятки жизней
Умел вместить? Любовник, Зверобой, Солдат — все было в рыцарской манере.
…Он о Земле толкует на Венере,
Вооружась подзорною трубой.
Мы встретились холодною зимою
В селении, заброшенном в снегах,
И поняли: пришел конец покою —
Любовь опять забрезжилась в сердцах.
Я видел Вас всегда в своих мечтах,
И были Вы любимою мечтою.
— Я Вас люблю, — так думал я порою;
Что любите, — читал у Вас в глазах.
Любовь опять забрезжилась при встрече;
Смотрите: разрастается она,
Свободна, как могучая волна,
Весна зовет желания на вече;
Я знать хочу: что скажет им весна?
Какие им она нашепчет речи?
Иду, с каждым шагом рьяней
Верста к версте — к звену звено.
Кто я? Я — Игорь Северянин,
Чье имя смело, как вино!
И в горле спазмы упоенья.
И волоса на голове
Приходят в дивное движенье,
Как было некогда в Москве…
Там были церкви златоглавы
И души хрупотней стекла.
Там жизнь моя в расцвете славы,
В расцвете славы жизнь текла.
Вспененная и золотая!
Он горек, мутный твой отстой.
И сам себе себя читая,
Версту глотаю за верстой!
Не удивляйся ничему…
К. ФофановСоседка, девочка Альвина,
Приносит утром молоко
И удивляется, что вина
Я пью так весело-легко.
Еще бы! — тридцать пять бутылок
Я выпил, много, в десять дней!
Мне позволяет мой затылок
Пить зачастую и сильней…
Послушай, девочка льняная,
Не удивляйся ничему:
Жизнь городская — жизнь больная,
Так что ж беречь ее? к чему?
Так страшно к пошлости прилипнуть, —
Вот это худшая вина.
А если суждено погибнуть,
Так пусть уж лучше от вина!
Пора кончать! Пожалуй, слишком
Вы далеко уже зашли
И алым предались излишкам
Для удобрения земли!..
Пора кончать! Ведь кроме смерти,
Жизнь существует на земле…
В аду ублажены все черти,
Глумясь на ваших тел золе…
Пора кончать! Воздвигни знамя!
«Любовь и жизнь!» — зажги на нем.
Пора кончать! Иль кончит с нами
Готовый грянуть Божий гром!
Пора кончать! Остановитесь!
Довольно бога искушать!
Вот сходит с неба белый витязь
И молит вас: «Пора кончать!»
Что ни верста — все отдаленней
Виктория, любовь моя!
Что ни верста — я все влюбленней
И все неотвратимей я!
Что ни верста — мне все больнее,
И дышется уже с трудом.
Что ни верста — все больше с нею,
Все больше с нею я вдвоем.
Невыносимо, невозможно,
Немыслимо быть без нее.
Как бережно, как осторожно
Хранил бы счастье я свое!
Всю жизнь искать, — найти под старость
И вынужденно отложить…
Я чувствую слепую ярость:
Что значит жизнь без права жить?!.
Рассказчику обыденных историй
Сужден в удел оригинальный дар,
Врученный одному из русских бар,
Кто взял свой кабинет с собою в море…
Размеренная жизнь — иному горе,
Но не тому, кому претит угар,
Кто, сидя у стола, был духом яр,
Обрыв страстей в чьем отграничен взоре…
Сам, как Обломов, не любя шагов,
Качаясь у японских берегов,
Он встретил жизнь совсем иного склада,
Отличную от родственных громад,
Игрушечную жизнь, чей аромат
Впитал в свои борта фрегат «Паллада».
Встречаются, чтоб разлучаться…
Влюбляются, чтобы разлюбить…
Мне хочется расхохотаться,
И разрыдаться — и не жить! Клянутся, чтоб нарушить клятвы…
Мечтают, чтоб клянуть мечты…
О, скорбь тому, кому понятны
Все наслаждения тщетны!.. В деревне хочется столицы…
В столице хочется глуши…
И всюду человечьи лица
Без человеческой души… Как часто красота уродна
И есть в уродстве красота…
Как часто низость благородна
И злы невинные уста.Так как же не расхохотаться,
Не разрыдаться, как же жить,
Когда возможно расставаться,
Когда возможно разлюбить?!
«Ну, что ты делаешь?» — ты говоришь в письме…
Как тяжело давать ответ мне, дорогая.
Сплошной туман в моем измученном уме,
И в жизни многого уж я не понимаю.
Я познакомился и с горем, и с нуждой,
С житейской прозою в мучительной разлуке,
Я ослабел своей весеннею душой;
Глубоко грудь болит, мои бессильны руки.
И в жизни цели нет, ни жажды, ни борьбы…
Все рухнуло… Ну чем я лучше автомата?
Проклятья грозные пришли сменить мольбы…
Сестра моя, мой друг, о, дай поддержку брату.
О, подбодри меня на трудный жизни путь,
О, приласкай меня, в дорогу отправляя!
А там, измученный, пойду я как-нибудь
Туда, куда ты мне прикажешь, дорогая…
Я пришла к дверям твоим…
Валерий Брюсов
Она в мои стучалась двери,
Но я дверей не отворял.
Она ждала в упорной вере, —
Бесстрастно я не доверял.
И слыша стуки, мысля злобно,
Я ликовал, как вечный зверь.
Она звала, любви подобна,
Она ко мне врывалась в дверь.
— Впусти меня, — она кричала, —
Я жизнь несу тебе: впусти!
Ей только эхо отвечало, —
Я не хотел себя спасти.
Я не хотел вернуть потери,
Как в шторм не хочет челн ветрил…
Она мне жизнь бросала в двери,
А я ей смерть не отворил!