П. Чайковскому
К отъезду музыканта-друга
Мой стих минорный тон берет,
И нашей старой дружбы фуга,
Все развиваяся, растет…
Мы увертюру жизни бурной
Сыграли вместе до конца,
Грядущей славы марш бравурный
Нам рано волновал сердца;
В свои мы верили таланты,
Делились массой чувств, идей…
И был ты вроде доминанты
В аккордах юности моей.
Увы, та песня отзвучала,
Иным я звукам отдался,
Я детонировал немало
И с диссонансами сжился;
Давно без счастья и без дела
Дары небес я растерял,
Мне жизнь, как гамма, надоела,
И близок, близок мой финал…
Но ты — когда для жизни вечной
Меня зароют под землей, -
Ты в нотах памяти сердечной
Не ставь бекара предо мной.
Был вечер на пятой неделе
Поста. Было больно в груди.
Все жилы тянулись, болели,
Предчувствуя жизнь впереди.Был зов золотых колоколен,
Был в воздухе звон, а с Невы
Был ветер весенен и волен,
И шляпу срывал с головы.И вот, на глухом перекрестке
Был незабываемый взгляд,
Короткий, как молния, жесткий,
Сухой, словно кольта разряд, Огромный, как небо, и синий,
Как небо… Вот, кажется, все.
Ни красок, ни зданий, ни линий,
Но мертвое сердце мое.Мне было шестнадцать, едва ли
Семнадцать… Вот, кажется, все.
Ни оторопи, ни печали,
Но мертвое сердце мое.Есть память, есть доля скитальцев,
Есть книги, стихи, суета,
А жизнь… жизнь прошла между пальцев
На пятой неделе поста.
Быть может через годы, быть может через дни,
С тобой мы будем вместе, и будем мы одни.
И сердце сердцу скажет, что в смене дней и лет,
Есть вечный, негасимый, неуловимый свет.
Он был у нас во взорах, названья нет ему,
Он будет снова — знаю, не зная, почему.
Но мы, переменившись во внешностях своих,
Друг другу молча скажем, глазами, яркий стих.
Мы скажем: Вот, мы вместе. Где жизнь? Где мир? Где плен?
Мы — жизнь, и в переменах для сердца нет измен.
Еще, еще мы скажем, но что, не знаю я,
Лишь знаю, что бессмертна любовь и жизнь моя.
Лишь знаю — побледнею, и побледнеешь ты,
И в нас обоих вспыхнут, лишь нами, все черты.
Опять снизошло на меня вдохновенье,
И звонкие струны рокочут опять:
Иль прежние снова вернулись волненья,
Иль снова я стану любить и страдать?
Нет, выдохлись старые, скучные песни,
Вы их от меня не услышите вновь.
Доныне дремавшая сила, воскресни!
Воскресни, проснися, иная любовь!
Любви безнадежной забота напрасна.
К чему тяготиться уныньем, тоской?
Взгляните, как жизнь хороша и прекрасна,
И сколько блаженства дано нам судьбой!
Гремите же, струны! Полна увлеченья,
В честь жизни раздайся, о, песня моя!
Забыв и печаль, и тоску, и мученья,
Живите и пользуйтесь жизнью, друзья!
Голубоватое кольцо, все кольца дыма,
Моих Египетских душистых папирос,
Как очертанья сна, как таяние грез,
Создавши легкое, уйдут неисследимо.
Я мыслью далеко. Я в самом сердце Рима.
Там об Антонии поставлен вновь вопрос.
И разрешен сполна. Как остриями кос,
Обрезан стебель трав и жизнь невозвратима.
Я знаю, Римлянин не должен был любить,
Так пламенно любить, как любят только птицы,
Очарования Египетской царицы.
Но Парки нам плетут, и нам обрежут нить.
Я ведал в жизни все. Вся жизнь лишь блеск зарницы.
Я счастлив в гибели. Я мог, любя, любить.
Веселую жизнь проводящим,
Живущим одним Настоящим,
Я песенку эту пою…
Не думайте вовсе о завтра, —
Живите, как песенки автор,
Сжигающий душу свою…
На свалку политику выбрось
И, ружья любого калибра
Сломав, всем объятья раскрой,
Так думай, так действуй, так чувствуй,
Чтоб сердце изведало усталь
От силы желаний порой!
Подумай, ведь только полвека
Отпущено на человека,
Вся жизнь твоя — лет пятьдесят…
Заботами краткой не порти,
Живи, как проказливый чертик:
Хвосты у чертей не висят!..
Так что же ты нос свой повесил?
Будь смел, будь находчив, будь весел,
Бездумен, как ангел в раю…
Веселую жизнь проводящим,
Живущим одним Настоящим
Я песенку эту пою!
Все в жизни мировой есть выраженье
Единаго предвечнаго Лица,
В котором боль и радость без конца,
И наши лица лишь отображенье.
Творящих сил качанье и броженье,
Борьба, чтоб жил, как факел, дух борца,
Путь роз и путь терноваго венца,
Тьмы тем в путях к лучам преображенья.
Ты слышал птицу? Что в ней может быть?
Какой-то всклик. Нам этот звук не внятен.
А в нем предельный зов, мольба любить.
И мы могли бы в песне радость пить,
Когда-б закон миров нам был понятен: —
Все хочет хоть минуту говорить.
Я — прозябаемого царства:
Мне нужны воздух, солнце, тень,
На жизнь и все ее мытарства
Работать мне тоска и лень.
В юдоли сей трудов и плача
Заботы, жертвы и борьба —
Головоломная задача,
А голова моя слаба.
Скажу со скорбью и упреком:
Не приспособлен я к борьбе
И сотворен я человеком
Назло природе и себе.
Нет, я растительного царства,
Питаюсь теплым блеском дня;
А жизнь и все ее мытарства
Непроходимы для меня.
Грубой жизнью оглушенный,
Нестерпимо уязвленный,
Опускаю веки я —
И дремлю, чтоб легче минул,
Чтобы как отлив отхлынул
Шум земного бытия.
Лучше спать, чем слушать речи
Злобной жизни человечьей,
Малых правд пустую прю.
Все я знаю, все я вижу —
Лучше сном к себе приближу
Неизвестную зарю.
А уж если сны приснятся,
То пускай в них повторятся
Детства давние года:
Снег на дворике московском
Иль — в Петровском-Разумовском
Пар над зеркалом пруда.
Подражание Гете
Гондола колыбелью зыбкой
Меня укачивает сладко,
И золотые сны с улыбкой
Мне в душу радостно глядят.
Синеет небосклон просторный,
Скользит картина за картиной,
А на гондоле кузов черный,
Как гроб, страшилищем стоит.
Не то же ли и в жизни с нами?
Не все ль большим каналом жизни
Мы, убаюканные снами
И беззаботные, плывем?
Нам тоже пристань общей целью.
Цветущий юноша иль старец,
Смотри: пред каждой колыбелью
Гроб неминуемый в виду.
Тобой лишь ясны дни мои,
Ты их любовью озарила,
И духа дремлющая сила
На зов откликнулась любви! О, если б я от дней тревог
Переходя к надежде новой,
Страницу мрачного былого
Из книги жизни вырвать мог! О, если б мог я заглушить
Укор, что часто шепчет совесть!
Но нет! бесплодной жизни повесть
Слезами горькими не смыть.Молю того, кто весь любовь —
Он примет скорбное моленье
И, ниспослав мне искупленье,
К добру меня направит вновь, Чтобы душа моя была
Твоей души достойна ясной,
Чтоб сердца преданности страстной
Ты постыдиться не могла!
Рано ещё — не быть!
Рано ещё — не жечь!
Нежность! Жестокий бич
Потусторонних встреч.
Как глубоко́ ни льни —
Небо — бездонный чан!
О, для такой любви
Рано ещё — без ран!
Ревностью жизнь жива!
Кровь вожделеет течь
В землю. Отдаст вдова
Право своё — на меч?
Ревностью жизнь жива!
Благословен ущерб
Сердцу! Отдаст трава
Право своё — на серп?
Тайная жажда трав…
Каждый росток: «сломи»…
До лоскута раздав,
Раны ещё — мои!
И пока общий шов
— Льюсь! — не наложишь Сам —
Рано ещё для льдов
Потусторонних стран!
Из тихих бездн — к тебе последний крик,
Из тихих бездн, где твой заветный лик
Как призрак жизни надо мной возник.
Сомкнулся полог голубой воды,
И светит странно в окна из слюды
Медузы блеск и блеск морской звезды.
Среди кораллов и гранитных глыб
Сияют стаи разноцветных рыб.
Знакомый мир — ушел, отцвел, погиб.
Я смертно стыну в неотступном сне…
Зачем же ты, в холодной глубине,
Как призрак жизни, клонишься ко мне?
Я в тихих безднах помню прошлый рай.
Из тихих бездн к тебе мой крик, — внимай:
В последний раз, в последний раз, — прощай!
Знаю, чем меня пленила
жизнь моя, красавица, —
одарила страшной силой,
что самой не справиться. Не скупилась на нее
ни в любви, ни в бедах я, —
сердце щедрое мое
осуждали, бедные. Где ж им счастье разгадать
ни за что, без жалости
все, что было, вдруг отдать
до последней малости. Я себя не берегла,
я друзей не мучила…
Разлетелись сокола…
Что же, может, к лучшему? Елка, елка, елочка,
вершинка — что иголочка,
после милого осталась
только поговорочка. Знаю, знаю, чем пленила
жизнь моя, красавица, —
силой, силой, страшной силой.
Ей самой не справиться.
1.
На Двине ль, на Днепре ль, на Дону ли —
гниль и прель с дороги спихнули.
2.
Эй, крестьяне,
рабочие,
в ногу!
На широкую выйдем дорогу!
3.
Но…
дорога закрыта Разрухой!
Как же быть нам с треклятой старухой?
4.
Растревожен рабочий наш улей:
не возьмешь ни штыком,
ни пулей!
5.
За Разрухой —
сынок ее,
Голод…
За работу,
лопата и молот!
6.
За работу
на фронте бескровном!
Станет путь
и свободным и ровным!
7.
Путь проложен
трудом
к новой жизни.
Прочь с дороги, трутни и слизни!
8.
Красным золотом,
солнце, брызни, —
мы навстречу идем
новой жизни!
Навек налажен в рамках тесных
Строй жизни пасмурной, немой.
Недостижимей звёзд небесных
Свободной жизни блеск и зной.
Одной мечтою в час досуга
Я обтекаю вольный свет,
Где мне ни подвига, ни друга,
Ни наслаждений бодрых нет.
Томясь в завистливой печали,
Слежу задумчиво тогда,
Как выплывают из-за дали
Деревни, степи, города,
Мелькают лица, платья веют,
Смеются дети, солнце жжёт,
Шумят стада, поля пестреют,
Несутся кони, пыль встаёт…
Ручья лесного нежный ропот
Сменяет рынка смутный гул.
Признания стыдливый шёпот
В базарных криках потонул.
Сутулый, больной, бритолицый,
уже не боясь ни черта,
по улицам зимней столицы
иду, как Иван Калита.Слежу, озираюсь, внимаю,
опять начинаю сперва
и впрок у людей собираю
на паперти жизни слова.Мне эта работа по средствам,
по сущности самой моей;
ведь кто-то же должен наследство
для наших копить сыновей.Нелегкая эта забота,
но я к ней, однако, привык.
Их много, теперешних мотов,
транжирящих русский язык.Далеко до смертного часа,
а легкая жизнь не нужна.
Пускай богатеют запасы,
и пусть тяжелеет мошна.Словечки взаймы отдавая,
я жду их обратно скорей.
Не зря же моя кладовая
всех нынешних банков полней.
Отважный риск! Из-за каприза
Поставил жизнь на карту я —
И проиграл… Но ты не смеешь
Грустить, роптать, душа моя!
Саксонцы волю человека
Зовут «небесный мир его»,
Жизнь мной убита, но исполнил
Я прихоть сердца моего.
Мое блаженство, правда, длилось
Одно мгновение; но тот,
Кто опьянел от наслажденья,
Ужли часы считать начнет?
Там, где блаженство, таме и вечность;
Тут в яркий и единый свет
Лучи любви всегда сольются,
Тут времени и места нет!
Там факелы, огневзнесенья, пятна,
Там жерла пламеносных котловин.
Сто дней пути — расплавленный рубин.
И жизнь там только жарким благодатна.
Они горят и дышат непонятно.
Взрастает лес. По пламени вершин
Несется ток пылающих лавин.
Вся жизнь Огня сгущенно-ароматна.
Как должен быть там силен аромат,
Когда, чрез миллионы верст оттуда,
Огонь весны душистое здесь чудо.
Как там горит у Огнеликих взгляд,
Коль даже мы полны лучей и гуда,
И даже люди, полюбив, горят.
В жизни всему свои сроки,
Всякому лиху пора…
Две белопёрых сороки
Сядут на тын у двора.Всё по порядку гадалки
Вспомнят, что сам позабыл,
Что погубить было жалко
И, не губя, погубил… Словно бродяги без крова,
В окна заглянут года…
Счастье — как пряник медовый!
С солью краюха — беда! Лень ли за дверь оглянуться,
Палкой воровок спугнуть.
Жалко теперь обмануться.
Трудно теперь обмануть… Вечер пройдёт и обронит
Щит золотой у ворот…
Кто ж тебя за руку тронет,
Кто же тебя позовёт? Те же, как веточки, руки,
Те же росинки у глаз.
Только теперь и разлуки
Не посулят ни на час… Юность — пролёт голубиный!
Сердце — пугливый сурок!
То лишь краснеет рябина
В стрекоте вещих сорок!
Все в жизни мировой есть выраженье
Единого предвечного Лица,
В котором боль и радость без конца,
И наши лица лишь отображенье.
Творящих сил качанье и броженье,
Борьба, чтоб жил, как факел, дух борца,
Путь роз и путь тернового венца,
Тьмы тем в путях к лучам преображенья.
Ты слышал птицу? Что в ней может быть?
Какой-то всклик. Нам этот звук не внятен.
А в нем предельный зов, мольба любить.
И мы могли бы в песне радость пить,
Когда б закон миров нам был понятен: —
Все хочет хоть минуту говорить.
1
Они прощались навсегда,
Хотя о том пока не знали.
Погасла в небе их звезда,
И тихо свечи догорали.
«Я обещаю помнить вас…
Дай бог дожить до новой встречи…»
И каждый день, и каждый час
Звучать в нём будут эти речи.
Она его не дождалась,
С другим печально обвенчалась.
Он думал: «Жизнь не удалась…»
А жизнь лишь только начиналась.
2
Он ставит в церкви две свечи.
Одна — за здравие любимой,
Чтоб луч её мерцал в ночи,
Как свет души его гонимой.
Свечу вторую он зажег
За упокой любви опальной
И может, пламя горьких строк
Зажглось от той свечи печальной?
Две горьких жизни…
Два конца…
И смерть их чувства уравняла,
Когда у женского лица
Свеча поэта догорала.
Единый, быстрый миг вся жизнь ее была!
Одно минутное, но милое явленье,
Непостижимое в своем определенье,
Судьба на то ее в сей мир произвела,
Чтоб, счастья не узнав, увянуть в раннем цвете.
Все то, что мило нам на свете,
И сердце нежное, и ясный, твердый ум,
И нежность ко друзьям, и к скорбным состраданье,
И в жизни той блаженства ожиданье,
Все грозная с тобой в сем гробе погребла,
Лишь душу небесам обратно отдала.
«Граждане! Зачем толкаетесь,
На скандал и ссору нарываетесь —
Сесть хотите? дальняя дорога?..
Я вам уступлю, ради бога!
Граждане, даже пьяные,
Все мы — пассажиры постоянные:
Все живём, билеты отрываем,
Все по жизни едем трамваем…
Тесно вам? И зря ругаетесь —
Почему вперёд не продвигаетесь?
Каши с вами, видимо, не сваришь…» —
«Никакой я вам не товарищ!»
«Ноги все прокопытили…»
«Вон уже дыра на вашем кителе».
«Разбудите этого мужчину —
Он во сне поёт матерщину».
«Граждане! Жизнь кончается —
Третий круг сойти не получается!»
«С вас, товарищ, штраф — рассчитайтесь!..
Нет? Тогда — ещё покатайтесь…»
Беда не в старости. Беда
Не состаре́ться с жизнью вместе;
Беда — в отцветшие года
Ждать женихов седой невесте.
Беда душе веселья ждать
И жаждать новых наслаждений,
Когда день начал убывать
И в землю смотрит жизни гений;
Когда уже в его руке
Светильник грустно догорает
И в увядающем венке
Остаток листьев опадает.
Вольтер был прав: несчастны мы,
Когда не в уровень с годами,
Когда в нас чувства и умы
Не одногодки с сединами.
От солнца льётся только колыханье,
Небесных сил безжизненно дыханье,
Но отчего ж оно животворит?
Иль на земле источник нашей жизни,
И нет путей к заоблачной отчизне,
И не для нас небесный змий горит?
Не мёртвая, не скудная пустыня,
Своих судеб царица и богиня,
От праха ты стремишься к божеству, —
А я — одна из множества ступеней
Из царства сил в святую область теней,
Не тщетно жизнью призрачной живу.
И до конца пребуду терпеливым:
Что было прахом и страданьем лживым,
Что сквозь мои томления пройдёт, —
Во мне святыне вечной приобщится,
И в ликованьи нежно истончится,
Божественной природой оживёт.
Не знаем мы, куда направить
Свои стремленья и мечты,
Всегда привыкшие лукавить
На играх светской суеты.
А рядом тут же, недалеко,
Есть сотни страждущих людей, —
Блажен, чье пламенное око
Их видит в радости своей!
Блажен, кто чувствует правдиво
И преклоняет чуткий слух
К тому, что грустно и нелживо,
Как вечной жизни вещий дух.
Жизнь, как волна, разнообразна, —
И тот блажен, кто черный грех,
Грех, порожденный от соблазна,
Прощая, разделит на всех.
Тропа вдоль просеки лесной
Бывает так отрадна взгляду,
В часы, когда неистов зной,
Она уводит нас в прохладу.
А есть тропинка через рожь,
По ней и час, и два идешь,
Вдыхая тонкую пыльцу.
А есть к заветному крыльцу
Совсем особая тропинка.
Мне эти тропы не вновинку.Но помню дикий склон холма,
Парной весенней ночи тьма.
Вокруг не видно ни черта,
Лишь наверху земли черта
Перечертила Млечный Путь,
В дорогу палку не забудь!
Не поскользнись на черном льду,
Тропа нацелена в звезду!
Всю жизнь по той тропе иди,
Всю жизнь на ту звезду гляди!
Здесь роща, помню я, стояла,
Бежал ручей, — он отведен;
Овраг, сырой дремоты полный,
Весь в тайнобрачных — оголен
Огнями солнца; и пески
Свивает ветер в завитки!
Где вы, минуты вдохновенья?
Бывала вами жизнь полна,
И по мечтам моим счастливым
Шла лучезарная волна...
Все это с рощей заодно
Куда-то вдаль унесено!..
Воскресни, мир былых мечтаний!
Воскресни, жизнь былых годов!
Ты заблести, ручей, волнами
Вдоль оживленных берегов...
Мир тайнобрачных, вновь покрой
Меня волшебною дремо́й!
Слабеет жизни гул упорный,
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат черный
О жизни будущей поет.
Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак, иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?
Быть может, венецейской девы
Канцоной нежной слух пленя,
Отец грядущий сквозь напевы
Уже предчувствует меня?
И неужель в грядущем веке
Младенцу мне — велит судьба
Впервые дрогнувшие веки
Открыть у львиного столба?
Мать, что́ поют глухие струны?
Уж ты мечтаешь, может быть,
Меня от ветра, от лагуны
Священной шалью оградить?
Нет! Все, что есть, что было,— живо!
Мечты, виденья, думы — прочь!
Волна возвратного прилива
Бросает в бархатную ночь!
Живу, как будто с новой силой
Все блага жизни возлюби;
Но я сильней, о друг мой милый,
Дитя мое, люблю тебя.
Уж если сердцем престарелым
Влекусь я к радостям земным,
Все блага жизни быть уделом
Должны бы, юная, твоим.
Тебя, меж тем, уже невзгода
Постигла горестных утрат;
В твоей любви зарю восхода
Сменил безвременно закат.
И, словно день тоскливо-серый,
Проходит скучно жизнь твоя;
Живешь ты в будущее верой,
Тоску по прошлом затая.
И нам, в твоем безмольвье гордом,
Душевных струн не слышен стон…
О, еслиб радостным аккордом
Был, наконец, он разрешен!
Теперь, когда я с новой силой
Все блага жизни возлюбил,
Ценою их, о друг мой милый,
Тебе бы счастье я купил.
И еслиб то, чего желала-б
Моя любовь к тебе, сбылось, —
Разлуку с жизнью бы без жалоб
И баз борьбы я перенес.
Жизнь кончена, я это сознаю,
Нет больше целей, нет надежд свободных,
Пора пересказать всю жизнь свою
В стихах неспешных, сжатых и холодных.
Мне — сорок шесть. За эти годы я
Людей значительных встречал немало
(Меж ними были и мои друзья),
Судьба меня нередко баловала,
Я видел много стран, и сквозь окно
Три революции мог наблюдать я жадно,
Испить любовь мне было суждено
И все мученья страсти беспощадной.
И все прошло, и все я пережил,
И многих нет, с кем я сидел на пире…
Смотрю спокойно на ряды могил
И больше ничего не жду я в мире.
Как изваянная, висит во сне
С плодами ветвь в саду моем — так низко…
Деревья спят — и грезят? — при луне,
И таинство их жизни — близко, близко… Пускай недостижимо нам оно —
Его язык немотный всё ж понятен:
Им нашей красотой сказать дано,
Что мы — одно, в кругу лучей и пятен.И всякой жизни творческая дрожь
В прекрасном обличается обличье;
И мило нам раздельного различье
Общеньем красоты. Ее примножь! —И будет мир, как этот сад застылый,
Где внемлет всё согласной тишине:
И стебль, и цвет Земле послушны милой;
И цвет, и стебль прислушались к Луне.
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Вот я вернулся с дороги
И встретил твой ясный взгляд.
Как будто вижу впервые,
Как эти глаза горят!
Вот я вернулся с дороги,
В милый наш дом вхожу…
И, словно впервые в жизни,
Руки твои держу.
И кажется мне, впервые
Я слышу твой тихий смех,
И в сотый раз понимаю,
Насколько ты лучше всех!
И в сотый раз повторяю,
Как счастливы мы с тобой,
Что вместе прожить не месяц —
Всю жизнь нам дано судьбой,
Что вместе встречать нам весны,
Рвать на полях цветы,
Что я не спешил родиться
И не опоздала ты.
И подумаешь, бросив на край этот взоры:
Здесь когда-то, в огнях допотопной земли,
Кто-то сыпал у моря высокие горы,
И лежат они так, как когда-то легли!
Неприветны, черны, громоздятся уступы…
То какой-то до века погасший костер,
То каких-то мечтаний великие трупы,
Чей-то каменный сон, наводнивший простор!
В нем угрюмые люди — поморы толкутся,
Призываются к жизни на краткие дни…
Не дано им ни мыслью, ни чувством проснуться!
Уж не этим ли счастливы в жизни они?