Вот он — Христос — в цепях и розах
За решеткой моей тюрьмы.
Вот агнец кроткий в белых ризах
Пришел и смотрит в окно тюрьмы.
В простом окладе синего неба
Его икона смотрит в окно.
Убогий художник создал небо.
Но лик и синее небо — одно.
Дышит счастьем,
Сладострастьем
Упоительная ночь!
Ночь немая,
Голубая,
Неба северного дочь!
После зноя тихо дремлет
Прохлажденная земля;
Не такая ль ночь обемлет
Пиита Ивика Разбойники убили,
А он вопил, когда они его губили:
«О небо, ты мой глас, о небо, ты внемли,
И буди судиею
Над жизнию моею!»
Он тако вопиял, толпой терзаем сею.
В тот самый час летели журавли.
Он вопил: «Вы моей свидетелями будьте
Кончины лютыя и не забудьте
Того, что я вещаю вам,
В стороне далекой от родного края
Снится мне приволье тихих деревень,
В поле при дороге белая береза,
Озими да пашни — и апрельский день.
Ласково синеет утреннее небо,
Легкой белой зыбью облака плывут,
Важно грач гуляет за сохой на пашне,
Пар блестит над пашней… А кругом поют
Жаворонки в ясной вышине воздушной
И на землю с неба звонко трели льют.
Молча сижу под окошком темницы,
Синее небо отсюда мне видно:
В небе играют всё вольные птицы;
Глядя на них, мне и больно и стыдно.Нет на устах моих грешной молитвы,
Нету ни песни во славу любезной:
Помню я только старинные битвы,
Меч мой тяжёлый да панцирь железный.В каменный панцирь я ныне закован,
Каменный шлем мою голову давит,
Щит мой от стрел и меча заколдован,
Конь мой бежит, и никто им не правит.Быстрое время — мой конь неизменный,
Верю я и верить буду,
Что от сих до оных мест
Божество разлито всюду —
От былинки вплоть до звезд. Не оно ль горит звездами,
И у солнца из очей
С неба падает снопами
Ослепительных лучей? В бездне тихой, черной ночи,
В беспредельной глубине
Не оно ли перед очи
Ставит прямо вечность мне? Не его ль необычайный
Утро осеннее, утро холодное,
Ты пробудило во мне
Смутного страха томленье бесплодное —
Мысль о таинственном сне.
Осень богата плодами душистыми
Средь пожелтевших садов,
Зрелых колосьев, полями волнистыми —
Скромной наградой трудов.
Так! Но ведь эти дары сердцу бедному
Ясно твердят о зиме,
Могучий день пришел. Деревья встали прямо,
Вздохнули листья. В деревянных жилах
Вода закапала. Квадратное окошко
Над светлою землею распахнулось,
И все, кто были в башенке, сошлись
Взглянуть на небо, полное сиянья.
И мы стояли тоже у окна.
Была жена в своем весеннем платье.
И мальчик на руках ее сидел,
Весь розовый и голый, и смеялся,
Человек в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет.
У него ничего не выходит.
Все выходит наоборот.
И в работе опять не выходит.
и в любви, как всегда, не везет.
Что же он в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет?
Заря упала и растаяла.
Ночные дремлют корпуса.
Многоэтажная окраина
Плывет по лунным небесам…
Плывет по лунным небесам
Плывет по лунным небесам
Плывет по лунным небесам…. И шапку сняв, задравши голову,
Как зачарованный стою
Я на краю степи и города
Земли и неба на краю на краю…
Не заря занимается в небе ночном, —
Чувство доброе светится в мире дурном,
И откуда — не знаешь, откуда взялись —
У него побратимы нашлись.
Здравствуй, светлый посол! Как тебя иам принять?
Вифлеемской ли ночи опять воссиять?..
Ночь-красавица! Жгучие раны земли
Ты прохладой своей исцели.
Выше, все выше наверх громоздите столбы!
Башни на башни, уступы на массу уступов!
Мы не считаем увечных и трупов,
Небу мы вызов бросаем для смелой борьбы.
Нас бесконечность его подавляет собою…
Смертные — выше! Достигнем величия с бою!
Каждая раса и каждый народ,
Камень на камень смелей громоздите! Вперед!
В небе праздник голубой.
Мы с тобой
Положили на колени
Гроздь сирени.
Мы искали — помнишь? — «счастье»,
Пять цветочных лепестков,
И на нас, на чудаков,
С ветки чиж смотрел с участьем.
Ты нашел и предложил:
Господи Боже, склони свои взоры
К нам, истомленным суровой борьбой,
Словом Твоим подвигаются горы,
Камни как тающий воск пред Тобой!
Тьму отделил Ты от яркого света,
Создал Ты небо, и Небо небес,
Землю, что трепетом жизни согрета,
Мир, преисполненный скрытых чудес!
Создал Ты Рай — чтоб изгнать нас из Рая.
Боже, опять нас к себе возврати,
Ночного неба свод далекий
Весь в крупных звездах. Все молчит.
Лишь моря слышен шум глубокий
Да сердце трепетно стучит.
Стою, в тревоге ожиданья,
Исполнен радостных надежд…
И вот — шаги среди молчанья,
Шаги и легкий шум одежд!
И верю, и не верю счастью,
Гляжу с надеждою во тьму…
Тихо пело время... В мире ночь была
Бледной лунной сказкой ласкова, светла...
В небе было много ярких мотыльков,
Быстрых, золотистых, майских огоньков...
Искрами струился месяц в водоем,
И в безмолвном парке были мы вдвоем...
Ты и я, и полночь, звездный свет и тьма
Для сестры моей, любови, есть лазоревы цветы,
Есть лазоревы цветочки самой свежей красоты.
Самой свежей, самой нежной, из-под первой той росы,
Для сестры моей, любови, и другие есть красы.
На холме, холме зеленом есть высокий теремок,
Под оконцем воркованье, стонет белый голубок.
Голубь нежный, белоснежный, он проворный, круговой,
Их две сестры: одна от неба,
Ну, а другая – от земли.
И тщетно жду: какую мне бы
Дать боги Случая могли:
Вот ту – которая от неба,
Иль ту, другую – от земли?
Одна как статуя Мадонны,
Ну а другая как вертеп.
И я вздыхаю сокрушенно:
Как много карих, голубых,
Любимых глаз зорю встречало!
В могилах спят они теперь,
А солнце всходит, как бывало.
Ночь краше дня; как много глаз
Ея пленялося красою!
На небе звезды все горят,
А те глаза оделись тьмою.
Как много карих, голубых,
Любимых глаз зарю встречало!
В могилах спят они теперь,
А солнце всходит, как бывало.
Ночь краше дня; как много глаз
Ее пленялося красою!
На небе звезды все горят,
А те глаза оделись тьмою.
Небо бледно-голубое
Дышет светом и теплом,
Что-то радостно-родное
Веет, светится во всем.
Воздух, полный теплой влаги,
Зелень свежую поит
И приветственные флаги
Зыбью тихою струит.
Каждогодно все так же, из миллионолетия в новые,
В срочный день объявляет весна ультиматум,
Под широтами дальними на время основывая
Царство, где оборона отдана ароматам.
И поэты все так же, новаторы и старые,
Клянутся, что не могут «устоять при встрече»,
И церемониймейстер, с мебели бархат снега спарывая,
Расстилает парчу зелени вдоль поречий.
Каждое эхо, напролет не сутки ли,
Слушает клятвы возобновленных влюбленных,
Чахлые сосны дорогу к лазури найдут.
К. Бальмонт
Ты нашел свой путь к лазури,
Небом радостно вздохнул, —
Ведал громы, видел бури,
В вихрях взвеянных тонул;
Славой солнца опьянялся,
Лунной магией дышал,
Всех пленял и всем пленялся,
С мировой мечтой дрожал;
Не вся ли Земля для меня — отчизна моя роковая?
Не вся ли Земля — для меня?
Я повсюду увижу — из серых туманов рождение красного дня,
И повсюду мне Ночь будет тайны шептать, непостижности звезд зажигая.
И везде я склонюсь над глубокой водой,
И, тоскуя душой, навсегда — молодой,
Буду спрашивать, где же мечты молодые
Будут счастливы, видя цветы золотые,
Без которых всечасно томится душа.
О, Земля одинакова всюду, в жестоком нежна, в черноте хороша.
Ты белых лебедей кормила,
Откинув тяжесть черных кос…
Я рядом плыл; сошлись кормила;
Закатный луч был странно-кос.
По небу полосы синели,
Вечеровой багрец кроя;
В цветах черемух и синели
Скрывались водные края.
Три птицы увидел я
В небе пустом.
Ворону, летевшую вкось.
Орла над высоким
Весенним гнездом.
Сороку, схватившую кость.
Ворона летела, не зная куда,
В расчете на птичье «авось».
Сорока, вкусившая радость труда,
Собаке оставила кость.
Тихо, мягко, над Украйной
Обаятельною тайной
Ночь июльская лежит —
Небо так ушло глубоко,
Звезды светят так высоко,
И Донец во тьме блестит.
Сладкий час успокоенья!
Звон, литии, псалмопенья
Святогорские молчат —
Под обительской стеною,
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите всё о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту —
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Был край, слезам и скорби посвященный,
Восточный край, где розовых зарей
Луч радостный, на небе том рожденный,
Не услаждал страдальческих очей;
Где душен был и воздух вечно ясный,
И узникам кров светлый докучал,
И весь обзор, обширный и прекрасный,
Мучительно на волю вызывал.Вдруг ангелы с лазури низлетели
С отрадою к страдальцам той страны,
Но прежде свой небесный дух одели
Я люблю смотреть, как умирают дети.
Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
за тоски хоботом?
А я —
в читальне улиц —
так часто перелистывал гроба том.
Полночь
промокшими пальцами щупала
меня
и забитый забор,
В холодный зал, луною освещенный,
Ребенком я вошел.
Тенями рам старинных испещренный,
Блестел вощеный пол.
Как в алтаре, высоки окна были,
А там, в саду — луна,
И белый снег, и в пудре снежной пыли —
Столетняя сосна.
Декабрь морозит в небе розовом,
Нетопленный мрачнеет дом.
А мы, как Меншиков в Березове,
Читаем Библию и ждем.
И ждем чего? самим известно ли?
Какой спасительной руки?
Уж взбухнувшие пальцы треснули
И развалились башмаки.
Смеркается, и в небе темно-синем,
Где так недавно храм Ерусалимский
Таинственным сиял великолепьем,
Лишь две звезды над путаницей веток,
И снег летит откуда-то не сверху,
А словно подымается с земли,
Ленивый, ласковый и осторожный.
Мне странною в тот день была прогулка.
Когда я вышла, ослепил меня
Прозрачный отблеск на вещах и лицах,
Седьмое Небо, блаженный Рай
Не забывай.
Мы все там были, и будем вновь,
Гласит Любовь.
Престолы Неба, сады планид —
Для всех, кто зрит.
Несчетны Солнца, жемчужность Лун —
Для всех, кто юн.
А здесь, покуда свершаем чудо