Он не спит, не дремлет.Коран
В тихом старом городе Скутари,
Каждый раз, как только надлежит
Быть средине ночи, — раздается
Грустный и задумчивый Тэмджид.
На средине между ранним утром
И вечерним сумраком встают
Дервиши Джелвети и на башне
Древний гимн, святой Тэмджид поют.
Спят сады и спят гробницы в полночь,
Спит Скутари. Все, что спит, молчит.
Но под звездным небом с темной башни
Не для спящих этот гимн звучит:
Есть глаза, чей скорбный взгляд с тревогой,
С тайной мукой в сумрак устремлен,
Есть уста, что страстно и напрасно
Призывают благодатный сон.
Тяжела, темна стезя земная.
Но зачтется в небе каждый вздох
Спите, спите! Он не спит, не дремлет,
Он вас помнит, милосердый Бог.
Над землёю воздух дышит
День от дня теплее;
Стали утром зорьки ярче,
На небе светлее.
Всходит солнце над землёю
С каждым днем всё выше.
И весь день, кружась, воркуют
Голуби на крыше.
Вот и верба нарядилась
В белые серёжки,
И у хат играют дети, —
Веселятся, крошки!
Рады солнечному свету,
Рады дети воле,
И теперь их в душной хате
Не удержишь боле.
Вот и лёд на речке треснул,
Речка зашумела
И с себя зимы оковы
Сбрасывает смело;
Берега крутые роет,
Разлилась широко…
Плеск и шум воды бурливой
Слышен издалёка.
В небе тучка набежала,
Мелкий дождик сеет…
В поле травка показалась,
Поле зеленеет.
На брединнике, на ивах
Развернулись почки,
И глядят, как золотые,
Светлые листочки.
Вот и лес оделся, песни
Птичек зазвенели,
Над травой цветов головки
Ярко запестрели.
Хороша весна-царица,
В плащ цветной одета!
Много в воздухе разлито
И тепла, и света…
Над мертвым Городом, над вечным морем гула,
где ночью блещет свет, где днем-всегда темно,
как Царские Врата, вдруг Небо разомкнуло
узорное окно.
Бегут толпы теней вокруг в смятеньи диком,
и обернуться им в том беге не дано,
но тихо светится в безмолвии великом
узорное окно.
Над лесом красных труб, над царством мертвых линий,
где смех. безумие и смерть — одно звено,
немолчно бодрствует небесной благостыней
узорное окно.
Там кто-то молится, рыдает, умоляет,
да отвратит Господь, что небом суждено,
и, благостно светясь, весь мир благословляет
узорное окно.
О, с детства милое знакомое Виденье,
вновь сердце бедное Тобой озарено!..
Да будет жизнь моя — молитва, плач и бденье!
Да будет падший дух — узорное окно!..
Твоё лицо бледней, чем было
В тот день, когда я подал знак,
Когда, замедлив, торопила
Ты лёгкий, предвечерний шаг.
Вот я стою, всему покорный,
У немерцающей стены.
Что сердце? Свиток чудотворный,
Где страсть и горе сочтены!
Поверь, мы оба небо знали:
Звездой кровавой ты текла,
Я измерял твой путь в печали,
Когда ты падать начала.
Мы знали знаньем несказанным
Одну и ту же высоту
И вместе пали за туманом,
Чертя уклонную черту.
Но я нашёл тебя и встретил
В неосвещённых воротах,
И этот взор — не меньше светел,
Чем был в туманных высотах!
Комета! Я прочёл в светилах
Всю повесть раннюю твою,
И лживый блеск созвездий милых
Под чёрным шёлком узнаю!
Ты путь свершаешь предо мною,
Уходишь в тени, как тогда,
И то же небо за тобою,
И шлейф влачишь, как та звезда!
Не медли, в тёмных тенях кроясь,
Не бойся вспомнить и взглянуть.
Серебряный твой узкий пояс —
Суждённый магу млечный путь.
(Дума)
Как ты можешь
Кликнуть солнцу:
«Слушай, солнце!
Стань, ни с места!
Чтоб ты в небе
Не ходило,
Чтоб на землю
Не светило!»
Стань на берег,
Глянь на море:
Что ты можешь
Сделать морю,
Чтоб вода в нем
Охладела,
Чтобы камнем
Затвердела?
Какой силой
Богатырской
Шар вселенной
Остановишь,
Чтоб не шел он,
Не кружился?
Как же быть мне
В этом мире —
При движеньи —
Без желанья?
Что мне делать
С буйной волей,
С грешной мыслью,
С пылкой страстью?
В эту глыбу
Земляную
Сила неба
Жизнь вложила
И живет в ней,
Как царица!
С колыбели —
До могилы
Дух с землею
Ведут брани:
Земь не хочет
Быть рабою —
И нет мочи
Скинуть бремя;
Духу ж неба
Невозможно
С этой глыбой
Породниться…
Много ль время
Пролетело?
Много ль время
Есть впереди?
Когда будет
Конец брани?
За кем поле?
Бог их знает!
В этой сказке
Цель сокрыта;
В моем толке
Смысла нету,
Чтоб провидеть
Дела божьи…
За могилой
Речь безмолвна;
Вечной тьмою
Даль одета…
Буду ль жить я
В бездне моря?
Буду ль жить я
В дальнем небе?
Буду ль помнить,
Где был прежде?
Что я думал
Человеком?..
Иль за гробом
Все забуду,
Смысл и память
Потеряю?..
Что ж со мною
Тогда будет,
Творец мира,
Царь природы?..
Высоко в небе месяц ясный,
Затих волны дремотный плеск.
Как снежно-золотое поле,
Сияет в море лунный блеск.
Плыла меж небом и землею
Над морем тучка, наплыла
На край луны — и вдруг широко
Нас мягкой тенью обняла.
Далеко золотое поле
Покрылось матовым стеклом,
И ветер, шелестя травою,
Пахнул полуночным теплом.
Счастливым и глубоким вздохом
Волна вздохнула в полусне —
И как доверчиво, как нежно
Ты вся прижалася ко мне!
Но вспыхнул блеск на горизонте,
Тень по горам в леса ушла —
И снова мы сидим недвижно,
И снова ночь, как день, светла.
Спит море под луною ясной,
Блестит на влажных камнях мох…
О, ночь любви! Ужель и в счастье
Нам нужен хоть единый вздох?
Кто сказал, что будто Небо далеко от нас?
Солнце — в мыслях, Месяц сердцу светит каждый час.
Чуть помыслим, — это утро, это свет дневной,
Чуть полюбим, — это дымка с ясною Луной.
И Луна, побыв, как Месяц, в нежном серебре,
Станет Солнцем, чтоб тонули помыслы в заре.
И небесный серп, собравши жатву всех сердец,
Золотит колосья мыслей, их сплетя в венец.
Серебро в пресуществленьи золотом горит,
В мыслях жемчуг, в мыслях звездность, камень-маргарит.
Переливные опалы в озерной воде,
Свадьба Месяца и Солнца, зов звезды к звезде.
Не поймешь, когда полюбишь, двойственных речей,
Только будь как пламень Солнца, луч среди лучей.
Не найдешь раздельность Неба и Земли родной,
Если разум обвенчаешь с царственной Луной.
Я на распутии стоял,
С самим собой в борьбе тяжелой:
То мрачный путь, то путь веселый
На поле жизни мне мелькал.
Манила радость — в отдаленьи
Знакомый образ видел я:
К нему с тоской, к нему в томленьи
Душа просилася моя.
И уступал я... улетали
Сомненья быстрою чредой:
Туда!.. Но может, путь печали
Скрывает небо за собой!
В раздумье стал я: блеск обманет,
Любовь коварна, жизнь летит,
Душа от радости устанет
И рано сердце загрустит.
Забуду ж свет! К безвестной цели
Пойду чрез тернистый путь!
К гробам — чтоб страсти омертвели,
Чтоб охладела к миру грудь!
И, заглушивши сердца злобу,
Благословил я мрачный вход.
Что нужды? Жизнь ведет ко гробу —
Быть может, к жизни гроб ведет.
Но что же мне в замену света?
Брожу один в могильной мгле,
Взываю к небу и земле —
Земля и небо без ответа.
Вьется дымка золотая, придорожная…
Ой ты, радость молодая, невозможная!
Точно небо, высока ты,
Точно море, широка ты,
Необъятная дорога молодежная! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Точно небо, высока ты,
Точно море, широка ты,
Необъятная дорога молодежная! В море чайку обгоняем мы далекую,
В небе тучу пробиваем мы высокую!
Улыбаясь нашей стае,
Всей земли одна шестая
Нашей радостью наполнена широкою! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Улыбаясь нашей стае,
Всей земли одна шестая
Нашей радостью наполнена широкою! Что мечталось и хотелось, то сбывается,
Прямо к солнцу наша смелость пробивается!
Всех разбудим-будим-будим!
Все добудем-будем-будем!
Словно колос, наша радость наливается! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Всех разбудим, будим, будим!
Все добудем, будем, будем!
Словно колос, наша радость наливается! В пляске ноги ходят сами, сами просятся,
И над нами соловьями песни носятся!
Эй, подруга, выходи-ка,
И на друга погляди-ка,
Чтобы шуткою веселой переброситься! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Эй, подруга, выходи-ка,
И на друга погляди-ка,
Чтобы шуткою веселой переброситься!
В сонмах Восточных
Дальних Небес,
В мигах урочных,
В звеньях чудес,
Был я, ходил я,
Меда вкусил я,
Света испил я,
Снова исчез.
Но не на Землю
Вновь я ушел,
Высшему внемлю,
Был мне глагол.
Есть бестелесны,
Выси чудесны,
Круги Небесны,
В них я вошел.
Там, без скончанья,
Светы для всех,
Нет там венчанья,
Лишний там смех.
Смех — наше зелье,
В нем есть похмелье,
Там же веселье
Вечных утех.
В тихой и связной
Сказке побыв,
Вняв, что алмазный
Путь есть красив,
Стал я звездою,
Пал над водою,
Мысль с молодою
Кровию слив.
В темные ночи,
В тайность вступил,
Вызвездил очи
Веяньем сил.
Вновь на Земле я,
Радуюсь, млея,
На Корабле я
Буду, как был.
В пути на горную вершину,
В пути почти на небеса
Вертятся вслед автомашине
И в облака плывут леса.И через горные пороги,
Вводя нас молча в дом земной,
Ландшафты грозные дорога
Передвигает предо мной.Хребты сгибающая тяжесть
На горы брошенных небес,
Где тучи пепельные вяжут
И опоясывают лес.Скелеты чудищ допотопных,
Шестисотлетних тополей,
Стоят толпой скалоподобной,
Костей обветренных белей.Во мгле белеющие складки
Гофрированной коры
Годятся нам для плащ-палатки
На случай грозовой поры.Все вдруг закроется пожаром,
Огня дрожащего стеной,
Или густым болотным паром,
Или тумана пеленой.И наконец, на повороте
Такая хлынет синева,
Обнимет нас такое что-то,
Чему не найдены слова.Что называем снизу небом,
Кому в лицо сейчас глядим,
Глядим восторженно и слепо,
И скалы стелются под ним.А горный кряж, что под ногами,
Могильной кажется плитой.
Он — вправду склеп. В нем каждый камень
Унижен неба высотой.
Уж я бегал, бегал, бегал
и устал.
Сел на тумбочку, а бегать
перестал.
Вижу, по небу летит
галка,
а потом ещё летит
галка,
а потом ещё летит
галка,
а потом ещё летит
галка.
Почему я не летаю?
Ах как жалко!
Надоело мне сидеть,
захотелось полететь,
разбежаться,
размахаться
и как птица полететь.
Разбежался я, подпрыгнул,
крикнул: «Эй!»
Ногами дрыгнул.
Давай ручками махать,
давай прыгать и скакать.
Меня сокол охраняет,
сзади ветер подгоняет,
снизу реки и леса,
сверху тучи-небеса.
Надоело мне летать,
захотелось погулять,
топ
топ
топ
топ
захотелось погулять.
Я по садику гуляю,
я цветочки собираю,
я на яблоню влезаю,
в небо яблоки бросаю,
в небо яблоки бросаю
наудачу, на авось,
прямо в небо попадаю,
прямо в облако насквозь.
Надоело мне бросаться,
захотелось покупаться,
буль
буль
буль
буль
захотелось покупаться.
Посмотрите,
посмотрите,
как плыву я под водой,
как я дрыгаю ногами,
помогаю головой.
Народ кричит с берега:
Рыбы, рыбы, рыбы, рыбы,
рыбы — жители воды,
эти рыбы,
даже рыбы! —
хуже плавают, чем ты!
Я говорю:
Надоело мне купаться,
плавать в маленькой реке,
лучше прыгать, кувыркаться
и валяться на песке.
Мне купаться надоело,
я на берег — и бегом.
И направо и налево
бегал прямо и кругом.
Уж я бегал, бегал, бегал
и устал.
Сел на тумбочку, а бегать
перестал.
Торжествующая Нина
Видит: голубя смирней,
Сын громов, орёл — мужчина
Бьётся в прахе перед ней.
Грудь железную смягчила
Нега пламенной мечты,
И невольно уступила
Мужа царственная сила
Власти женской красоты. Не гордись победой, дева!
Далеки плоды посева.
Дней грядущих берегись!
Нина, Нина, — не гордись
Этих взоров юной прытью;
Не гордись, что ты могла
Неги шёлковою нитью
Спутать дикого орла!
Близки новые минуты,
Где сама должна ты снять
Эти розовые путы
И грозу распеленать!
Дерзкий хищник жажду взора,
Жажду взора утолит,
И грудей роскошных скоро
Жаркий пух растеребит;
Ты подашь ему, как Геба,
Этот нектар, а потом
Вдруг неистовым крылом
Твой орёл запросит неба;
Чем сдержать его?
Горе, если пред собою
Он узрит одну лишь степь
С пересохшую травою!
Он от сердца твоего
Прянет к тучам, к доле скрытной,
Если неба пищей сытной
Не прикормишь ты его!
И сладостно и грустно видеть ночью
На корабле далеком в темном море
В ночь уходящий топовый огонь.
Когда все спит на даче и сквозь сумрак
Одни лишь звезды светятся, я часто
Сижу на старой каменной скамейке,
Над скалами обрыва. Ночь тепла,
И так темно, так тихо все, как будто
Нет ни земли, ни неба — только мягкий
Глубокий мрак. И вот вдали, во мраке,
Идет огонь — как свечечка. Ни звука
Не слышно на прибрежье, — лишь сверчки
Звенят в горе чуть уловимым звоном,
Будя в душе задумчивую нежность,
А он уходит в ночь и одиноко
Висит на горизонте, в темной бездне
Меж небом и землею... Пойте, пойте,
Сверчки, мои товарищи ночные,
Баюкайте мою ночную грусть!
Тают беленькие точки
В зимнем небе голубом —
Улетают «ястребочки»
На жестокий бой с врагом.Среди многих, среди прочих
Там летит в одном звене
Молодой веселый летчик,
Тот, что всех дороже мне.Взор его и прям и светел,
Ясный голос, звонкий смех…
Много летчиков на свете,
Мой любимый — лучше всех! Про его большую смелость
Говорили мне друзья.
Мне ответить им хотелось:
«Не трудитесь, знаю я!.. Знаю все его повадки
И сказать не постыжусь:
За него боюсь украдкой,
Беспокоюсь… и горжусь! Сердцем я всегда на страже.
Если милый мой в бою, —
Верю я, что пулей вражьей
Не убить любовь мою.Вам смешно, а я вот знаю,
Как там в небе у него,
Помогаю, охраняю
Ястребочка моего.Знаю сердцем, чую кровью,
Что и рану и беду
Я своей большой любовью
От родного отведу.И вернется невредимый,
Всем врагам задав урок,
Мой веселый, мой любимый,
Мой отважный ястребок!»
Небо было черно, ночь была темна.
Помнишь, мы стояли молча у окна,
Непробудно спал уж деревенский дом.
Ветер выл сердито под твоим окном,
Дождь шумел по крыше, стекла поливал,
Свечка догорела, маятник стучал…
Медленно вздыхая, ты глядела вдаль,
Нас обоих грызла старая печаль!
Ты заговорила тихо, горячо…
Ты мне положила руку на плечо…
И в волненье жадном я приник к тебе…
Я так горько плакал, плакал о себе!
Сердце разрывалось, билось тяжело…
То давно уж было, то давно прошло!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О, как небо черно, о, как ночь темна,
Как домами тяжко даль заслонена…
Слез уж нет… один я… и в душе моей,
Верь, еще темнее и еще черней.
Вы заперли нас под унылые своды,
Мы с детства не знали веселой свободы,
Но часто мечтали о ней
Под музыку ржавых цепей.
В угрюмом безмолвьи холодной темницы
Мы выросли — гордыя, смелыя птицы.
Нас много теперь...
Сквозь плотно закрытую дверь
Мы слышим, как вы, и наглы, и суровы,
Кричите: «Одеть им покрепче оковы!»
Оружьем гремите, грозясь.
Но сами, от света таясь,
Вы шепчетесь тихо, в предчувствии тайном,
Что, может быть, мы одолеем случайно:
Как гибели вам избежать?
Как гибели вам избежать!
Смотрите на небо! Там черная туча
Растет, надвигаясь, — грозна и могуча
Пол-неба кругом облегла.
Уж молнии блещет стрела,
И грома зловещие слышны раскаты.
Еще и еще.
Гроза — это вестник грядущей расплаты.
Кто смеет не верить в нее?
Быстро летит бесконечное время,
Не улучшая судьбы человека…
Умное племя, несчастное племя,
Жалок твой жребий от века до века!
Жило беспечно ты жизнью животной
И размножалось, с природой не споря,
Жило, как птица, как зверь беззаботный,
Дальше от неба и дальше от горя…
Но загорелся огонь Прометея
И озарил на мгновение вечность.
Бросилось ты по следам чародея
И потеряло покой и беспечность.
Мало тебе уж насущного хлеба;
Лучшую долю увидев случайно,
Жадно ты рвешься на светлое небо,
Хочешь проникнуть заветную тайну!
Хочешь припомнить с мучительным чувством,
Что озарил тебе светоч мгновенный;
Разумом, сердцем, наукой, искусством
Хочешь постигнуть загадку вселенной!
Но тяжела роковая загадка.
Много потратишь ты умственной силы,
Но не поймешь мирового порядка,
Не разгадаешь его.. до могилы!
Быстро летит безконечное время,
Не улучшая судьбы человека…
Умное племя, несчастное племя,
Жалок твой жребий от века до века!
Жило безпечно ты жизнью животной
И размножалось, с природой не споря,
Жило, как птица, как зверь беззаботный,
Дальше от неба и дальше от горя…
Но загорелся огонь Прометея
И озарил на мгновение вечность.
Бросилось ты по следам чародея
И потеряло покой и безпечность.
Мало тебе уж насущнаго хлеба;
Лучшую долю увидев случайно,
Жадно ты рвешься на светлое небо,
Хочешь проникнуть заветную тайну!
Хочешь припомнить с мучительным чувством,
Что озарил тебе светоч мгновенный;
Разумом, сердцем, наукой, искусством
Хочешь постигнуть загадку вселенной!
Но тяжела роковая загадка.
Много потратишь ты умственной силы,
Но не поймешь мирового порядка,
Не разгадаешь его.. до могилы!
Мы все у рыбачьяго дома
Уселися шумной толпой.
К вечернему ясному небу
Туман поднимался морской.
Высокий маяк засветился,
Должно быть, огни там зажгли.
Как призрак туманный, пред нами
Корабль показался вдали.
А мы говорили о буре,
О том, как матросы живут,
То в страхе, то с песней находят,
Межь небом и морем приют.
Какие есть люди и нравы,
Как мир безконечно широк,
Как полны загадок волшебных
И Север и дальний Восток.
У светлаго, звонкаго Ганга
Деревья-гиганты цветут,
Прекрасные, кроткие люди
Пред лотосом гимны поют.
В Лапландии грязные люди
На корточках важно сидят,
Варят себе рыбу, в лачугах,
Варят, и кричат, и визжат.
Но вот наступило молчанье,
И каждый невольно вздохнул.
И дальний корабль одинокий
В тумане морском потонул.
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою.
Что движет твое необятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое, светлое небо к себе?..
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звездами его.
Когда же сбираются темные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя -
Ты бьешься, ты воешь, ты волны подемлешь,
Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…
И мгла исчезает, и тучи уходят,
Но, полное прошлой тревоги своей,
Ты долго вздымаешь испуганны волны,
И сладостный блеск возвращенных небес
Не вовсе тебе тишину возвращает;
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.
На пир сердечных наслаждений,
На светлый пир любви младой
С судьбою грозной злые люди
Напали буйною толпой.
И я, в бездомном исступленьи,
Из мира девственной любви
К моим врагам на праздник шумный
С челом открытым гордо вышел,
На злобу — злобой ополчился;
И на беду — с бедой пошёл;
Против людей я грудью стал,
На смертный бой судьбу я вызвал!
И где ж она?.. где злые люди?..
Где сила их, оружье, власть?..
Их зло на них же обратилось;
И всё кругом меня безмолвно
В одно мгновенье покорилось;
А я стоял, глядел на небо —
И улыбнулось небо мне…
Не небо — нет! Её прекрасный,
Приветный взор я встретил там…
Теперь, лукавый соблазнитель,
Ты, демон гибнущей души,
Оставь меня. Ни прелестью порока,
Ни буйной страстью грешных наслаждений
Не увлечёшь меня ты больше;
Не для тебя — для ней одной
Я жизнью пламенной живу.
И вот уж нет пространства между нами;
И вот уж нет в пространстве пустоты;
Она и я — различные два мира —
В одну гармонию слились,
Одною жизнию живём!
Но что за грустные сомненья
Порой ещё мою волнуют грудь?
Ужель, души моей надежды,
Есть за могилой вам конец?
Ужель все истины на свете —
Одна лишь выдумка ума?
Ужель и ты, святая вера чувств,
Людских страстей пустая тень?..
Нет, нет! не для того на небе солнце ходит,
Чтоб белый день покрылся тьмой…
Поезд легко идет на подем,
Сосны сбегают вниз,
Рельсы пылают белым огнем,
Дым улетает ввысь.
Вижу я из окна вагона
Синее небо да лес зеленый.
Словно льдины в морской синеве,
Движутся облака.
Вешний ветер доносит ко мне
Запах березняка.
Густая листва сверкает, дрожа…
Как земля моя хороша!
Вдруг, все заслоняя, загрохотав,
Врывается встречный товарный состав.
Мелькают платформы
Одинаковой формы.
По-хозяйски ровно
Уложены бревна.
Колеса в такт
Стучат: «Так-так…»
Последний вагон исчез,
И снова — небо да лес.
Березовый запах доносится снова…
Я еще сильнее взволнован —
Он мне напомнил, этот состав,
Бревна везущий к стройке,
О новаторских чудесах,
О будничной нашей героике.
Я думаю, глядя, как листья дрожат,
Как уплывают тучи,—
Да, страна моя хороша,
А будет еще лучше!
Солнце брызжет, солнце греет.
Небо — василек.
Сквозь березки тихо веет
Теплый ветерок.
А внизу все будки, будки
И людей — что мух.
Каждый всунул в рот по дудке —
Дуй во весь свой дух!
В будках куклы и баранки,
Чижики, цветы...
Золотые рыбки в банке
Раскрывают рты.
Все звончее над шатрами
Вьется писк и гам.
Дети с пестрыми шарами
Тянутся к ларькам.
"Верба! Верба!" в каждой лапке
Бархатный пучок.
Дед распродал все охапки —
Ловкий старичок!
Шерстяные обезьянки
Пляшут на щитках.
"Ме-ри-кан-ский житель в склянке
Ходит на руках!!."
Пудель, страшно удивленный,
Тявкает на всех.
В небо шар взлетел зеленый,
А вдогонку — смех!
Вот она какая Верба!
А у входа в ряд —
На прилавочке у серба
Вафельки лежат.
Она зарёй ко мне пришла, —
Взглянула, засияла, —
Лаская нежно, обняла
И долго целовала.
И повела потом она
Меня из дома рано,
Едва была озарена
Туманная поляна.
И всё пред нею расцвело,
И солнце восходило,
И неожиданно светло
И весело мне было.
Она показывала мне
На небе и в долине,
Чего я даже и во сне
Не видывал доныне.
И улыбаясь, и дивясь,
Она ко мне склонилась.
Заря в лице моём зажглась,
И сердце быстро билось.
Её созвучные слова
Мне слушать было ново.
Шептали что-то мне трава,
И воздух, и дуброва.
Ручьи у ног моих текли,
И звучно лепетали,
И вихри пыльные вдали
Кружились и плясали.
И весь лежащий предо мной
Под солнцем круг огромный
Едва лишь только пред зарей
Возник из ночи тёмной.
Приди опять ко мне скорей!
Ты мне всего желанней.
В просторы новые полей
Веди порою ранней,
Чтобы опять увидеть мне
На небе и в долине,
Чего в окрестной стороне
Я не видал доныне.
В глухую степь земной дороги,
Эмблеммой райской красоты
Три розы бросили нам боги,
Эдема лучшие цветы.
Одна под небом Кашемира
Цветет близ светлаго ручья,
Она любовница Зефира
И вдохновенье соловья.
Ни день, ни ночь она не вянет;
И если кто ее сорвет,
Лишь только утра луч проглянет,
Свежее роза разцветет.
Еще прелестнее другая:
Она, румяною зарей
На раннем небе разцветая,
Плееняет яркой красотой,
Свежей от этой розы веет
И веселей ее встречать;
На миг один она алеет;
Но с каждым днем цветет опять.
Еще свежей от третьей веет,
Хотя она не в небесах:
Ее для жарких уст лелеет
Любовь на девственных щеках.
Но эта роза скоро вянет,
Она пуглива и нежна,
И тщетно утра луч проглянет,
Не разцветет опять она.
В глухую степь земной дороги,
Эмблемой райской красоты,
Три розы бросили нам боги,
Эдема лучшие цветы.
Одна под небом Кашемира
Цветет близ светлого ручья;
Она любовница зефира
И вдохновенье соловья.
Ни день, ни ночь она не вянет,
И если кто цветок сорвет,
Лишь только утра луч проглянет,
Свежее роза расцветет.
Еще прелестнее другая:
Она, румяною зарей
На раннем небе расцветая,
Пленяет яркой красотой.
Свежей от этой розы веет,
И веселей ее встречать.
На миг один она алеет,
Но с каждым днем цветет опять.
Еще свежей от третьей веет,
Хотя она не в небесах;
Ее для жарких уст лелеет
Любовь на девственных щеках.
Но эта роза скоро вянет;
Она пуглива и нежна;
И тщетно утра луч проглянет:
Не расцветет опять она.
Старый городНад глиняной стеной синеет небо дико.
Густой осенний зной печален, ярок, мглист,
И пыльная вода зеленого арыка,
Как память о тебе, уносит желтый лист, ГлинаИх будто сделали из глины дети:
Дворцы, дувалы, домики, мечети.
Трудней, чем в тайны помыслов твоих,
Проникнуть в закоулки эти.ДыняТы не сердись, что не всегда я
С тобою нежен, дорогая:
У дыни сторона одна
Всегда нежнее, чем другая.СердцеРаз любишь, так скорей люби.
Раз губишь, так скорей губи.
Но не давай, Халида, сердцу
Бесплодно стариться в груди.СольГорит солончаками поле,
И в сердце, высохшем от боли,
Как на измученной земле,
Налет сухой и жгучей; соли.Могила Тамерлана (картина Верещагина)Бессмертию вождя не верь:
Есть только бронзовая дверь,
Во тьму открытая немного,
И два гвардейца у порога.ВерблюдПустыни Азии зияют,
Стоит верблюд змеиномордый.
Его двугорбым называют,
Но я сказал бы: он двугордый.ЛунаЯ ночью в переулке узком
Стою, задумавшись над спуском,
И мусульманская луна
Блестит, как ночь на небе русском.
Отселе мне видно потоков рожденье.
Пушкин
О, господи, какое счастье
Быть художником!
Самовластным, гордым, свободным, —
Царем над созвучиями и образами.
Они меня оскорбляют,
Какое мне дело?
Я на тех бесконечных высотах,
Где небо и лед,
Куда и мечта о дольних заботах
Не досягнет.
Выше нет ничего. Небо сине.
Вдалеке очертанья таких же вершин.
О, как вольно дышать в беспредельной пустыне,
Повторять неземное, великое слово: один!
Мне видна земля,
Моря золотое пространство,
Нагорий живое убранство,
Распростертые низко дороги, поля.
И местами селенья,
Как столбы при дороге, как на перекрестках каменья.
Но мне не видно людей,
Их суеты вседневной.
Я увидал бы движенья двух ратей,
Падение царства, созданье столицы.
Я смотрю на жизнь мной отвергнутых братии,
Как смотрят на землю птицы.
Солнце!
Здравствуй, солнце, мой двойник!
Я люблю твой ясный дик.
Как и ты, я с высоты
Вижу горные хребты,
И узорчатых лугов,
И кипенье городов…
Восемь командиров
РККА
врезывались ветру
в облака.
Старшему из равных
сорок лет,
больше половины —
прочим нет.
Молоды, упорны,
ясный взгляд,
всей стране защита —
первый ряд.
Небо наклонилось
и само
вслед за ними рвалось
в комсомол.
Поднималась плесень
от болот, —
ей корабль навстречу
вел пилот.
Выше, выше, выше —
день был сер —
восемь командиров
СССР.
Если рявкнул гром бы
вражьих жерл,
стал бы тверд, как ромбы,
ихний взор.
Если крест фашистский
в небесах,
влет вираж крутой бы
описал.
Но воздушной ямы
тишь да мгла
их рукою мертвой
стерегла.
Вплоть затянут полог
тучевой,
за дождем не видно
ничего.
Красных звезд не видно
на крыле.
Крепких рук не слышно
на руле.
Хоронили рядом
с гробом гроб.
Прислонились разом
к ромбу ромб…
Но слезой бессильной
их смерть не смажь.
Выше, выше, выше
в тучи марш!
Накренилось небо
к ним само:
«Кто на смену старшим —
в комсомол?»
Сдвинь плотно, память, жалюзи!
Миг, стань как даль! как мир — уют!
Вот — майский день; над Жювизи
Бипланы первые планируют.
Еще! Сквозь книги свет просей,
Тот, что мутнел в каррарском мраморе!
Вот — стал на скат, крылат, Персей;
Икар воск крыльев сеет на море.
Еще! Гуди, что лук тугой,
Любимцев с тьмы столетий кликая!
Бред мудрых, Леонард и Гойи:
«Вскрылит, взлетит птица великая…»
Еще! Всех бурь, вcex анархий
Сны! все легенды Атлантидины!
Взнести скиптр четырех стихий,
Идти нам, людям, в путь неиденный!
И вдруг — открой окно. Весь день
Пусть хлынет, ранней мглой опудренный;
Трам, тротуар, явь, жизнь везде,
И вот — биплан над сквером Кудрина.
Так просто! Кинув свой ангар,
Зверь порскает над окским берегом;
И, где внизу черн кочегар,
Бел в синеве, летя к Америкам.
Границы стерты, — с досок мел!
Ввысь взвив, незримыми лианами
Наш век связать сумел, посмел
Круг стран за всеми океанами.
Штурм неба! Слушай! Целься! Пли!
«Allons, enfants»… — «Вставай…» и «Са ira».
Вслед за фарманом меть с земли
В зыбь звезд, междупланетный аэро!
Алексею Масаинову
1
Койт, зажигатель солнца, и Эмарик, гасунья,
Встретились перед ночью в небе, весной золотом,
Встречею чаровались. Койт запылал: «Чарунья»…
А Эмарик сказала: «Счастье в тебе — молодом…»
И позабыла махнуть рукавом,
И не подула на солнце июнье,
И осенило оно новолунье
Победоносным лучом.
2
Бог, Вседержитель неба, Солнечный Вседержитель,
Сам себя сотворивши, Койта и с ним Эмарик,
Бог разразился гневом: «Дерзостные, дрожите, —
План мой разрушить смели, оцепенившие миг».
В небе раздался испуганный крик:
То растерялись и Койт-небожитель,
И Эмарик, распустившая нити
Льняных волос на свой лик.
3
Но пережив мгновенье, пламенным чувством смелы,
Правы своей любовью, искренностью осмелев,
Койт и Эмарик вскричали: «Мы пред тобою белы!
Мы пред тобой невинны! Твой непонятен гнев».
И Эмарик, от тоски побледнев,
Облако в руки взяла и запела,
Пела о чувстве своем и бледнела
Бледностью девственных дев…
4
Он справедлив, Премудрый! Бог остается Богом!
Светлое возмущенье может судью восхитить!
Месть пробуждает правда только в одном убогом.
Бог же всегда был Богом, пламя готовым простить!
И даровал он им право — любить,
В вешние ночи встречаться дорогам,
Разным путям их, и в этом немногом
Счастье уметь находить!
Покину мир — среди могил
Влачить мне долгое изгнанье!
Покину мир — я в нем забыл
Свое высокое призванье!
Не блеск его, не суеты
Во мне глас неба заглушали:
Меня томят мои мечты,
Мои мечты меня убили!
Мне память в казнь! передо мной
Витает образ вечно-милый —
Любовью грешной и тоской
Душа томится, гаснут силы...
Но я разрушу тяжкий плен,
Я жизнь найду во тьме могилы
И вольность среди мрачных стен.
Там вновь душа молиться станет,
Вдали от бурь созреет плод —
И падший дух опять воспрянет,
И небо в грудь мою сойдет.
Я понесу святое иго,
Я тьмы стерплю мучений, зол;
Согнусь под тяжкою веригой...
Но небо даст мне свой глагол.
Тогда покину мрак гробовый,
Тогда явлюсь перед людей —
И грянет глас судьбы суровый,
Как гром над бездною морей.
Глагол небес прейдет пучины,
И тьмы во прах пред ним падут,
Главы преклонят властелины,
Рабы свободу обретут.
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите. Гора рукописных бумаг…
Так. — Руку! — Держите направо, —
Здесь лужа от крыши дырявой.
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию вывел паук.
Не слушайте толков досужих,
Что женщина — может без кружев!
Ну-с, перечень наших чердачных чудес:
Здесь нас посещают и ангел, и бес,
И тот, кто обоих превыше.
Недолго ведь с неба — на крышу!
Вам дети мои — два чердачных царька,
С весёлою музой моею, — пока
Вам призрачный ужин согрею, —
Покажут мою эмпирею.
— А что с Вами будет, как выйдут дрова?
— Дрова? Но на то у поэта — слова
Всегда — огневые — в запасе!
Нам нынешний год не опасен…
От века поэтовы корки черствы,
И дела нам нету до красной Москвы!
Глядите: от края — до края —
Вот наша Москва — голубая!
А если уж слишком поэта доймёт
Московский, чумной, девятнадцатый год, —
Что ж, — мы проживём и без хлеба!
Недолго ведь с крыши — на небо.
Забыть ли час, когда у сцены,
Минуя весь амфитеатр,
Явился посланный Сурены,
С другой, не праздничной арены, —
И дрогнул радостью театр!
Актер, играя роль Агавы,
Из рук усталого гонца
Поспешно принял символ славы,
Трофей жестокий и кровавый
С чертами римского лица.
Не куклу с обликом Пенфея,
Но вражий череп взнес Ясон!
Не лживой страстью лицедея,
Но правым гневом пламенея,
Предстал пред зрителями он.
Подобен воинскому кличу
Был Еврипида стих живой:
«Мы, дедовский храня обычай,
Несем из гор домой добычу,
Оленя, сбитого стрелой!»
Катясь, упала на подмостки,
Надменный Красе, твоя глава.
В ответ на стук, глухой и жесткий,
По всем рядам, как отголоски,
Прошла мгновенная молва.
Все понял каждый. Как в тумане,
Вдали предстало поле Карр,
И стяг армянский в римском стане…
И грянул гул рукоплесканий,
Как с неба громовой удар.
В пыланьи алого заката,
Под небом ясно-голубым,
Тем плеском, гордостью объята,
Благодарила Арташата
Царя, унизившего Рим!