Он не спит, не дремлет.Коран
В тихом старом городе Скутари,
Каждый раз, как только надлежит
Быть средине ночи, — раздается
Грустный и задумчивый Тэмджид.
На средине между ранним утром
И вечерним сумраком встают
Дервиши Джелвети и на башне
Древний гимн, святой Тэмджид поют.
Над землёю воздух дышит
День от дня теплее;
Стали утром зорьки ярче,
На небе светлее.
Всходит солнце над землёю
С каждым днем всё выше.
И весь день, кружась, воркуют
Голуби на крыше.
Над мертвым Городом, над вечным морем гула,
где ночью блещет свет, где днем-всегда темно,
как Царские Врата, вдруг Небо разомкнуло
узорное окно.
Бегут толпы теней вокруг в смятеньи диком,
и обернуться им в том беге не дано,
но тихо светится в безмолвии великом
узорное окно.
Над лесом красных труб, над царством мертвых линий,
где смех. безумие и смерть — одно звено,
Твоё лицо бледней, чем было
В тот день, когда я подал знак,
Когда, замедлив, торопила
Ты лёгкий, предвечерний шаг.
Вот я стою, всему покорный,
У немерцающей стены.
Что сердце? Свиток чудотворный,
Где страсть и горе сочтены!
(Дума)
Как ты можешь
Кликнуть солнцу:
«Слушай, солнце!
Стань, ни с места!
Чтоб ты в небе
Не ходило,
Чтоб на землю
Не светило!»
Высоко в небе месяц ясный,
Затих волны дремотный плеск.
Как снежно-золотое поле,
Сияет в море лунный блеск.
Плыла меж небом и землею
Над морем тучка, наплыла
На край луны — и вдруг широко
Нас мягкой тенью обняла.
Кто сказал, что будто Небо далеко от нас?
Солнце — в мыслях, Месяц сердцу светит каждый час.
Чуть помыслим, — это утро, это свет дневной,
Чуть полюбим, — это дымка с ясною Луной.
И Луна, побыв, как Месяц, в нежном серебре,
Станет Солнцем, чтоб тонули помыслы в заре.
И небесный серп, собравши жатву всех сердец,
Я на распутии стоял,
С самим собой в борьбе тяжелой:
То мрачный путь, то путь веселый
На поле жизни мне мелькал.
Манила радость — в отдаленьи
Знакомый образ видел я:
К нему с тоской, к нему в томленьи
Душа просилася моя.
И уступал я... улетали
Сомненья быстрою чредой:
Вьется дымка золотая, придорожная…
Ой ты, радость молодая, невозможная!
Точно небо, высока ты,
Точно море, широка ты,
Необъятная дорога молодежная! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Точно небо, высока ты,
Точно море, широка ты,
В сонмах Восточных
Дальних Небес,
В мигах урочных,
В звеньях чудес,
Был я, ходил я,
Меда вкусил я,
Света испил я,
Снова исчез.
Но не на Землю
В пути на горную вершину,
В пути почти на небеса
Вертятся вслед автомашине
И в облака плывут леса.И через горные пороги,
Вводя нас молча в дом земной,
Ландшафты грозные дорога
Передвигает предо мной.Хребты сгибающая тяжесть
На горы брошенных небес,
Где тучи пепельные вяжут
И опоясывают лес.Скелеты чудищ допотопных,
Уж я бегал, бегал, бегал
и устал.
Сел на тумбочку, а бегать
перестал.
Вижу, по небу летит
галка,
а потом ещё летит
галка,
а потом ещё летит
Торжествующая Нина
Видит: голубя смирней,
Сын громов, орёл — мужчина
Бьётся в прахе перед ней.
Грудь железную смягчила
Нега пламенной мечты,
И невольно уступила
Мужа царственная сила
Власти женской красоты. Не гордись победой, дева!
Далеки плоды посева.
И сладостно и грустно видеть ночью
На корабле далеком в темном море
В ночь уходящий топовый огонь.
Когда все спит на даче и сквозь сумрак
Одни лишь звезды светятся, я часто
Сижу на старой каменной скамейке,
Над скалами обрыва. Ночь тепла,
И так темно, так тихо все, как будто
Нет ни земли, ни неба — только мягкий
Глубокий мрак. И вот вдали, во мраке,
Тают беленькие точки
В зимнем небе голубом —
Улетают «ястребочки»
На жестокий бой с врагом.Среди многих, среди прочих
Там летит в одном звене
Молодой веселый летчик,
Тот, что всех дороже мне.Взор его и прям и светел,
Ясный голос, звонкий смех…
Много летчиков на свете,
Мой любимый — лучше всех! Про его большую смелость
Небо было черно, ночь была темна.
Помнишь, мы стояли молча у окна,
Непробудно спал уж деревенский дом.
Ветер выл сердито под твоим окном,
Дождь шумел по крыше, стекла поливал,
Свечка догорела, маятник стучал…
Медленно вздыхая, ты глядела вдаль,
Нас обоих грызла старая печаль!
Ты заговорила тихо, горячо…
Ты мне положила руку на плечо…
Вы заперли нас под унылые своды,
Мы с детства не знали веселой свободы,
Но часто мечтали о ней
Под музыку ржавых цепей.
В угрюмом безмолвьи холодной темницы
Мы выросли — гордыя, смелыя птицы.
Нас много теперь...
Сквозь плотно закрытую дверь
Мы слышим, как вы, и наглы, и суровы,
Кричите: «Одеть им покрепче оковы!»
Быстро летит бесконечное время,
Не улучшая судьбы человека…
Умное племя, несчастное племя,
Жалок твой жребий от века до века!
Жило беспечно ты жизнью животной
И размножалось, с природой не споря,
Жило, как птица, как зверь беззаботный,
Дальше от неба и дальше от горя…
Быстро летит безконечное время,
Не улучшая судьбы человека…
Умное племя, несчастное племя,
Жалок твой жребий от века до века!
Жило безпечно ты жизнью животной
И размножалось, с природой не споря,
Жило, как птица, как зверь беззаботный,
Дальше от неба и дальше от горя…
Мы все у рыбачьяго дома
Уселися шумной толпой.
К вечернему ясному небу
Туман поднимался морской.
Высокий маяк засветился,
Должно быть, огни там зажгли.
Как призрак туманный, пред нами
Корабль показался вдали.
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою.
Что движет твое необятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
На пир сердечных наслаждений,
На светлый пир любви младой
С судьбою грозной злые люди
Напали буйною толпой.
И я, в бездомном исступленьи,
Из мира девственной любви
К моим врагам на праздник шумный
С челом открытым гордо вышел,
На злобу — злобой ополчился;
И на беду — с бедой пошёл;
Поезд легко идет на подем,
Сосны сбегают вниз,
Рельсы пылают белым огнем,
Дым улетает ввысь.
Вижу я из окна вагона
Синее небо да лес зеленый.
Словно льдины в морской синеве,
Движутся облака.
Солнце брызжет, солнце греет.
Небо — василек.
Сквозь березки тихо веет
Теплый ветерок.
А внизу все будки, будки
И людей — что мух.
Каждый всунул в рот по дудке —
Дуй во весь свой дух!
Она зарёй ко мне пришла, —
Взглянула, засияла, —
Лаская нежно, обняла
И долго целовала.
И повела потом она
Меня из дома рано,
Едва была озарена
Туманная поляна.
И всё пред нею расцвело,
И солнце восходило,
В глухую степь земной дороги,
Эмблеммой райской красоты
Три розы бросили нам боги,
Эдема лучшие цветы.
Одна под небом Кашемира
Цветет близ светлаго ручья,
Она любовница Зефира
И вдохновенье соловья.
Ни день, ни ночь она не вянет;
В глухую степь земной дороги,
Эмблемой райской красоты,
Три розы бросили нам боги,
Эдема лучшие цветы.
Одна под небом Кашемира
Цветет близ светлого ручья;
Она любовница зефира
И вдохновенье соловья.
Ни день, ни ночь она не вянет,
И если кто цветок сорвет,
Старый городНад глиняной стеной синеет небо дико.
Густой осенний зной печален, ярок, мглист,
И пыльная вода зеленого арыка,
Как память о тебе, уносит желтый лист, ГлинаИх будто сделали из глины дети:
Дворцы, дувалы, домики, мечети.
Трудней, чем в тайны помыслов твоих,
Проникнуть в закоулки эти.ДыняТы не сердись, что не всегда я
С тобою нежен, дорогая:
У дыни сторона одна
Всегда нежнее, чем другая.СердцеРаз любишь, так скорей люби.
Отселе мне видно потоков рожденье.
Пушкин
О, господи, какое счастье
Быть художником!
Самовластным, гордым, свободным, —
Царем над созвучиями и образами.
Они меня оскорбляют,
Какое мне дело?
Я на тех бесконечных высотах,
Восемь командиров
РККА
врезывались ветру
в облака.
Старшему из равных
сорок лет,
больше половины —
прочим нет.
Молоды, упорны,
ясный взгляд,
Сдвинь плотно, память, жалюзи!
Миг, стань как даль! как мир — уют!
Вот — майский день; над Жювизи
Бипланы первые планируют.
Еще! Сквозь книги свет просей,
Тот, что мутнел в каррарском мраморе!
Вот — стал на скат, крылат, Персей;
Икар воск крыльев сеет на море.
Еще! Гуди, что лук тугой,
Любимцев с тьмы столетий кликая!
Алексею Масаинову
1
Койт, зажигатель солнца, и Эмарик, гасунья,
Встретились перед ночью в небе, весной золотом,
Встречею чаровались. Койт запылал: «Чарунья»…
А Эмарик сказала: «Счастье в тебе — молодом…»
И позабыла махнуть рукавом,
И не подула на солнце июнье,
И осенило оно новолунье
Победоносным лучом.
Покину мир — среди могил
Влачить мне долгое изгнанье!
Покину мир — я в нем забыл
Свое высокое призванье!
Не блеск его, не суеты
Во мне глас неба заглушали:
Меня томят мои мечты,
Мои мечты меня убили!
Мне память в казнь! передо мной
Витает образ вечно-милый —
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите. Гора рукописных бумаг…
Так. — Руку! — Держите направо, —
Здесь лужа от крыши дырявой.
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию вывел паук.
Не слушайте толков досужих,
Что женщина — может без кружев!
Забыть ли час, когда у сцены,
Минуя весь амфитеатр,
Явился посланный Сурены,
С другой, не праздничной арены, —
И дрогнул радостью театр!
Актер, играя роль Агавы,
Из рук усталого гонца
Поспешно принял символ славы,
Трофей жестокий и кровавый
С чертами римского лица.