Любили ль вы, как я? Бессонными ночами
Страдали ль за нее с мучительной тоской?
Молились ли о ней с безумными слезами
Всей силою любви, высокой и святой?
С тех пор, когда она землей была зарыта,
Когда вы видели ее в последний раз,
С тех пор была ль для вас вся ваша жизнь разбита,
И свет, последний свет, угаснул ли для вас?
Могила Неизвестного солдата!
О, сколько их от Волги до Карпат!
В дыму сражений вырытых когда-то
Саперными лопатами солдат.
Зеленый горький холмик у дороги,
В котором навсегда погребены
Мечты, надежды, думы и тревоги
Безвестного защитника страны.
На булат опершись бранный,
Рыцарь в горести стоял,
И, смотря на путь пространный,
Со слезами он сказал: «В цвете юности прелестной
Отчий кров оставил я,
И мечом в стране безвестной
Я прославить мнил себя.Был за дальними горами,
Видел чуждые моря;
Век сражался я с врагами
За отчизну и царя.Но душа моя страдала —
Беспросветная ночь, бесконечная ночь!
Я забыться хочу и забыться невмочь!
Буря дико ревет и стучится в окно,
А в душе у меня, как в могиле темно…
Прежде яркой звездой там сияла любовь,
Но угасла она — не затеплится вновь;
Прежде чудный в душе распускался цветок,
Но, расцвесть не успев, он внезапно поблек;
Ночь могилы тяготела
На устах и на челе,
Замер мозг, застыло сердце…
Я лежал в сырой земле.
Много ль, мало ли, не знаю,
Длился сон мой гробовой;
Пробудился я — и слышу
Стук и голос над собой…
Во Францию два гренадера брели
Обратно из русской неволи.
И лишь до немецкой квартиры дошли,
Не взвидели света от боли.
Они услыхали печальную весть,
Что Франция в горестной доле,
Разгромлено войско, поругала честь,
И — увы! — император в неволе.
Предстала, и старец великий смежил
Орлиные очи в покое;
Почил безмятежно, зане совершил
В пределе земном всё земное!
Над дивной могилой не плачь, не жалей,
Что гения череп — наследье червей. Погас! но ничто не оставлено им
Под солнцем живых без привета;
На все отозвался он сердцем своим,
Что просит у сердца ответа;
Крылатою мыслью он мир облетел,
Покину мир — среди могил
Влачить мне долгое изгнанье!
Покину мир — я в нем забыл
Свое высокое призванье!
Не блеск его, не суеты
Во мне глас неба заглушали:
Меня томят мои мечты,
Мои мечты меня убили!
Мне память в казнь! передо мной
Витает образ вечно-милый —
— Отчего, о звезда мудрецов,
Ты над кровлей лачуг и дворцов
Так печально восходишь в тумане?
«Черный призрак стоит на поляне,
И затмила тень злая вражды
Светлый блеск вифлеемской звезды.»
— Отчего, о звезда пастухов,
Ты — залог искупленья грехов,
ВЕТЕР БУЙНЫЙ, ВЕК С ТОБОЮ.
Ветер буйный, век с тобою
Море в разговоре:
Заиграй с ним, буйный ветер,
Спроси сине-море.
Море знает, где играет
Милый друг с волною;
Море скажет, где он ляжет
Буйной головою.
Если друга загубило,
Могила,
ты ограблена оградой.
Ограда, отделила ты его
от грома грузовых,
от груш,
от града
агатовых смородин.
От всего,
что в нем переливалось, мчалось, билось,
как искры из-под бешеных копыт.
В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает барабанщик;
И ходит он взад и вперед,
И бьет он проворно тревогу.
И в темных гробах барабан
Могучую будит пехоту;
Встают молодцы егеря,
Встают старики гренадеры,
Встают из-под русских снегов,
С роскошных полей италийских,
Люби, пока любить ты можешь.
Иль час ударит роковой,
И станешь с поздним сожаленьем,
Ты над могилой дорогой.
О сторожи, чтоб сердце свято
Любовь хранило, берегло, —
Пока его другое любит
И неизменно и тепло.
Нет, мне никто не сделал столько зла,
Как женщина, которая твердила
Мне каждый миг. «Люблю тебя, люблю!»
Она украдкой кровь мою,
Как злой вампир, пила
Она во мне все чистое убила,
Она меня к могиле привела
Забыв весь мир, забыв, что люди, братья,
Томятся где-то там, во тьме, вдали,
Я заключил в преступные объятья
Где друг наш? Где Певец? Где юности красы?
Увы, исчезло все под острием косы!
Любимца нежных Муз осиротела лира,
Замолк певец: он был, как мы, лишь странник мира!
Нет друга нашего, его навеки нет!
Недолго мир им украшался:
Завял, увы, как майский цвет,
И жизни на заре с друзьями он расстался!
Пнин чувствам дружества с восторгом предавался;
Уж тело в церкви. Я взошел
Рассеянно. Толпа народа!
Покойник зрителей навел,
Как падаль воронов. — У входа
Дерутся нищие; тайком
Попы о деньгах в жадном споре.
Один вопрос у всех кругом:
«Кто это умер?» — В каждом взоре
Смешное любопытство. — Я
Досадовал; мне гадко стало,
Нам тягостно негодованье,
И злоба дельная — смешна;
Но нам не тягостно молчанье:
Улыбка нам дозволена.
Мы равнодушны, как могилы;
Мы, как могилы, холодны…
И разрушительные силы —
И те напрасно нам даны.
Привыкли мы к томленью скуки.
Тревожные слухи давно долетали;
Беда не подкралась к отчизне тайком, —
Беда шла открыто, мы все ее ждали,
Но всех взволновал разразившийся гром:
И так уж немного вождей остается,
И так уж безлюдье нас тяжко гнетет,
Чье ж сердце на русскую скорбь отзовется,
Чья мысль ей укажет желанный исход?..
Больной и далекий, в последние годы
Из-за Дона козачина
В поле выезжает,
Свой родимый край козацкий
Думой поминает:
"Синий Дон, земля родная,
Тихая станица —
Все прощай! со всем что мило
Должен я проститься.
«Царь велел—и Дон поднялся,
В битву так и рвется…
Мы вышли с песнью на устах
Когда забрежжила заря,
И снег на дальних высотах
Горел, как пламя алтаря.
И полдень был, и жгучий зной,
Труднее было нам идти,
Наш путь лежал над крутизной,
И пали многие в пути.
Умоляю тебя, ангел милый,
Посетим на прощание вновь
И поплачем с тобой у могилы,
Где покоится наша любовь!
Как прекрасен убор погребальный!
Сколько в ней чистоты неземной!
Как цветок, истомившийся в зной
И поникший над влагой зеркальной
Словно в грезах о светлом былом —
(Дума)
Как ты можешь
Кликнуть солнцу:
«Слушай, солнце!
Стань, ни с места!
Чтоб ты в небе
Не ходило,
Чтоб на землю
Не светило!»
В тени дерев, над чистыми водами
Дерновый холм вы видите ль, друзья?
Чуть слышно там плескает в брег струя;
Чуть ветерок там дышит меж листами;
На ветвях лира и венец…
Увы? друзья, сей холм — могила;
Здесь прах певца земля сокрыла;
Бедный певец!
Он сердцем прост, он нежен был душою —
Так много у меня в душе воспоминаний,
Как будто я живу столетья — не года!
Бюро, которое повестками суда
И сувенирами, листочками посланий,
Стихами, счетами долгов завалено́ —
Секретов менее таит в себе оно,
Чем утомленный мозг, угрюмый и унылый —
Громадный мавзолей над общею могилой,
Где мертвых столько же, как в ней, погребено.
Душой подобен я забытому кладбищу,
Нет полно больше согрешать,
И говорить, что жен таких нельзя сыскать,
Которы бы мужей любили,
И их по смерти не забыли.
Я признаюся сам в том часто согрешал,
И легкомыслием пол нежный упрекал;
А ныне всякой раз готов за жен вступиться,
И в верности к мужьям за них хоть побожиться.
Жена
Холм, острый холм! Быстролетный песок,
Что ты стоишь под крестом одинок?
Подле холмы из таких же песков,
Только не видно над ними крестов!
А кипарисы твои — чернобыль!
Тени Бог дал — будяков насадил!
Ох! Для чего-то ты, холм, вырастал?..
На улице камни остыли,
И холодны трупы в могиле,
И выброски мертвы, и лица у их матерей
Так бледны, как берег седой Альбиона,
Где нет больше ласки, о, Воля, твоей,
Где нет ни суда, ни закона.
Сыны Альбиона мертвей
Холодных дорожных камней,
Их топчут как глину, недвижны они, год от года,
В сонном воздухе скошенной пахло травой,
И был воздух прозрачней воды ключевой;
При мерцании звезд засыпала земля;
Но, щекою к щеке и с устами в уста,
Все прощалась в саду молодая чета —
Это были принц Бурис с сестрой короля.
Им прощаться б хотелось всю ночь напролет:
Дрозд в ветвях им любовную песню поет;
Им на ум не придет на терновник взглянуть,
На росу, что слеза́ми усыпала путь.
Где б ни был я в чужбине дальной,
Мной никогда не позабыт
Тот угол светлый и печальный,
Где тихий ангел погребальный
Усопших мирный сон хранит.
Оплакавший земной дорогой
Любви утрату не одну,
Созревший опытностью строгой,
Паломник скорбный и убогой,
(Посв. пам. Ел. П....й)
Когда, держась за ручку гроба,
Мой друг! в могилу я тебя сопровождал —
Я думал: умерли мы оба —
И как безумный — не рыдал.
И представлялось мне два гроба:
Один был твой — он был уютно-мал,
И я его с тупым, бессмысленным вниманьем
В сырую землю опускал;
Тимур, победитель персидской земли,
Чьи полчища всюду грозою прошли,
Врагов разгоняя, как тигры — лисиц, —
Тимур, преклонялся пред тайной гробниц.
Когда полудиких монголов орда,
Селенья разграбив и взяв города́,
Ему воздвигала зловещий трофей:
Колонны из мертвых голов и костей, —
Угрюмо склонясь над луко́ю седла,
Горевшего блеском камней без числа,
Ночной вещун! буди твои леса,
Долины оглашай могильным криком:
Густеет мрак, и в тучах небеса —
Пой смерть, пой смерть! в твоем взываньи диком,
В ужасных песнях, средь ночной тиши,
Есть тайная отрада для души;
Твой праздник — смерть; тебя страшат живые,
Дни гибели — то дни твои златые.
«Дети персти бренной, пробуждайтесь!
Одр покоя бросьте — и внимать!
Когла молодая красотка Украйны,
С румяными щечками, с темной косой,
Со всем обаяньем украинской тайны,
Про дедов мне песню затянет порой,
И, вея тоскою непризнанной муки,
Закаплют мне на душу свежие звуки, —
Тогда… о, тогда я—мечтой и душой —
В бывалом приволье Украйны былой, —
И хочется быть мне тогда гайдамакон,
С булатною саблей, с диким аргамаком.
Я вижу рощу. Божий храм
В древесной чаще скрыт глубоко.
Из моря зелени высоко
Крест яркий выдвинут; к стенам
Кусты прижались; рдеют розы;
Под алтарем кипят, журча,
Неиссякающие слезы
Животворящего ключа.
Вблизи — могильный холм; два сумрачные древа
Над ним сплели таинственный покров:
Слова, написанныя к музыке Моцарта.
Не забывай меня, когда Заря пугливо
Раскроет Солнцу свой блистательный дворец;
Не забывай, когда серебряный венец
Из ярких звезд наденет Полночь молчаливо!
Когда к мечтам тебя вечерний час манит,
Когда в душе твоей спокойной мирно спит
Все, что в ней билось и боролось,
Средь чащи леса ты внимай,
Как тихо шепчет смутный голос: