Елизавете Лионской
I
Помрачненье июльских бульваров, когда, точно деньги во сне,
пропадают из глаз, возмущённо шурша, миллиарды,
и, как сдача, звезда дребезжит, серебрясь в желтизне
не от мира сего замусоленной ласточкой карты.
Вечер липнет к лопаткам, грызя на ходу козинак,
Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но нам ласкает слух оно…
Вл⟨адимир⟩ С⟨оловьев⟩
Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!
Приходи ко мне, Беда,
В тень одетая всегда:
Нареченная печаль,
Ты безгласно смотришь вдаль.
Мне тебя всем сердцем жаль.
Пусть кажусь унылым я,
Будь со мной, любовь моя.
Я счастливее, чем ты,
О, созданье красоты,
И когда приблизился праздник Пасхи,
В первый день опресноков в час вечерний
Он возлег за трапезу — с ним двенадцать
В горнице чистой.
Хлеб, преломивши, роздал:
«Это тело Мое, сегодня в жертву приносимое.
Так творите».
А когда окончили ужин,
Поднял Он чашу.
«Это кровь Моя, за вас проливаемая.
Что из того, что ты уже любила,
Кому-то, вспыхнув, отворяла дверь.
Все это до меня когда-то было,
Когда-то было в прошлом, не теперь.
Мы словно жизнью зажили второю,
Вторым дыханьем, песнею второй.
Ты счастлива, тебе светло со мною,
Как мне тепло и радостно с тобой.
Не ведется в доме разговоров
про давно минувшие дела,
желтый снимок — пароход «Суворов»
выцветает в ящике стола.
Попытаюсь все-таки вглядеться
пристальней в туман минувших лет,
увидать далекий город детства,
где родились мой отец и дед.
Утро шло и мглою к горлу липло,
салом шелестело по бортам…
IВ снегу деревня. Холм в снегу.
Дворы разбросаны по склону…
Вот что за окнами балкона
Проснувшись, видеть я могу.Как будто это на холсте!
Но это всё на самом деле.
Хоть здесь Москва, и я — в постели,
В своей квартире, как в мечте.Давно мне грезился покой.
Но всё же видеть это — странно.
Хоть в окнах комнаты другой
Одни коробки, плиты, краны, Индустриальность, кутерьма.
Безсонные Часы, когда я предан сну,
Под звездным пологом ко мне свой лик склоняют,
Скрывая от меня широкую луну,
От сонных глаз моих виденья отгоняют,—
Когда жь их Мать, Заря, им скажет: «Кончен сон.
«Луна и сны ушли»,—я ими пробужден.
Тогда я, встав, иду средь легкаго тумана,
Всхожу на Небеса, над царством волн и гор,
Оставив свой покров на пене океана;
Да, я наверно жил не годы, а столетья,
Затем что в смене лет встречая — и врагов,
На них, как на друзей, не в силах не глядеть я,
На вражеских руках я не хочу оков.
Нет, нет, мне кажется порою, что с друзьями
Мне легче жестким быть, безжалостным подчас: —
Я знаю, что для нас за тягостными днями
Настанет добрый день, с улыбкой нежных глаз.
ССР ― это светлые грани,
За которые мир перейдет.
На шумящем седом океане
Атлантида из бездны встает.
Но не та, утонувшая в безднах, ―
Нет, встает Атлантида мечты,
Словно сон златотканый и звездный,
У последней, победной черты..
Наших огненных воль неразрывность,
Напряженность усилий без мер,
Проснись, пифииского поэта древня лира,
Вещательница дел геройских, брани, мира!
Проснись — и новый звук от струн твоих издай
И сладкою своей игрою нас пленяй —
Исполни дух святым восторгом!
Как лира дивная небесного Орфея,
Гремишь ли битвы ты — наперсники Арея
Берутся за мечи и взорами грозят;
Их бурные кони ярятся и кипят,
1
Был долгий мир. Народы были сыты
И лоснились: довольные собой,
Обилием и общим миролюбьем.
Лишь изредка, переглянувшись, все
Кидались на слабейшего; и разом
Его пожравши, пятились, рыча
И челюсти ощеривая набок;
И снова успокаивались.
1Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут
Воспоминания разврата,
Когда, раба мужских причуд,
Была я дурой бесноватой
И улицей был мой приют.Осталось несколько минут,
И тишь наступит гробовая.
Но, раньше чем они пройдут,
Я жизнь свою, дойдя до края,
Я уснул, и в каком-то безумном бреду
Мне приснился волшебный, невиданный свет:
Будто, в дивном саду
По цветам я иду
И бессмертные птицы поют мне привет
И кивают цветы мне головками вслед.
Вот селенья людей: лица — кровь с молоком,
Я не встретил убогой избы ни одной,
С нищетой селянин лишь по сказкам знаком…
Что за дикие сны снятся людям весной!..
Еще младенцу в колыбели
Мечты мне тихо песни пели,
И с ними свыклася душа,
Они, чудесной жизни полны,
Ко мне нахлынули как волны,
Напевом слух обворожа.
Вскипело сердце дивным даром,
Заклокотал огонь в груди,
И дух, согретый чистым жаром,
Преград не ведал на пути.
Нам славит древность Амфиона:
От струн его могущих звона
Воздвигся город сам собой…
Правдоподобно, хоть и чудно.
Что древнему поэту трудно?
А нынче?.. Нынче век иной.
И в наши бедственные леты
Не только лирами поэты
Не строят новых городов,
Но сами часто без домов,
Воспевал весну прекрасну,
Ныне розу я пою;
Всех цветов пою изящну
Я красавицу мою.
Лиза! друг мой милой, юной!
Розе глас свой посвящай,
На гитаре тихоструйной
Песнь мою сопровождай.
Роза зрению любезна,
Обонянию мила;
Философ резвый и пиит,
Парнасский счастливый ленивец,
Харит изнеженный любимец,
Наперсник милых аонид,
Почто на арфе златострунной
Умолкнул, радости певец?
Ужель и ты, мечтатель юный,
Расстался с Фебом наконец?
Уже с венком из роз душистых,
Как много нового явилось у него.
Взгляни, — он стал немного выше ростом.
Какой-то новый блеск в глазах его возник.
Он спрашивает вечером о звездах,
Чтоб утром самому рассказывать о них.
Он трудится, он в летчиков играет,
Он строит дом, чтоб вмиг его сломать,
Он к звездам взор пытливый обращает
И ласточку пытается поймать.
Итог его работ подводит каждый вечер.
Где ты, время невозвратное
Незабвенной старины?
Где ты, солнце благодатное
Золотой моей весны?
Как видение прекрасное,
В блеске радужных лучей,
Ты мелькнуло, самовластное,
И сокрылось от очей!
Ты не светишь мне по-прежнему,
Не горишь в моей груди —
Бессильному не смейся
И слабого обидеть не моги!
Мстят сильно иногда бессильные враги:
Так слишком на свою ты силу не надейся!
Послушай басню здесь о том,
Как больно Лев за спесь наказан Комаром.
Вот что о том я слышал стороною:
Сухое к Комару явил презренье Лев;
Зло взяло Комара: обиды не стерпев,
Собрался, поднялся Комар на Льва войною.
Хвала и слава будь Тебе,
Владыко, Боже мой!
Ты пекся о моей судьбе,
Ты был всегда со мной!
К Тебе взывал ли в страхе я —
Не тщетен был мой зов:
Благой, Премудрый — длань Твоя
Мой щит и мой покров.
Сегодня
забыты
нагайки полиции.
От флагов
и небо
огнем распалится.
Поставить
улицу —
она
от толп
Хвала тебе, сон мертвых крепкий!
Лобзанью уст хвала твоих!
Ты прочный мир несешь на них,
Путь жизни изглаждаешь терпкий,
Сушишь горячих токи слез;
Ты пристань бурею носимых,
Предел мятущих душу грез;
Ты врач от язв неисцелимых;
Сынов ты счастья ложный страх:
Зло, в их рожденное умах.
1
Страна облачается в траур —
Великий поэт опочил…
И замер от горя преемник,
Чей гений певец отличил.
Театры беззвучны, как склепы;
На зданиях — черный кумач;
Притихли людей разговоры;
Только змеи сбрасывают кожи,
Чтоб душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.
К О<бществу> л<юбителей> и<зящного>
Друзья! иду в ваш круг священный
Из тихой хижины моей;
Беседа истины нетленной,
Отраду в дух скорбящий лей!
Блажен, кто в жизни сей превратной
С душою твердою спешит
Обнять друзей нелестных; знатный
Чертог сатрапский не манит
Счастлив, кто мирно в пристань вступил,
И за собою оставил
Море и бури,
И тепло и спокойно
В уютном сидит погребке
В городе Бремене.
Как приятно и ясно
В рюмке зеленой весь мир отражается!
Как отрадно,
...Смотри, там в водах
Быстро несется цветок розмаринный;
Воды умчались — цветочка уж нет!
Время быстрее, чем ток сей пустынный...
Батюшков
Придет пора — твой май отзеленеет;
Придет пора — я мир покину сей;
Ореховый твой локон побелеет,
Угаснет блеск агатовых очей.
Преславные вещи в конец достизают,
в желаемый счастлив и добрый приклад.
Неблагополучная ся отлучают,
понеже сам бог вся управити рад.
Кто храбро трудится,
Тому укрепится
Ум, дух и рука;
Тот вся побеждает,
И честь получает.
Корона в конец тому дарствуется.
Я говорю: Какое побужденье,
Какой толчок втеченьи долгих лет
Отшельника манил в лесную чащу
К его безмолвной келье? Что́ его
В пустыне укрепляться заставляло,
Как бы бросать там навсегда свой якорь,
Пока он не смежит свои глаза,
В последний раз послав свой взгляд прощальный
На солнце и на звезды? — О, не только
Страх пред мечом грозящим, угрызенья,
О Боге небеса вещают,
Твердь дело рук Его явит:
Все, что они в себе вмещают,
Всевышню славу нам гласит.
Какой концерт великолепный,
Гармония всех тел небесных,
Звучит во слышание всем!
Какие песни вдохновенны,
По всей вселенной протяженны,
Гремят по всем земли концам!
Тайна тайн непостижимая,
Глубь глубин необозримая,
Высота невосходимая,
Радость радости земной,
Торжество непобедимое.
Ангельски дориносимая
Над родимою землей
Купина Неопалимая.
Херувимов всех Честнейшая,
Из вольных мысли сфер к нам ветер потянул
В мир душный чувств немых и дум, объятых тайной;
В честь слова на Руси, как колокола гул,
Пронесся к торжеству призыв необычайный.
И рады были мы увидеть лик певца,
В ком духа русского живут краса и сила;
Великолепная фигура мертвеца
Нас, жизнь влачащих, оживила.Теперь узнал я всё, что там произошло.
Хоть не было меня на празднике народном,
Но сердцем был я с тем, кто честно и светло,
(Из Барбье)
О Франция! Во время мессидора,
Как дикий конь, ты хороша была,
Не ведала, что значит бич и шпора,
Стальной узды носить ты не могла.
Ничья рука к тебе не прикасалась,
Чтоб оскорбить лихого скакуна;
Под всадником враждебным не сгибалась
Могучая широкая спина.