Со взором светлых глаз, с косою белокурой
И с выражением сердечной доброты —
Она была простой, бесхитростной натурой;
Талантов, грации, блестящей красоты
В ней не было, — но я любил тогда впервые.
О, грезы юности! О, годы золотые!
Мечты волшебные о счастьи неземном,
Когда мы любим все: лишь сердцем — не умом.
Но смерть взяла ее. Над насыпью могильной
С тоскою я рыдал и с злобою бессильной,
И после долгих дней зловещей пустоты
На миг воскресли вновь отрадные мечты:
Я встретил в женщине, богато одаренной
Любовь глубокую, талант и красоту
И ту же преданность и ту же теплоту —
Но все ж я чувствую с тоскою затаенной,
Что память не умрет о счастии былом
И я люблю теперь — не сердцем, но умом!
1886 г.
Больше не мечтайся в мыслях, коль пременна:
И на веки ведай, прочь что отлученна,
Я уже драгия цепи скидаваю,
И тебя неверну и не вспоминаю:
Отступись злая,
Есть уж иная,
Что моим владеет сердцем, дарагая,
Больше не мечтайся.
Вон ступай из мысли, не думай склонити,
Нет уж не старайся, не хочу любити,
Видевши заплату я за то, что таял,
Быть когда премене от тебя не чаял:
Я люблю тая,
Тая, сгарая,
Что моим владеет сердцем, дарагая,
Вон ступай из мысли,
Я впредь не склонюся, уж узнал довольно,
Ты любись с кем хочешь, видь тебе то вольно;
А я не заплачу, коль ты изменила,
И не вспомню больше дни те, как любила:
Я любил тая,
Тая, сгарая,
Что моим владеет сердцем, дарагая,
Я впредь не склонюсь.
Я однажды гулял по столице и
Двух прохожих случайно зашиб.
И попавши за это в милицию,
Я увидел её — и погиб.Я не знаю, что там она делала —
Видно, паспорт пришла получать.
Молодая, красивая, белая…
И решил я её разыскать.Шёл за ней — и запомнил парадное.
Что сказать ей? — ведь я ж хулиган…
Выпил я — и позвал ненаглядную
В привокзальный один ресторан.Ну, а ей улыбались прохожие —
Мне хоть просто кричи «Караул!» —
Одному человеку по роже я
Дал за то, что он ей подморгнул.Я икрою ей булки намазывал,
Деньги просто рекою текли.
Я ж такие ей песни заказывал!..
А в конце заказал «Журавли».Обещанья я ей до утра давал,
Повторял что-то вновь ей и вновь.
Я ж пять дней никого не обкрадывал,
Моя с первого взгляда любовь! Говорил я, что жизнь потеряна,
Я сморкался и плакал в кашне.
А она мне сказала: «Я верю вам —
И отдамся по сходной цене».Я ударил её, птицу белую, —
Закипела горячая кровь:
Понял я, что в милиции делала
Моя с первого взгляда любовь…
Сырые проходы
Под светлым Днепром,
Старинные своды,
Поросшие мхом.В глубокой пещере
Горит огонек,
На кованой двери
Тяжелый замок.И капли, как слезы,
На сводах дрожат.
Затворника грезы
Ночные томят.Давно уж не спится…
Лампаду зажег,
Хотел он молиться,
Молиться не мог.— Ты видишь, Спаситель,
Измучился я,
Открой мне, Учитель,
Где правда твоя! Посты и вериги
Не Божий завет,
Христос, в Твоей книге
Прощенье и свет.Я помню: в оконце
Взглянул я на сад;
Там милое солнце, -
Я солнцу был рад.Там в зарослях темных
Меня не найдут,
Там птичек бездомных
Зеленый приют.Там плачут сирени
От утренних рос,
Колеблются тени
Прозрачных берез.Там чайки мелькают
По вольной реке,
И дети играют
На влажном песке.Я счастлив, как дети,
И понял я вновь,
Что в Божьем завете
Простая любовь.Темно в моей келье…
Измучился я,
А жизнь, — и веселье,
И правда Твоя, -Не в пыльных страницах,
Не в тусклых свечах,
А в небе, и птицах,
И звездных лучах.С любовью, о Боже,
Взглянул я на все:
Ведь это — дороже,
Ведь это — Твое!
Задрожала машина и стала,
Двое вышли в вечерний простор,
И на руль опустился устало
Истомленный работой шофер.
Вдалеке через стекла кабины
Трепетали созвездья огней.
Пожилой пассажир у куртины
Задержался с подругой своей.
И водитель сквозь сонные веки
Вдруг заметил два странных лица,
Обращенных друг к другу навеки
И забывших себя до конца.
Два туманные легкие света
Исходили из них, и вокруг
Красота уходящего лета
Обнимала их сотнями рук.
Были тут огнеликие канны,
Как стаканы с кровавым вином,
И седых аквилегий султаны,
И ромашки в венце золотом.
В неизбежном предчувствии горя,
В ожиданье осенних минут
Кратковременной радости море
Окружало любовников тут.
И они, наклоняясь друг к другу,
Бесприютные дети ночей,
Молча шли по цветочному кругу
В электрическом блеске лучей.
А машина во мраке стояла,
И мотор трепетал тяжело,
И шофер улыбался устало,
Опуская в кабине стекло.
Он-то знал, что кончается лето,
Что подходят ненастные дни,
Что давно уж их песенка спета, -
То, что, к счастью, не знали они.
Нелепая песня
Заброшенных лет.
Он любит ее,
А она его — нет.Ты что до сих пор
Дуришь голову мне,
Чувствительный вздор,
Устаревший вполне? Сейчас распевают
С девчоночьих лет:
— Она его любит,
А он ее — нет.Да, он ее Знамя.
Она — его мёд.
Ей хочется замуж.
А он — не берёт.Она бы сумела
Парить и пленять,
Да он не охотник
Глаза поднимать.И дать ему счастье
Не хватит ей сил.
Сам призрачной власти
Ее он лишил… Всё правда. Вот песня
Сегодняшних дней.
Я сам отдаю
Предпочтение ей.Но только забудусь,
И слышу в ответ:
«Он любит ее,
А она его — нет».И сам повторяю,
Хоть это не так.
Хоть с этим не раз
Попадал я впросак.Ах, песня! Молчи,
Не обманывай всех.
Представь, что нашелся
Такой человек.И вот он, поверя
В твой святочный бред,
Всё любит ее,
А она его — нет.Подумай, как трудно
Пришлось бы ему…
Ведь эти пассажи
Ей все — ни к чему.Совсем не по чину
Сия благодать.
Ей тот и мужчина,
Кому наплевать.Она посмеется
Со злостью слепой
Над тем, кто ее
Вознесёт над собойИ встанет с ним рядом,
Мечтая о том,
Как битой собакой
Ей быть при другом.А этот — для страсти
Он, видимо, слаб.
Ведь нет у ней власти,
А он — ее раб.Вот песня. Ты слышишь?
Так шла бы ты прочь.
Потом ты ему
Не сумеешь помочь.А, впрочем, — что песня?
Ее ли вина,
Что в ней не на месте
Ни он, ни она.Что всё это спорит
С подспудной мечтой.
И в тайном разладе
С земной красотой.Но если любовь
Вдруг прорвется на свет,
Вновь: он ее любит.
Она его — нет.Хоть прошлых веков
Свет не вспыхнет опять.
Хоть нет дураков
Так ходить и страдать.Он тоже сумел бы
Уйти от неё.
Но он в ней нашел
Озаренье своё.Но манит, как омут,
Ее глубина,
Чего за собой
И не знает она.Не знает, не видит,
Пускай! Ничего.
Узнает! Увидит!
Глазами его.Есть песня одна
И один только свет:
Он любит ее,
А она его — нет.
Будет вечер — тихо и сурово
О военной юности своей
Ты расскажешь комсомольцам новым —
Сыновьям и детям сыновей.
С жадностью засмотрятся ребята
На твое солдатское лицо,
Так же, как и ты смотрел когда-то
На седых буденновских бойцов.
И с прекрасной завистью, с порывом
Тем, которым юные живут,
Назовут они тебя счастливым,
Сотни раз героем назовут.
И, окинув памятью ревнивой
Не часы, а весь поток борьбы,
Ты ответишь:
— Да, я был счастливым.
Я героем в молодости был.
Наша молодость была не длинной,
Покрывалась ранней сединой.
Нашу молодость рвало на минах,
Заливало таллинской водой.
Наша молодость неслась тараном —
Сокрушить германский самолет.
Чтоб огонь ослабить ураганный —
Падала на вражий пулемет.
Прямо сердцем дуло прикрывая,
Падала, чтоб Армия прошла…
Страшная, неистовая, злая —
Вот какая молодость была.
А любовь — любовь зимою адской,
Той зимой, в осаде, на Неве,
Где невесты наши ленинградские
Были не похожи на невест—
Лица их — темней свинцовой пыли,
Руки — тоньше, суше тростника…
Как мы их жалели,
как любили.
Как молились им издалека.
Это их сердца неугасимые
Нам светили в холоде, во мгле.
Не было невест еще любимее,
Не было красивей на земле.
…И под старость, юность вспоминая,
— Возвратись ко мне, — проговорю.—
Возвратись ко мне опять такая,
Я такую трижды повторю.
Повторю со всем страданьем нашим,
С той любовью, с тою сединой,
Яростную, горькую, бесстрашную
Молодость, крещенную войной.
ОдаГде алтарей не соружают
Святой к отечеству любви?
где не почитают
Питать святой сей жар в крови?
Друзья! меня вы уличите
И тот народ мне укажите,
Который бы ее не знал,
Оставивши страну родную
И удалясь во всем в чужую,
10 Тоски в себе не ощущал? Нет, нет, везде равно пылает
В сердцах святой любви сей жар:
Ее хотя не понимает,
Но равно чувствует дикарь —
Необразованный индеец,
Как и ученый европеец.
Всегда и всюду ей был храм:
И в отдаленнейшие веки
От чиста сердца человеки
20 Несли ей жертву, как богам.Хвалится Греция сынами,
Пылавшими любовью к ней,
А Рим такими же мужами
Встарь славен к чести был своей.
Нас уверяют: Термопиллы,
Осада Рима, — что любили
Отчизну всей тогда душой.
Там храбрый Леонид спартанин,
Здесь изгнанный Камилл римлянин —
30 Отчизне жертвуют собой.Но римских, греческих героев
В любви к отечеству прямой
Средь мира русские, средь боев,
Затмили давнею порой.
Владимир, Минин и Пожарской,
Великий Петр и Задунайской
И нынешних герои лет,
Великие умом, очами,
Между великими мужами,
40 Каких производил сей свет.Суворов чистою любовью
К своей отчизне век пылал,
И, жертвуя именьем, кровью,
Ее врагов он поражал:
Его поляки трепетали,
Французы с турками дрожали.
Повсюду завсегда с тобой
Любовь к Отчизне, россиянин!
А с не, с ней велик гражданин,
50 Ужасный для врагов герой.Гордынею вновь полн, решился
Галл росса покорить себе, —
Но вдруг Кутузов появился —
И галлов замысел — не бе!
Так русские всегда любили
И так Отечество хранили
От всяких бед и от врага.
Тот здравого ума лишился,
Кто росса покорить решился, —
60 Он ломит гордому рога!.. Народ, отчизну обожающ,
К царю, к религии святой
Всем сердцем, всей душой пылающ,
Средь бурь всегда стоит горой,
Никем, ничем не раз (разимой)
Покойною и горделивой.
Тому являет днесь пример
Держава славная Россия, —
Ее врага попранна выя,
70 Погибнет, гибнет изувер.Хвала, отечества спаситель!
Хвала, хвала, отчизны сын!
Злодейских замыслов рушитель,
России верный гражданин,
И бич и ужас всех французов! —
Скончался телом ты, Кутузов,
Но будешь вечно жив, герой,
И в будущие веки славен,
И не дерзнет уж враг злонравен
80 России нарушать покой!..
«Глашенька! пустошь Ивашево —
Треть состояния нашего:
Не продавай ее, ангельчик мой!
Выдай обратно задаток…»
Слезы, нервический хохот, припадок:
— Я задолжала — и срок за спиной… —
«Глаша, не плачь! я — хозяин плохой.
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!»
«Глаша! волнует и мучит
Чувство ревнивое душу мою.
Этот учитель, что Петеньку учит…»
— Так! муженька узнаю!
О, если б ты знал, как зол ты и гадок.—
Слезы, нервический хохот, припадок…
«Знаю, прости! Я — ревнивец большой!
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!»
«Глаша! как часто ты нынче гуляешь;
Ты хоть сегодня останься со мной.
Много скопилось работы, — ты знаешь,
Чтоб одолеть ее, нужен покой!»
Слезы, нервический хохот, припадок…
«Глаша, иди! я — безумец, я гадок,
Я — эгоист бессердечный и злой,
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!»
Все любят и живут! Лишь я среди людей
Стою, как мертвый дуб на вешнем небосклоне…
Как жутко в тридцать лет скитаться без страстей,
Не знать ребяческой за радостью погони!
Я жалок, как больной, которому не в мочь
Кругом наскучили знакомые предметы,
И он пытается дремоту превозмочь,
Считая на ковре пунцовые букеты.
Подчас мне хочется скорее умереть,
И на уснувшие в душе воспоминанья
Мне тягостно взглянуть, как трудно посмотреть
Портрету старому в лицо без содроганья.
И даже от любви, любви моей следов
На сердце дремлющем не более осталось,
Как летом на цветах— от тени мотыльков,
Которых тысячи в их венчиках питалось.
Созданье милое, неведомое мне!
Быть может, где-нибудь тебя я встречу вскоре:
Кокотка смелая при газовом огне,
Иль дева чистая с стыдливостью во взоре, —
Явись, когда в тебе есть сила оживить
Мне грудь, лишенную надежды и желанья,
Всю веру прежнюю во взгляде возвратить,
Природу всю мне дать в одном цветке лобзанья.
Приди! Как отдают все золото волнам,
Спасаясь, моряки, чтоб жить одно мгновенье, —
Приди! Я душу всю — всю кровь тебе отдам
За миг единственный любви и наслажденья!
Настанет день, давно-давно желанный:
Я вырвусь, чтобы встретиться с тобой,
Порву оковы фальши и обмана,
Наложенные низостью людской,
Порву все путы — будь они канаты!
Постыдного смиренья сброшу крест!
И докажу, что наше чувство — злато,
Которого и ржавчина не сест.
Настанет день, когда, смеясь и плача,
В твои обятья снова кинусь я,
И подтвердит мне поцелуй горячий,
Что ты — моя! что ты навек моя!
Моя — навек! Все исхищренья ада
Церковного нас не разделят вновь!
Где ваши узы, люди, где преграды?
Земных преград не ведает любовь!
Все путы, все тенета, все оковы, —
Настанет миг, — любимая, порвем!
Отраву злого взгляда, злого слова
Из сердца выльем, и навек сотрем
Малейший след убийственных обид,
Которые, как черви, нас точили.
Пусть даже мысль о них не омрачит
Счастливцев — тенью вороновых крылий!
Настанет день, когда, подобно нам,
Сквозь вековечный мрак пробившись, люди
Пробудятся и, ветхий сбросив хлам,
Теснивший их, освобожденной грудью
Прижмутся к другу — друг и к брату — брат,
И расцелуются с любовью братской,
И станет страшной сказкой для ребят
Наш ветхий мир насилия и рабства.
Еще зеленеющей ветки
Не видно, — а птичка летит.
‘Откуда ты, птичка? ’ — -‘Из клетки’, —
Порхая, она говорит. ‘Пустили, как видно, на волю.
Ты рада? — с вопросом я к ней. —
Чай, скучную, грустную долю
Терпела ты в клетке своей! ’ ‘Нимало, — щебечет мне птичка, —
Там было отрадно, тепло;
Меня спеленала привычка,
И весело время текло. Летучих подруг было много
В той клетке, мы вместе росли.
Хоть нас и держали там строго,
Да строго зато берегли. Учились мы петь там согласно
И крылышком ловко махать,
И можем теперь безопасно
По целому свету порхать’. ‘Ох, птичка, боюсь — с непогодой
Тебе нелегко совладать,
Иль снова простишься с свободой, —
Ловец тебя может поймать’. ‘От бурь под приветною кровлей
Спасусь я, — летунья в ответ, —
А буду застигнута ловлей,
Так в этом беды еще нет. Ловец меня, верно, не сгубит,
Поймав меня в сети свои, —
Ведь ловит, так, стало, он любит,
А я создана для любви’.
Знакомят молодых и незнакомых
в такую злую полночь соловьи,
и вот опять секретари в райкомах
поют переживания свои.
А под окном щебечут клен и ясень,
не понимающие директив,
и в легкий ветер, что проходит, ясен,
с гитарами кидается актив.
И девушку с косой тяжелой, русской
(а я за неразумную боюсь)
прельщают обстоятельной нагрузкой,
любовью, вовлечением в союз.
Она уходит с пионервожатым
на озеро — и песня перед ней…
Над озером склонясь, как над ушатом,
они глядят на пестрых окуней.
Как тесен мир.
Два с половиной метра
прекрасного прибрежного песка,
да птица серая,
да посвист ветра,
да гнусная козявка у виска.
О чем же думать в полночь?
О потомках?
О золоте?
О ломоте спинной?
И песня задыхается о том, как
забавно под серебряной луной…
Под серебряной луной,
в голубом садочке,
над серебряной волной,
на златом песочке
мы радуемся — мальчики — и плачем,
плывет любовь, воды не замутив,
но все-таки мы кое-что да значим,
секретари райкомов и актив.
Я буду жить до старости, до славы
и петь переживания свои,
как соловьи щебечут, многоглавы,
многоязыки, свищут соловьи.
Корабль наш рассекал стекло морских равнин,
И сеял искрами бездонный мрак пучин.
Уж месяц пламенел, вздымался пар душистый,
И сноп серебряный дрожал в лазури чистой
Дремотных волн, и звезд лелеяла краса
И волны, и эфир, и мрак, и небеса.
На палубе сидел, накинув плащ широкий,
Влюбленный юноша, красивый, черноокий;
Он думой тайною в родимый край летал,
Где брак с прекрасною счастливца ожидал.
Гитары трепетной со звонкими струнами
Сливал он песнь любви наш, тихими волнами;
Он пел, воспламенен девичьей красотой,
И встречу первую с невестой молодой,
И взгляды робкие, и лепет торопливый,
И буйный пламень свой, и жар ее стыдливый,
И грудь лилейную, и шелк ее кудрей,
И алые уста, и томный блеск очей.
Он пел, — а сердце в нем от неги замирало,
Одной невестою, одною ей дышало.
И мнилось: для нее, для их святой любви
Часы полночные так сладостно текли,
Для них вкруг корабля вздымался пар душистый,
И сноп серебряный дрожал в лазури чистой
Дремотных волн, и звезд лелеяла краса
И волны, и эфир, и мрак, и небеса.
Восточный царь, который славен был,
Когда его последний час ударил,
За блага жизни сей Творца благаго славил
И так в молитве говорил:
«Везде — все — любящий! Меня любил ты много,
Дал царство славное и царствовал я долго;
И я любил народ и был врагов гроза…
Теперь все кончилось, иду я к разрушенью;
Всемощный, сделай так: отдай всего истленью,
Оставь нетленными одни мои глаза:
Я жажду и молю еще увидеть, Боже,
Останетсяль по мне в народе счастье тоже…
Пойдет ли все своей усталенной чредой,
И будет ли мой сын, наследник молодой,
И благ и справедлив, а больше милосерден,
Доступен нищему и сироте
И к алтарям Твоим усерден!..»
Умолк; его мольба свершилась в полноте:
Он весь истлел, одни глаза его глядели,
И подданных сердца к нему благоговели!
ОдаГде алтарей не соружают
Святой к отечеству любви?
<нрзб> где не почитают
Питать святой сей жар в крови?
Друзья! меня вы уличите
И тот народ мне укажите,
Который бы ее не знал,
Оставивши страну родную
И удалясь во всем в чужую,
10 Тоски в себе не ощущал? Нет, нет, везде равно пылает
В сердцах святой любви сей жар:
Ее хотя не понимает,
Но равно чувствует дикарь —
Необразованный индеец,
Как и ученый европеец.
Всегда и всюду ей был храм:
И в отдаленнейшие веки
От чиста сердца человеки
20 Несли ей жертву, как богам.Хвалится Греция сынами,
Пылавшими любовью к ней,
А Рим такими же мужами
Встарь славен к чести был своей.
Нас уверяют: Термопиллы,
Осада Рима, — что любили
Отчизну всей тогда душой.
Там храбрый Леонид спартанин,
Здесь изгнанный Камилл римлянин —
30 Отчизне жертвуют собой.Но римских, греческих героев
В любви к отечеству прямой
Средь мира русские, средь боев,
Затмили давнею порой.
Владимир, Минин и Пожарской,
Великий Петр и Задунайской
И нынешних герои лет,
Великие умом, очами,
Между великими мужами,
40 Каких производил сей свет.Суворов чистою любовью
К своей отчизне век пылал,
И, жертвуя именьем, кровью,
Ее врагов он поражал:
Его поляки трепетали,
Французы с турками дрожали.
Повсюду завсегда с тобой
Любовь к Отчизне, россиянин!
А с не<ю>, с ней велик гражданин,
50 Ужасный для врагов герой.Гордынею вновь полн, решился
Галл росса покорить себе, —
Но вдруг Кутузов появился —
И галлов замысел — не бе!
Так русские всегда любили
И так Отечество хранили
От всяких бед и от врага.
Тот здравого ума лишился,
Кто росса покорить решился, —
60 Он ломит гордому рога!.. Народ, отчизну обожающ,
К царю, к религии святой
Всем сердцем, всей душой пылающ,
Средь бурь всегда стоит горой,
Никем, ничем не раз (разимой)
Покойною и горделивой.
Тому являет днесь пример
Держава славная Россия, —
Ее врага попранна выя,
70 Погибнет, гибнет изувер.Хвала, отечества спаситель!
Хвала, хвала, отчизны сын!
Злодейских замыслов рушитель,
России верный гражданин,
И бич и ужас всех французов! —
Скончался телом ты, Кутузов,
Но будешь вечно жив, герой,
И в будущие веки славен,
И не дерзнет уж враг злонравен
80 России нарушать покой!..4 июня 1813
Притворной нежности не требуй от меня:
Я сердца моего не скрою хлад печальный.
Ты права, в нем уж нет прекрасного огня
Моей любви первоначальной.
Напрасно я себе на память приводил
И милый образ твой и прежние мечтанья:
Безжизненны мои воспоминанья,
Я клятвы дал, но дал их выше сил.
Я не пленен красавицей другою,
Мечты ревнивые от сердца удали;
Но годы долгие в разлуке протекли,
Но в бурях жизненных развлекся я душою.
Уж ты жила неверной тенью в ней;
Уже к тебе взывал я редко, принужденно,
И пламень мой, слабея постепенно,
Собою сам погас в душе моей.
Верь, жалок я один. Душа любви желает,
Но я любить не буду вновь;
Вновь не забудусь я: вполне упоевает
Нас только первая любовь.Грущу я; но и грусть минует, знаменуя
Судьбины полную победу надо мной;
Кто знает? мнением сольюся я с толпой;
Подругу, без любви — кто знает? — изберу я.
На брак обдуманный я руку ей подам
И в храме стану рядом с нею,
Невинной, преданной, быть может, лучшим снам,
И назову ее моею;
И весть к тебе придет, но не завидуй нам:
Обмена тайных дум не будет между нами,
Душевным прихотям мы воли не дадим:
Мы не сердца под брачными венцами,
Мы жребии свои соединим.
Прощай! Мы долго шли дорогою одною;
Путь новый я избрал, путь новый избери;
Печаль бесплодную рассудком усмири
И не вступай, молю, в напрасный суд со мною.
Не властны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.
Ах, отчего мне
Сердце грусть кольнула,
Что за печаль у сердца моего?
Ты просто
В кочегарку заглянула,
И больше не случилось ничего.
Я разглядеть успел
Всего лишь челку,
Но за тобою, будто за судьбой,
Я выбежал,
Потом болтал без толку
О чем-то несущественном с тобой.
Я говорил невнятно:
Как бабуся,
Которой нужен гроб, а не любовь,
Знать, потому
Твоя подруга Люся
Посмеивалась, вскидывая бровь?
Вы ждали Вову,
Очень волновались.
Вы спрашивали: "Где же он сейчас?"
И на ветру легонько развевались,
Волнуясь тоже,
Волосы у вас.
Я знал
Волненья вашего причину
И то, что я здесь лишний, —
Тоже знал!
И потому, простившись чин по чину,
К своим котлам по лужам зашагал.
Нет, про любовь
Стихи не устарели!
Нельзя сказать, что это сор и лом.
С кем ты сейчас
Гуляешь по Форели?
И кто тебя целует за углом?
А если ты
Одна сидишь в квартире,
Скажи: ты никого к себе не ждешь?
Нет ни одной девчонки в целом мире,
Чтоб про любовь сказала: «Это ложь!»
И нет таких ребят на целом свете,
Что могут жить, девчонок не любя.
Гляжу в окно,
Где только дождь и ветер,
А вижу лишь тебя, тебя, тебя!
Лариса, слушай!
Я не вру нисколько —
Созвучен с сердцем каждый звук стиха.
А ты, быть может,
Скажешь: "Ну и Колька!" —
И рассмеешься только: ха-ха-ха!
Тогда не сей
В душе моей заразу —
Тоску, что может жечь сильней огня.
И больше не заглядывай ни разу
К нам в кочегарку!
Поняла меня?
Что за ночь!.. как чудесно она хороша!
Тихо веет эфир с высоты.
Ароматом лугов и прохладой дыша,
Он целует, ласкает цветы.
Гимн победный звучит и несется в окно, —
О блаженстве поет соловей.
Но к чему, если гордое сердце одно
Не заставит он биться сильней?
И зачем так пленительно блещет луна
В ореоле прозрачных лучей?
И зовет… и манит… И, томленьем полна,
Я с нее не спускаю очей.
Ах, когда бы с тобой в эту ночь я могла,
Как и прежде, внимать соловью, —
Я бы жизнь, я бы душу свою отдала
За единю ласку твою!
Я б созналась теперь, как давно о тебе
Я тоскую при свете луны,
Как измучилось сердце в бесплодной борьбе,
Как любви обольстительны сны!
Я б шептала под трели ночного певца
Речи, полные страсти живой,
Про любовь без границ, про восторг без конца,
Про желанья души огневой!
Я б сказала… Но поздно… замолк соловей…
Лишь одна, неизменно ясна,
Из-за темной листвы задремавших ветвей
Упоительно блещет луна…
Служил я прежде Лизе скромной,
Служил, как долгу гренадир,
Как Дафне добренький сатир.
И чтоб она была довольной,
Я все намеки и желанья
Любил немедля выполнять.
Но наконец без воздаянья
Мечтам был должен отказать.
Я ждал еще, я ждал чего-то,
Надежда мне сулила что-то;
Надежда скрылась — я забыт,
Как дряхлый, старый инвалид.
Но ты, соперница Венеры,
Мои мечты, мои химеры
Желаньем оживила вновь;
И в сердце чистом, непорочном,
Как солнце — в янтаре восточном,
Зажгла безгрешную любовь.
Отнынь прошу, друг новый, нежный,
Царицей будь души моей,
Будь гений добрый и надежный
Моих во мгле текущих дней.
И я в свободные мгновенья,
Желаньям вашим в угожденье,
Раз пять в неделю буду рад
По вкусу дамскому для чтенья
Романов лучших присылать.
А может быть, тебе, мой гений,
Моих неловких песнопений
Когда-нибудь пришлю тетрадь.
Но вы, вы спросите: награда
Велика ль, вольный трубадур?
Червонной пыли мне не надо.
Букет цветов да два-три взгляда —
И я доволен чересчур.27 апреля 1829
Поверь, мой милый! твой поэт
Тебе соперник не опасный!
Он на закате юных лет,
На утренней заре ты юности прекрасной.
Живого чувства полный взгляд
Уста цветущие, румяные ланиты
Влюбленных песенок сильнее говорят
С душой догадливой Хариты.
Когда с тобой наедине
Порой красавица стихи мои похвалит,
Тебя напрасно опечалит
Ее внимание ко мне:
Она торопит пробужденье
Младого сердца твоего
И вынуждает у него
Свидетельство любви, ревнивое мученье.
Что доброго в моей судьбе,
И что я приобрел, красавиц воспевая?
Одно: моим стихом Харита молодая,
Быть может, выразит любовь свою к тебе!
Счастливый баловень Киприды!
Знай сердце женское, о! знай его верней.
И за притворные обиды
Лишь плату требовать умей!
А мне, мне предоставь таить огонь бесплодный,
Рожденный иногда воззреньем красоты,
Умом оспоривать сердечные мечты
И чувство прикрывать улыбкою холодной.
Мы родились в Тоскане старой,
Но с детства бродим да поем.
Всего имущества — гитара
И плащ с оборванным шитьем.Болонья, Пиза иль Романья,
Деревня, Рим ли — все равно —
Повсюду — вольное скитанье,
Повсюду — славное вино! Как сладко на рассвете раннем
Идти полями налегке, —
А вечером, когда устанем,
Сидеть за кьянти в кабачке.Джузеппе — арию выводит —
Напев любви, слова тоски…
Потом со шляпою обходит
И собирает медяки.А я, беспечный, за гитарой
Романсы старые бренчу.
За легкий труд в таверне старой
Ночлег и ужин получу! Давно ли мы играли танцы
И собирали медяки?
Теперь мы оба — новобранцы,
Гарибальдийские стрелки.Джузеппе — не выводит арий —
Сменив гитару на ружье —
Мы в деревушке на базаре
За лиру продали ее.Прощайте, рощи и таверны,
Что заменяли отчий дом…
Шагаем в ногу ровно, мерно
И не жалеем о былом.Веселый ветер треплет травы
И освежает душный зной…
Идем, идем на голос славы
За честь Италии родной.Вернемся живы или ляжем
На поле гнева и любви,
Как знать! Но, умирая, скажем
Одно: «Италия, живи!..»
Тасс
Удались, ты так же все сияешь
И в стране призраков и теней,
Ты и здесь, царица, всех пленяешь
Красотой могущею своей,
Ты опять в Торквате разжигаешь
Страшный огнь, всю ревность прежних дней!
Удались, хотя из состраданья,
Мне страдать нет силы, ни желанья!
Елеонора
Бедный друг, божественный Торквато!
Прежним я и здесь тебя нашла.
Так, была царицей я когда-то,
Но венец как бремя я несла,
И в душе, любовию обятой,
Мысль одна отрадная жила,
Чтоб тобой, певец Ерусалима,
Я славна и пламенно любима.
Тасс
Замолчи, молю, Елеонора!
Здесь, как там, мы будем розно жить.
Но сей скиптр, венец и блеск убора
Там должны ль нас были разлучить!
Устыдись сердечного укора:
Никогда не знала ты любить.
Ах, любовь все с верой переносит,
Терпит все, одной любви лишь просит.
Как ударил нас рок злой,
И растался я с тобой,
Я не знал, что мне зачать,
Только должен был стенать,
День и ночь себя крушил,
Часто горьки слезы лил,
И в напасти жизнь губя,
Часто был я вне себя;
Но прошли уж те часы,
Зрю опять твои красы,
Таж видна мне красота,
Только ты уже не та:
Ныне твой дражайшей взгляд
От меня бежит назад,
Только встретится со мной,
Чем я винен пред тобой,
Разве тем тебя гневил,
Что как жизнь свою любил,
Ах! и где б ты ни была,
Все в уме моем жила,
Зрю суровости одни.
Приведи на мысль те дни,
Как любила ты меня,
И расталася стеня:
Вспомни злой разлуки час,
Как ты унеслась из глаз,
Я остался вне ума,
Ты то видела сама.
К чему вам, струны, радость петь?
Звучите мне тоской мятежной!
Как мне веселое терпеть?
Боюсь, не верю песни нежной.
Она любви пролетным сном
Звучит обманутой надеждой.
Как вспомнить, думать мне о том,
Что я теперь и что был прежде? Чей голос в струны радость лил,
Той нет, — и нет очарованья!
Один напев теперь мне мил:
Надгробный стон и вопль страданья;
В нем отзыв наших вместе дней.
С тех пор, как ты уж прахом стала,
Нестройство для души моей
То, в чем гармония бывала.Всё тихо; но и в тишине
Слух ловит песни незабвенной;
Невольно слышен голос мне,
Давно молчанью обреченный.
Смятенный дух тревожит он:
Засну ли — сонного пленяет;
Тоска ль отгонит дивный сон —
Напев с мечтой не улетает.Мечтою Тирзу навсегда
Любви оставила могила.
В волнах дрожавшая звезда
Блеск нежный от земли склонила.
Но кто во мраке грозных туч
Проходит жизни путь ужасный,
Тот ищет всё звезды прекрасной,
Ему бросавшей светлый луч.
Я любил. Что́ значит жить? — Любить.
Но когда в нас больше нет дыханья,
И любовь не может дольше быть,
Я мечтал. Но те мои мечтанья
Не такие, как они сейчас,
В них горело яркое сознанье,
Мысли, знанье всех, кто жил до нас,
Были в них несчетные виденья,
Все, что есть в природе, — звенья, звенья.
И еще люблю я до сих пор,
И еще мечтаю я — так странно.
Сердце пьет подонки, боль, позор.
Так любя, живу;…………
Я мечтаю, мысли мчатся, мчатся.
И виденья прошлого роятся,
Входят в настоящее они,
Каждый миг мрачнее сны мне снятся,
Странны перемешанные дни.
Иногда я вижу, предо мною
Точно дух серебряный, как ты,
Леонора! он окутан мглою,
Я за ним слежу, кипят мечты,
Он плывет, он гаснет за стеною,
За окном решетчатым моим,
Тает, расплывается, как дым;
Он уж где-то там во тьме, далеко,
И вздыхает он, простясь со мной,
Как вздыхает сонная осока
Над прильнувшей к берегу волной.
Евгению Рейну, с любовью
Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
Ты посетить, мой друг, желала
Уединенный угол мой,
Когда душа изнемогала
В борьбе с болезнью роковой.
Твой милый взор, твой взор волшебный
Хотел страдальца оживить,
Хотела ты покой целебный
В взволнованную душу влить.
Твое отрадное участье,
Твое вниманье, милый друг,
Мне снова возвращают счастье
И исцеляют мой недуг.
Я не хочу любви твоей,
Я не могу ее присвоить;
Я отвечать не в силах ей,
Моя душа твоей не стоит.
Полна душа твоя всегда
Одних прекрасных ощущений,
Ты бурных чувств моих чужда,
Чужда моих суровых мнений.
Прощаешь ты врагам своим -
Я не знаком с сим чувством нежным
И оскорбителям моим
Плачу отмщеньем неизбежным.
Лишь временно кажусь я слаб,
Движеньями души владею;
Не христианин и не раб,
Прощать обид я не умею.
Мне не любовь твоя нужна,
Занятья нужны мне иные:
Отрадна мне одна война,
Одни тревоги боевые.
Любовь никак нейдет на ум:
Увы! моя отчизна страждет, -
Душа в волненьи тяжких дум
Теперь одной свободы жаждет.
Уж прошел мой век драгой,
Миновался мой покой
И веселье скрылось.
Мне противна жизнь и свет.
Для меня забавы нет,
Все переменилось;
Уж не мной горишь любя,
Я тобой забвенна,
А лишившися тебя,
Я всего лишенна
В те часы, как рок виню,
Воздыхаю, и стеню,
И прегорько плачу:
Ты среди своих утех,
Все приемлешь только в смех,
Как я жизнь ни трачу.
Сносно ль мне, что ты зовешь
Не меня драгою
И, склонив меня, живешь
Ты в любви с другою!
Славься, что, мой ум пленя,
Обмануть ты мог меня,
И любим стал мною.
Я винна в том пред собой;
Только ты меня какой
Обличишь виною?
В час несчастный ты, любовь,
В сердце мне вселилась;
И во злу минуту кровь
Ты воспламенилась.
Чувствуй радости свои,
Ты чрез жалобы мои
В жалость не приходишь;
Веселясь моей тоской,
Провожденных дней со мной
В память не приводишь.
Нестерпим мне сей удар;
Как ты дух мой в теле!
О любовь! о вредный жар!
Что сего тяжеле!
Коль привел меня ты в страсть.
Умножай мою напасть,
За любовь сердечну,
Счастье ты мое унес,
И влечешь потоки слез
За горячность вечну.
Хоть увидь меня во сне
В сей моей неволе;
Но не хочешь обо мне
Ты и слышать боле!
Они сошлися ночью в роще темной,
Когда в кустах звенели соловьи
И вешние фиалки в неге томной
К земле склоняли венчики свои.
И, вняв любви призывный, страстный голос,
Он стал пред ней с мольбою на устах, —
И сколько чувств у них в сердцах боролось,
И сколько звезд горело в небесах!
И ночь плыла, и ночь к любви манила,
И навевала грезы эта ночь,
И светлых грез чарующая сила
И муки, и тоску умчала прочь…
И он шептал ей в этот миг свиданья:
«О, обними меня, о, будь моей!
Ты видишь, сколько на небе сиянья,
Ты слышишь, как рыдает соловей, —
Весь мир исполнен сладкого томленья,
Весна весь мир воззвала к счастью вновь,
И в нас, сквозь мрак уснувшего сомненья,
Светлее ярких звезд горит любовь!
О, верь, нас это чувство не обманет,
В нас много страсти, много в нас огня!
Рассвет далек! И ночь к любви так манит!
О, будь моей, о, обними меня!…»
И обнялись они в восторге страстном,
Забывши, сколько ждет их мук и бед…
А на небе — и звездном, и прекрасном —
Бледнела ночь и близился рассвет…
«Всё бешеней буря, всё злее и злей,
Ты крепче прижмися к груди моей».
— «О милый, милый, небес не гневи,
Ах, время ли думать о грешной любви!»
— «Мне сладок сей бури порывистый глас,
На ложе любви он баюкает нас».
— «О, вспомни про море, про бедных пловцов,
Господь милосердый, будь бедным покров!»
— «Пусть там, на раздолье, гуляет волна,
В сей мирный приют не ворвется она».
— «О милый, умолкни, о милый, молчи,
Ты знаешь, кто на́ море в этой ночи?»
И голос стенящий дрожал на устах,
И оба, недвижны, молчали впотьмах.
Гроза приутихла, ветер затих,
Лишь маятник слышен часов стенных, –
Но оба, недвижны, молчали впотьмах,
Над ними лежал таинственный страх…
Вдруг с треском ужасным рассыпался гром
И дрогнул в основах потрясшийся дом.
Вопль детский раздался, отчаян и дик,
И кинулась мать на младенческий крик.
Но в детский покой лишь вбежала она,
Вдруг грянулась об пол, всех чувств лишена.
Под молнийным блеском, раздвинувшим мглу,
Тень мужа над люлькой сидела в углу.
Не робей, краса младая,
Хоть со мной наедине;
Стыд ненужный отгоняя,
Подойди — дай руку мне.
Не тепла твоя светлица,
Не мягка постель твоя,
Но к устам твоим, девица,
Я прильну — согреюсь я.От нескромного невежды
Занавесь окно платком;
Ну, — скидай свои одежды,
Не упрямься, мы вдвоем;
На пирах за полной чашей,
Я клянусь, не расскажу
О взаимной страсти нашей;
Так скорее ж… я дрожу.О! как полны, как прекрасны
Груди жаркие твои,
Как румяны, сладострастны
Пред мгновением любви;
Вот и маленькая ножка,
Вот и круглый гибкий стан,
Под сорочкой лишь немножко
Прячешь ты свой талисман; Перед тем, чтобы лишиться
Непорочности своей,
Так невинна ты, что мнится,
Я, любя тебя, — злодей.
Взор, склоненный на колена,
Будто молит пощадить;
Но ужасным, друг мой Лена,
Миг один не может быть.Полон сладким ожиданьем,
Я лишь взор питаю свой;
Ты сама, горя желаньем,
Призовешь меня рукой;
И тогда душа забудет
Все, что в муку ей дано,
И от счастья нас разбудит
Истощение одно.
Напрасно чаешь меня отгнати,
Своим свирепством дух полоня:
Нарасно гордой себя казати,
На то не смотрит любовь моя;
Ты будешь вечно владети мною,
Уж мне не можно любить престать:
Пускай не буду счастлив тобою,
Да буду верен в любви страдать.
Круши неверна, в твоей я власти
И гнев твой всегда в печалях мил:
Терплю, и буду терпеть напасти;
Не думай, чтоб я тебя забыл;
Я только стану в слезах твердити,
За что так тебе противен был:
Желая вечно тебя любити,
За то ли я был тебе постыл.
Престань драгая меня губити,
Вить я неволей тебя люблю,
Довольно страсти меня крушити,
От них беды я и так терплю;
Когда не хочешь жалости знати,
Не мучь презреньем в печали злой,
Хотя без пользы пришло страдати,
Ты будешь вечно владети мной.
Над морем красавица-дева сидит;
И, к другу ласкаяся, так говорит: «Достань ожерелье, спустися на дно;
Сегодня в пучину упало оно! Ты этим докажешь свою мне любовь!»
Вскипела лихая у юноши кровь, И ум его обнял невольный недуг,
Он в пенную бездну кидается вдруг.Из бездны перловые брызги летят,
И волны теснятся, и мчатся назад, И снова приходят и о берег бьют,
Вот милого друга они принесут.О счастье! он жив, он скалу ухватил,
В руке ожерелье, но мрачен как был.Он верить боится усталым ногам,
И влажные кудри бегут по плечам…«Скажи, не люблю иль люблю я тебя,
Для перлов прекрасной и жизнь не щадя, По слову спустился на черное дно,
В коралловом гроте лежало оно.—Возьми!» — и печальный он взор устремил
На то, что дороже он жизни любил.Ответ был: «О милый, о юноша мой!
Достань, если любишь, коралл дорогой».С душой безнадежной младой удалец
Прыгнул, чтоб найти иль коралл, или конец.Из бездны перловые брызги летят,
И волны теснятся, и мчатся назад, И снова приходят и о берег бьют,
Но милого друга они не несут.
«Ученые Грузии нашли золото
в составе крови человека».
(Из журнальной статьи)
Не так давно ученые открыли
Пусть небольшой, но золотой запас.
Они его не в рудниках отрыли,
Они его нашли в крови у нас.
И пусть всего-то малая частица,
Не в этом суть, а суть, наверно, в том,
Что в нашем сердце золото стучится,
И мы весь век живем, как говорится,
Согреты этим золотым огнем.
Мы знаем фразу: «золотые руки!»
Иль, скажем: «Золотая россыпь слов!»
Теперь буквально с помощью науки
Сказать мы вправе: «Золотая кровь!»
И может быть, с момента первородства,
Чем было больше золота в крови,
Тем больше было в людях благородства,
И мужества, и чести, и любви.
И я уверен в том, что у Чапая,
У Фучика, у Зои, у таких,
Кто отдал жизнь, не дрогнув, за других,
Струилась кровь по жилам золотая!
И право, пусть отныне медицина,
Ребят готовя в трудные бои,
Глядит не на процент гемоглобина,
А на проценты золота в крови.
И нет верней проверки на любовь,
На мужество и стойкость до конца.
Где полыхает золотая кровь,
Там бьются настоящие сердца!