Все думают, что я грущу,
Измученный любовью,
И то же думаю я сам,
Дав пищу празднословью.
Я, крошка, говорил всегда,
Что я невыразимо
Тебя люблю и что любовь
Моя неутолима.
Квадрат холодный и печальный
Среди раскинутых аллей,
Куда восток и север дальний
Слал с поля битв куски людей.
Где крики, стоны и проклятья
Наркоз спокойный прекращал,
И непонятные заклятья
Сестер улыбкой освещал.
Мельканье фонарей неясных,
Борьба любви и духов тьмы,
Мы под навесом лип, укрывших нашу пару.
Идем проплеванной дорожкой по бульвару,
Окурки, скорлупа, бумажки под ногами, —
Но их замечу ль я, идя под ручку с вами?
Чрез дымчатый хрусталь прозрачно-темной ночи
Идущих мимо нас людей сияют очи,
Рубинами горят во мраке папиросы,
При свете россыпью на липах блещут росы…
Юноша
Сладко! Еще перечту! О, слава тебе, песнопевец!
Дивно глубокую мысль в звучную ткань ты облек!
В чьих ты, счастливец, роскошных садах надышался весною?
Где нажурчали ручьи говор любовный тебе?
Гений поэта
Где? Я нашел песнопевца на ложе недуга, беднее
Старца Гомера, грустней Тасса, страдальца любви!
Но я таким заставал и Камоэнса в дикой пещере,
Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,
Как ветер черный, поешь: ты мой!
Я древний хаос, я друг твой давний,
Твой друг единый, — открой, открой! Держу я ставни, открыть не смею,
Держусь за ставни и страх таю.
Храню, лелею, храню, жалею
Мой луч последний — любовь мою. Смеется хаос, зовет безокий:
Умрешь в оковах, — порви, порви!
Ты знаешь счастье, ты одинокий,
В свободе счастье — и в Нелюбви. Охладевая, творю молитву,
Открою ль, дерзновенный,
Названье девы милой?
За власть над всей вселенной
Назвать ее нет силы!
Прославим в песнях страстных,
В веселой шумной пляске
Поток кудрей прекрасных,
Любовь мою, как в сказке!
Причуды все прелестной
Давно мне только в сладость!
Я не любви ищу, но лёгкой тайны.
Неправды мил мне вкрадчивый привет.
Моей любви приюта в жизни нет,
Обман во мне — и жажда лёгкой тайны.
Обман — знак божества необычайный,
Надежда на несбыточный ответ.
Тот победит, кто в панцирь лжи одет,
А правда — щит раба, покров случайный.
Болезнью правды я как все страдала.
Как мерзкий червь я ползала в толпе.
Она к груди прижала вновь
Мою трепещущую руку
И говорила… про любовь,
Про чувство нежное и муку…
«Любовь — огонь, изгнавший тьму,
Все поглощающий мятежно…
Но, если пищи нет ему,
Он угасает безнадежно…
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика, баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.
Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат,
Пленив дух возмущенный и отдав любви под власть,
Пастух воспламененный во свою влечет мя страсть,
Жар любовный отверзает все пути ево ему,
Только сердце не дерзает для упорств моих к тому;
Когда хоть не спесиво принимаю я ево
Он так же торопливо не возможет ничево;
Все боится и трепещет возвращая прежню спесь,
А она опять отмещет учиненный жар мой весь.
Чья нежная любовь, блистая в мире,
Сдержала стрелы жгучие презренья?
Чьи похвалы, чье теплое пристрастье
Награда добрых дел?
Моя душа под ласкою чьих взглядов
В добре мужалась и взрастала в правде?
В чьи взоры я глядел с глубоким чувством,
Сильней любя людей?
Вот и лег утихший, хороший —
Это ничего —
Нежный, смешной, верный, преданный —
Это ничего.Сосны, сосны над тихой дюной
Чистые, гордые, как его мечта.
Облака да сосны, мечта, облако… Он немного говорил. Войдет, прислонится.
Не умел сказать, как любил.Дитя мое, дитя хорошее,
Неумелое, верное дитя!
Я жизни так не любила,
Как любила тебя.И за ним жизнь, жизнь уходит —
Царь я, — все звуки — мне слуги покорные,
Войско державы моей.
Будь мне царицей! Глаза твои черные
Царских алмазов светлей.
Полный мечтами и думами гордыми,
В бурном порыве любви
Я всколыхну громовыми аккордами
Жаркие перси твои.
Весь я проникнут восторгом и муками, —
Созданный весь из огня,
Мой друг, любовь мы оба знали,
Мы оба, в сладостном огне,
Друг к другу страстию пылали,
И я к тебе, и ты ко мне.Царило сладкое безумье,
Лилися слезы, взор горел…
Но наконец пришло раздумье,
Полет любви отяжелел.Улыбка злая промелькнула,
Извив насмешливо уста;
Она о многом намекнула,
Что впереди. Вдали сверкнуло…
Мы — два грозой зажженные ствола,
Два пламени полуночного бора;
Мы — два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела!
Мы — два коня, чьи держит удила
Одна рука, — язвит их шпора;
Два ока мы единственного взора,
Мечты одной два трепетных крыла.
Автор Генрих Гейне
Перевод Аполлона Григорьева
Страдаешь ты, и молкнет ропот мой;
Любовь моя, нам поровну страдать!
Пока вся жизнь замрет в груди больной,
Дитя мое, нам поровну страдать!
Пусть прям и смел блестит огнем твой взор,
Насмешки вьется по устам змея,
Поэзия везде. Вокруг, во всей природе,
Ее дыхание пойми и улови —
В житейских мелочах, как в таинстве любви,
В мерцаньи фонаря, как в солнечном восходе.
Пускай твоя душа хранит на все ответ,
Пусть отразит весь мир природы бесконечной;
Во всем всегда найдет блеск красоты предвечной
И через сумрак чувств прольет идеи свет.
Но пусть в твоей любви не будет поклоненья:
Природа для тебя — учитель, не кумир.
Поведаю вам таинство одно:
Уж сколько раз на свете исчезали
Империи, религии, регальи
И уходили города на дно,
Но сквозь пожары, бедствия и кровь,
Одну и ту ж свершая пантомиму
И для времён совсем неуязвима,
Шла девочка по имени Любовь.
Отныне плащ мой фиолетов,
Берета бархат в серебре:
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре.
Меня не любят корифеи —
Им неудобен мой талант:
Им изменили лесофеи
И больше не плетут гирлянд.
Весь день она лежала в забытьи,
И всю ее уж тени покрывали —
Лил теплый летний дождь — его струи
По листьям весело звучали.
И медленно опомнилась она,
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала — увлечена,
Погружена в сознательную думу…
Над темностью лампады незажженной
Я увидал сияющий отсвет.
Последним обнаженьем обнаженной
Моей душе — пределов больше нет.Желанья были мне всего дороже…
Но их, себя, святую боль мою,
Молитвы, упованья, — все, о Боже,
В Твою Любовь с любовью отдаю.И этот час бездонного смиренья
Крылатым пламенем облек меня.
Я властен властью — Твоего веленья,
Одет покровом — Твоего огня.Я к близкому протягиваю руки,
Вот за что люблю анкеты: за прямую
постановку некривых вопросов.
За почти научное сведение
долгой жизни к кратким формулам.
За уверенность, что человека
можно разложить по полкам
и что полок требуется десять,
чтобы выдавали книги на дом,
или сорок, чтобы отпустили
в капстрану на две недели.Равенство перед анкетой,
Каждый раз, как на нашей холодной земле
Молодые сердца разбиваются,
Из эфира недвижных, полночных небес
Звезды, глядя на нас, улыбаются.
«О, несчастные люди! они говорят:
С сердцем любящим в мир вы приходите,
Но мученья любви вас приводят к тому,
Что друг друга в могилу вы сводите.
Не поэт, кто слов пророка
Не желает заучить,
Кто язвительно порока
Не умеет обличить.
Не поэт, кто сам боится,
Чтобы сильных уязвить,
Кто победою гордится,
Может слабых устрашить.
Бледный Генрих уныло шел мимо окна,
А Гедвига стояла в томленьи,
И увидев его, прошептала она:
«Боже мой! там внизу привиденье!...»
Бледный Генрих уныло взглянул на окно
Взором, полным любви и томленья,
И Гедвиги лицо тоже стало бледно́,
Как лицо самого привиденья.
На горе высокий за̀мок,
За̀мок миленький построен;
В нем три барышни красотки —
Их любви я удостоен.
В воскресенье был я с Женни,
В понедельник Кет любила,
А во вторник Кунигунда
Чуть меня не задушила.
И тяжкий сон житейского сознанья
Ты отряхнешь, тоскуя и любя.
Вл. СоловьевПредчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Всё в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду, — тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
Люблю я имя, эхо склона
Античного, богов любя,
Оно сестрою Аполлона
Свободно назвало тебя.
На лире звонко-величавой
Не устает оно звенеть,
Прекраснее любви и славы
И принимает в отзвук медь.
Избыток страданья и счастья всегда
Равно тяжелы, милый друг;
Чрезмерное счастье в иные года,
По-моему хуже всех мук.
Ты знаешь, как солнце люблю я весной,
Без солнца не весел мне день,
Но в жгучее лето, в полуденный зной,
Бегу я в прохладную тень.
Помнишь эту пурпурную ночь?
Серебрилась на небе Земля
И Луна, ее старшая дочь.
Были явственно видны во мгле
Океаны на светлой земле,
Цепи гор, и леса, и поля.И в тоске мы мечтали с тобой:
Есть ли там, и мечта и любовь?
Этот мир серебристо-немой
Ночь за ночью осветит; потом
Будет гаснуть на небе ночном,
Любовь, по-моему, война,
Где битва треплет битву.
Не стоит плакать,
Коль онаНевольно нагрубит вам!
Любовь, по-моему, плацдарм.
Пять чувств — мои солдаты.
И я, угрюмый командарм, Кричу:
— Смелей, ребята!
Скажите, кто в бою не груб,
Но разве в этом дело! Сраженный властью женских губ,
О. МандельштамуДа, размалевана пестро
Театра нашего афиша:
Гитара, шляпа, болеро,
Девица на летучей мыши.
Повесить надобно повыше,
Не то — зеваки оборвут.
Спешите к нам. Под этой крышей
Любовь, веселье и уют! Вот я ломака, я Пьеро.
Со мною Арлекин. Он пышет
Страстями, клянчит серебро.
Была пора — в безумном ослепленье
Покинул я тебя и край родной;
Меня влекло души моей стремленье —
Пуститься в свет, искать любви живой.
И я пошел, и до изнеможенья
Ходил, искал, просил любви одной,
Но лишь одно холодное презренье
Встречал везде на зов сердечный мой!
Есть дни: ни злоба, ни любовь,
Ни жажда дел, ни к истине стремленье —
Ничто мне не волнует кровь;
И сердце спит, и ум в оцепененье.Я остаюсь к призывам жизни глух;
Так холодно взираю, так бесстрастно
На все, что некогда мой дух
Тревожило и мучило всечасно.И ласка женская во мне
В те дни ответа даже не находит;
В бездействии, в позорном сне
Душевных сил за часом час проходит.Мне страшно, страшно за себя;
Не надо лилий мне, невинных белых лилий,
Нетронутых судьбой и выросших в глуши;
Добытые людьми, они всегда хранили
Холодную любовь и замкнутость души.
Хочу я алых роз, хочу я роз влюбленных;
Хочу я утопать в душистом полусне,
В их мягких лепестках, любовью упоенных,
В их нежности живой, в их шелковом огне.